Морское кладбище - Аслак Нуре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вера пишет об очень серьезных вещах, – сказал Джонни. – Может быть, специально для тебя.
Саша кивнула.
– Когда я читаю, то чувствую, что как бы впервые знакомлюсь с бабушкой. Но хотя понимаю ее лучше других, очень многое остается непонятным.
– Что она ненавидела мужа?
– Например. Хотя это ощущение возникало у меня всякий раз, когда речь заходила о Большом Туре. Или что ее мама умерла за два года до этой поездки. Сколько я себя помню, в семье всегда рассказывали, что Вера с семьей отправилась на север попрощаться с больной матерью. Что происходило в войну? Я только догадываюсь, что в сорок четвертом она уехала в Швецию. Папа был слишком мал, чтобы помнить. Те годы, как белое пятно на карте.
Джонни глубоко затянулся сигаретой.
– Ты действительно намерена продолжать?
– Что ты имеешь в виду?
– Это твоя семья, а не моя.
– Свидетели тех времен уже ушли. Если все это и должно выйти наружу, то именно сейчас. Теперь я уверена куда больше, чем до прочтения рукописи.
– Тогда нельзя опаздывать на поезд, – сказал Джонни, затушив в сугробе недокуренную сигарету, и как раз успел подать ей руку, прежде чем дверь закрылась и поезд неспешно отошел от станции.
Они стояли в коридоре лицом к лицу.
– Что Юхан Григ сказал о бергенских архивах? – спросила Саша.
– Что без переписки Тура Фалка с немецкими властями Верин рассказ не более чем набросок романа. Нам нужно найти договор с адмиралом Караксом.
– Я тут прикинула, как выяснить, кто такой Вильгельм, – взволнованно сказала Саша. – Могу позвонить в Архив рабочего движения или Союза социалистической рабочей молодежи и попросить найти список немецких эмигрантов-участников того лагеря в Сунндалсёре. Или запрошу в Федеральном архиве списки личного состава немецкого ВМФ в Бергене.
Помедлив, Джонни сказал:
– Пожалуй.
– Тебя это вроде как… не очень воодушевляет? – сказала она, меж тем как поезд нырнул в туннель.
Он опять помедлил, куснул нижнюю губу, потом ответил:
– Я понимаю, для тебя это важно, Саша, но я пишу историю Ханса. Вера Линн – фигура побочная, интересная и завораживающая, но все-таки не главный персонаж моего рассказа.
– Тогда почему ты здесь? – спросила она.
– Потому что меня интересуют все секреты твоей семьи, – сказал Джонни, пристально глядя на нее.
Она опустила глаза.
– И при чем тут Ханс?
– В аутсайдерах семейства Фалк я узнаю себя, – ответил он. – Ставить работу выше семьи, жертвовать близкими ради чего-то большего. Трагично, в определенном смысле. И одновременно понятно. Улавливаешь?
– Ты поступал так же?
Джонни улыбнулся, почти печально:
– Если я сейчас начну, то до Бергена и до половины рассказа не доберусь. Давай лучше вздремнем?
– Где сейчас рукопись «Морского кладбища»? – спросила Саша. – Чисто физически.
– Тут. – Он кивнул на сумку, висящую на плече.
– Можно мне… заглянуть в нее нынче ночью?
Белозубая улыбка проступила во мраке. Он долго стоял так, покачиваясь в такт с движением поезда. Потом наконец снял сумку с плеча, открыл молнию, вынул конверт и протянул ей:
– Конечно. Но ты все-таки немножко поспи, Сашенька, по-моему, тебе это необходимо.
Он отвернулся и пошел в хвост поезда. Саша проводила его взглядом. В принципе она могла бы выкинуть рукопись в окно, слова бы растаяли в мокром снегу, и все стало бы как раньше. В Джонни было что-то пылкое и одновременно равнодушное. Она выпустила из рук все, что имела, и очутилась с ним в ночном бергенском поезде. Другие журналисты не сумели бы скрыть злорадства от того, что нашли скелет в шкафу семейства Фалк. Саша достаточно долго прожила с Мадсом и потому знала, какой могучей силой обладает богатство. Но Джонни не злорадствовал. Вдобавок от нее не укрылся его изучающий взгляд, он заметил все ее порывы, не упустил ни одной детали: наманикюренные ногти, цветочный узор на блузке; он видел ее насквозь, он заглянул ей прямо в душу и не пришел в восторг от того, что ему там открылось.
Что он о себе понимает? И вообще: кто он такой?
Глава 25. Мы возвысили себя в богов
Весна пришла в Редерхёуген в одночасье, быстро, как происходит смена декораций в театральном спектакле. Последний снег стаял, и бесцветный зимний пейзаж сменился шумной вешней суматохой. В рощах появились муравьи и прочие насекомые, расцвели пролески, черные дрозды и зарянки запели свои звонкие электронные песни. Ручейки побежали по устланным галькой руслам к водоемам, мерзлая, ничем не пахнущая зима уступила место ароматам земли и пыльцы и терпкому запаху хвои.
Фён ударил в лицо, когда Сверре выбежал из дома. Проснулся он рано. Солнце стояло низко над фьордом. Он был сейчас в лучшей форме, чем когда-либо за последние пятнадцать лет. Чувствовал себя гордым и сильным. Увидел, как по аллее подъезжает отец. Сверре помахал ему и прибавил ходу. Отец все равно вскоре исчезнет из виду.
В армии имена ничего не значат. Там родословное древо не лежало ярмом на шее. Там он стоял на собственных ногах.
От ворот он продолжил пробежку по неровной тропинке вдоль фьорда. Обычно на бегу он любил слушать подкасты по психологии или по истории – о давних империях, крупных сражениях и дерзких маневрах. Однако сегодня его настолько переполняла энергия, что ни на чем таком он сосредоточиться не мог. Словно прямиком с высокогорной тренировки в Гималаях угодил в равнинный лагерь – прямо-таки кипел жаждой действия.
Через час, усталый и довольный, он через парадный вход вбежал в дом и собирался уже открыть дверь раздевалки, чтобы поплавать в бассейне, когда услыхал за спиной голос младшей сестры.
– Сверре, – спросила Андреа, – ты сегодня видел стекольщика?
– Стекольщика?
– Работы в башне. Кто-то должен прийти и привести в порядок окно-розетку.
– Вообще-то я никого не видел, – ответил он. – Было много о чем подумать.
Младшая сестра прислонилась к стене.
– Когда уезжаешь?
Сверре самоуверенно пожал плечами.
– Сборы начинаются на следующей неделе, так что отбываем, наверно, несколькими неделями позже.
Андреа задумчиво посмотрела на него:
– Я не хочу, чтобы ты уезжал.
Сверре положил руку ей на плечо.
– Понимаю, зарубежные задания вам, остающимся дома, кажутся очень опасными.
Младшая сестра покачала головой:
– Я имею в виду не нас. По-моему, это скверно для тебя.
– Как раз наоборот. Уникальная возможность.
Сестра приоткрыла дверь на
