Музыкальный приворот. На крыльях - Анна Джейн

Мне хотелось, чтобы карточка взорвалась.

– Я, по-вашему, стою три миллиона? – сквозь зубы сказала я.

Женщина весело рассмеялась, и смех ее был противным, как и голос: высокий, с издевательскими нотками.

– А-а-а, Катя Радова хочет больше? – спросила она понимающе. – Я недооценила тебя. Пять. Тут будет пять миллионов, – глядя мне прямо в глаза, сказала она, наблюдая за моей реакцией. – Еще больше? То ли ты глупа, то ли слишком умна, – и она продолжила: – Мне стоило пресечь ваши отношения на корню, но я думала, что он сам оставит тебя. Наиграется, как с остальными своими куколками. А я даю тебе шанс. Остаться не только со своим достоинством, но и с неплохими бабками, – вдруг перешла она на сленг. В стальных глазах появился еще и азарт – ей было интересно, сколько я стою.

– Нет, – едва слышно сказала я, сжимая пальцы и глядя в стол.

– Что? – не расслышала Адольская.

– Нет, – громче повторила я, поднимая на нее глаза, в которых начали собираться слезы, и лишь усилие воли не дало мне заплакать – так обидно стало. Обидно за все: за нашу любовь, за себя, за Антона. Но ярость в какой-то момент вдруг перекрыла и эту жалость, и этот страх.

Невыплаканные слезы призвали ее – всю, без остатка, и она пришла, сжигая сердце и плавя душу.

– Что – нет? – с раздражением спросила Алла. – Все меряется деньгами. И твоя любовь – тоже, – уверенно заявила она.

– А материнская любовь меряется деньгами? – спросила вдруг я, чувствуя, как вся скованность срывается ветром.

Глаза Адольской наполнились гневом – в один миг.

А я не хотела робеть перед ней. Я не хотела пасовать. Я не хотела проиграть той, которая торговала чувствами. Моими чувствами. Чувствами любимого человека.

Атакуй ее! Бей по больному!

И я словно стала другой – как скала, сколько ни бей, не будет трещин.

– Я смогу собрать тысяч пятьдесят, – издевательски, зло сказала я. – наверное, хватит, да?

– Замолчи, – предупредила Алла меня.

– А скидку сделаете? – не могла успокоиться я, зная, куда бить.

– Не смей так со мной разговаривать, – предупредила меня она ледяным тоном.

– Я разговариваю с вами вежливо, – произнесли сами собой мои губы, и вдруг перед глазами все прояснилось, став четким и ярким. – Вы сказали, что у вас мало времени. А я не хочу отнимать его. И сразу говорю – у вас денег не хватит.

Ты пожалеешь за каждое свое слово.

– У тебя ума не хватает, – картинно вздохнула женщина, скрещивая руки на груди. – Этот вопрос решен. Нам нужно обсудить его стоимость. Я в последний раз повторяю: даю возможность тебе уйти с достоинством.

– Кем решен?

– Мной.

– Не имеете права, – четко произнесла я.

– Имею. Знаешь, Катя Радова, есть такие родители, которые желают счастья своим детям, – с подтекстом сказала она. – Можешь считать меня мегерой и черт знает кем еще, но только спустя годы, когда останешься у разбитого корыта, поймешь меня, – ее логика была просто пуленепробиваемой.

– Да вы просто не верите в любовь, – сказала я, чувствуя, как покалывает щеки от распирающей внутренней злости. Даже кровь по венам побежала быстрее. Стала гуще, горячее.

– Да ты что? – ехидно осведомилась Алла, вытаскивая из сумочки пачку прямоугольных карточек. – А ты веришь, моя святая? А во что ты еще веришь? Во что ты будешь верить, когда твоей семье нечего будет есть? – вдруг спросила она. – Я ведь все о тебе знаю, Катя Радова. Отец – бездарный нищий художник, – кинула она на стол фото с улыбающимся Томасом, руки которого были перепачканы краской. – Мать бросила и живет в свое удовольствие в Индии, – фото мамы, которая давно стала чужим человеком, появилось на столе: она была предельно серьезна и собрана, глядя куда-то вдаль. – Брат – геймер, сидящий на шее у отца. Как и ты, – на стол полетело фото Эдгара, а следом – Алексея. – Дядя – повеса и жигало.

Меня изнутри теперь обожгло холодом, крылья бабочек заледенели и стали острыми, как иглы.

– Вы забыли сестру, – сказала я дрожащим от злости голосом.

– С точки зрения финансового обеспечения твоя сестра слишком мала, я не брала ее в расчет, – парировала Алла.

– Я не ударю вас и не вылью на вас бокал с водой только потому, что вы – мама Антона, – выдохнув, чтобы не сорваться, произнесла я, а та, не обращая внимания на меня, сказала:

– Что будет, если твои дорогие родственники все потеряют? Отец не сможет продавать картины и выставлять их в галереях. Маленький бизнес дяди закроется. Ты сама будешь содержать свою чудную семью?

– Замолчите! – воскликнула я.

Господи, как удержаться, чтобы не оскорбить ее в ответ?

– О чем ты думала, дура, когда к моему сыну привязалась, – вдруг другим – жестким, хлестким голосом заговорила Алла, и сама словно изменилась: взгляд ее стад хищным, опасным. Только такие железобетонные люди могут устоять в большом бизнесе. – Кто он. И кто ты. Думала, приберешь к ручкам богатого мальчика? Да я таким охотницам, как ты, головы откручивала. Мезальянса не позволю, – поставила она точку. Но я перерисовала ее в запятую.

– Вас никто не спрашивает. Что бы вы ни говорили, какую чушь ни несли – у нас с Антоном все серьезно. А любовь покупают только те, кто сам не любил. Не думали об этом?

– Не ценишь ты благополучие семьи, ох, не ценишь, Катя Радова, – притворно вздохнула Алла.

Праведная ярость не отступала. Краски и очертания предметов стали столь ярки, что блеск бриллианта на ее пальце слепил глаза. Мне хотелось оттаскать ее за волосы и кинуть лицом в грязь.

Почему она так поступает с Антоном?

Разве может мать так себя вести?

Любит ли она своего сына?

И какого из?.. А какого – ненавидит?..

И меня понесло, и иглы заледеневших крыльев бабочек кололи внутри до самой крови, но снаружи я была скалой, утесом, тем, что нависает над морем, застыв в воздухе. Молчание стало невозможным испытанием.

– Это вы… – я выдохнула, приказала себе собраться и продолжила. – Вы не цените того, что имеете. Не цените вашего сына. Не цените его таланта. Но знаете, есть тысячи людей, которые ценят его куда больше, чем родная мать. У меня в душе, – я коснулась левой стороны груди ладонью, – сейчас все горит. Ломается. Я не понимаю, я совсем не понимаю. Как мать может продавать сына? Неужели матери плевать на его счастье? Вы так ненавидите Антона? Он ведь ваш ребенок, а вы, ничего не зная и ни в чем не пытаясь разобраться… – я набрала воздуха. – Не зная ничего, вы пришли и решили, что я – охотница за его деньгами. Боже! Да плевать мне на его деньги, на ваши деньги! Я люблю его, просто люблю, ни за что люблю и за все люблю, вопреки всему люблю, – голос мой звенел от ярости. – А вы… Вы говорите такие страшные вещи, что кажется, будто Антон для вас ничего не значит. Как будто бы он ваша игрушка: захотела – купила, захотела – выбросила. Если бы вы хоть что-то знали, если бы вы интересовались его жизнью, вы бы так не говорили. Вам бы было известно, что я полюбила его, не зная, кто он и какой у него счет в банке.

Я замолчала.

– Выговорилась? – цепкий взгляд серых глаз обжег меня. – Так утомительно общаться с такими, как ты – идейными. Глупее вас нет.

– Вы его ненавидите? За что? – спросила я прямо.

Алла закатила глаза.

– Я же просила. Говорим на языке разума. С моим сыном такой, как ты, не быть. Два дня, – она, как собаке, резко бросила мне через стол визитку, которая упала на пол. – Семь миллионов или проблемы. У тебя и твоих родственников. А я мастер создавать проблемы, Катя Радова, – мое имя в ее устах звучало особенно противно.

На этом она встала, глядя на меня сверху вниз. Без презрения, но с превосходством. Так в старину наверняка смотрели знатные аристократы на своих подневольных крестьян.

– На короткое будущее – такими речами ты меня не возьмешь, дорогая моя девочка. Мне плевать на слова. И бесплатный совет: знай свое место, – на этом она покинула меня, и, громко цокая каблуками дорогих туфель, удалилась.

А я осталась сидеть, глядя в одну точку. Ярость улеглась с ее уходом, оставив такой дикий беспорядок в душе.

Перед глазами вновь все начало плыть, и дрожь в руках усилилась. Казалось, будто я попала в невесомость и не сижу сейчас на диванчике в ресторане, а застыла в разбитом воздухе.

Как она может так поступать?

Кто она такая, чтобы отбирать мое счастье?

Мерзкая стерва. Я должна найти на нее управу. Я должна, должна…

…должна. Но кто я и кто она?

– Все в порядке? – подошла ко мне девушка-официант, которая наверняка что-то слышала из нашего разговора. – Может быть, воды?

– Нет, спасибо, – мотнула я головой.

– Вы правильно ей сказали, – тихо произнесла вдруг она, перестав видеть во мне гостя заведения. – Не продавайте, если любите.

– Я не собираюсь, – шепнула я с трудом – голос пропал.

– Простите. Я не хотела подслушивать, это вышло случайно, – продолжала девушка. И глаза ее были вдумчивыми и печальными – как у человека, который однажды предал и сожалеет.