Война корон - Кристиан Жак

Когда он вышел из храма, молнии змеились на почерневшем небосклоне.

Струи дождя омывали жертвенник, на котором еще лежал связанный крупный белый осел, только что заколотый жрецом-гиксосом.

— Владыка, Сет в ярости! Его гнев сулит нам беду. И если мы немедленно не…

Жрец не успел подать совета правителю, слова замерли у него на губах, из горла хлынула кровь. Апопи вытер кинжал.

— Глупец, разве ты не понял: Сет насылает ливень, чтобы приветствовать меня, владыку бескрайних земель, благословить и даровать мне несокрушимую силу.

5

Распорядитель казны Хамуди обосновался в самом сердце Авариса. Здесь под охраной многочисленной стражи он следил, чтобы покоренные царства, в том числе Верхний и Нижний Египет, выплачивали гиксосам дань. С течением времени подати неуклонно росли, и столь же стремительно возрастало число чиновников.

Апопи, облеченный абсолютной властью над завоеванными народами, лично возглавлявший непобедимую армию гиксосов, поставил начальника тайной службы Хамуди ведать податями и казной с непременным условием: докладывать ему о каждом предпринятом шаге — малейшая утайка и ложь повлекли бы за собой незамедлительную расправу.

Распорядитель казны достаточно дорожил своей шкурой и ни на какие хитрости не отваживался. Он честно доносил правителю обо всех новых поступлениях, не скрывал и своекорыстных намерений, осуществление которых позволило ему стать богатейшим человеком Египта.

Дотла разоряя египтян и другие порабощенные гиксосами племена, Хамуди неустанно изобретал все новые поборы, и если вдруг отменял какую-либо подать, то непременно вместо нее взимал другую. Он был глубочайше убежден, что подданных можно грабить до бесконечности, лишь бы увеличивались доходы правителя и его собственные. Другие чиновники, значительно обогатившиеся с тех пор, как Апопи вступил на престол, знали, как поладить с верховным казначеем.

Как-то раз в покои Хамуди — он тогда подсчитывал прибыль — ворвался перепуганный писец.

— Господин, владыка вас требует… Владыка здесь…

Внезапное посещение правителя насторожило распорядителя казны. У него от страха даже зачесалась левая нога. Из-за неприятностей и волнений все тело Хамуди покрывалось экземой, и тут не помогали никакие снадобья, никакие притирания.

В голове вихрем пронеслось все проделанное за последние дни. Где он ошибся, в чем провинился?

— Владыка, твой приход — великая честь для меня!

Страшный, уродливый, грузный, сутулый правитель исподлобья смотрел на Хамуди.

— Вижу, ты живешь в роскоши. Правда, вкуса тебе недостает: пестрота, никчемные новшества. И зачем хранить столько свитков, к чему толпа подлипал-писцов? Чтобы сбывать горы папируса, который без устали выделывают твои мастера? Одного у тебя не отнимешь: ты бессовестен и изворотлив. Благодаря твоим козням казна полнится день ото дня.

Хамуди вздохнул с облегчением.

Правитель, оплывший, обрюзгший, тяжело рухнул в кресло с резьбой, изображавшей диких быков.

— Египтяне глупы, как овцы, их легко стричь, — проговорил он глухим хриплым голосом. — Однако наши воины в большинстве своем — жалкий никчемный сброд. Их нужно постоянно учить и встряхивать, иначе они уснут, убаюканные собственной былой славой. Я вне себя от тупости и лени наших военачальников.

— Быть может, владыка, всех лентяев стоит казнить?

— И заменить другими бездельниками? Меня бесконечно печалит, что на юге мы потеряли столько земель, верный мой Хамуди.

— Я тоже глубоко скорблю, владыка. Но поверьте, мы скоро одержим верх над восставшими. Они захватили Кусы, но дальше им не пройти. Как только Яшме вернется из Киклад он в единый миг раздавит мятежников.

Но не так-то легко было утешить правителя.

— Все гораздо хуже, чем мы предполагали. Яннас привык иметь дело с простыми разбойниками, а тут настоящая вражеская армия, выученная, сплоченная и хорошо оснащенная.

— Наши войска вот-вот вернутся с победой из Азии.

— Нет, Хамуди. Им не следует торопиться, иначе и там тоже вспыхнет восстание.

— Тогда, владыка, пусть на юг двинутся все наши воины, что собраны в Дельте.

— Это безрассудно, Хамуди. Мы лучше подождем Яннаса. А пока что пустим в ход другое оружие — ложь. Прикажи изготовить множество каменных скарабеев. На одних мы высечем предупреждение нашим данникам: гиксосы, захватывают все новые и новые земли. На других — то, что введет в заблуждение восставших. Я сам тебе продиктую. Проследи, чтобы каждый иероглиф был отчетливо виден.

— Поберегись, — зычно крикнул градоправитель Эмхеб, могучий великан, в бою не знающий устали. — Сейчас в дело вступят пращники!

Воины повстанческой армии бросились на землю или укрылись за сплетенными из тростника хижинами военного лагеря.

В их сторону действительно полетел град камней, но, как ни странно, вслед за обстрелом не последовало вражеской атаки.

Солдаты с изумлением подбирали выточенных из известняка скарабеев. На брюшке каждого можно было различить иероглифы, одни и те же.

Они горстями приносили скарабеев Эмхебу.

Разобрав надпись и обдумав смысл написанного, военачальник догадался, какая здесь скрыта опасность.

— Всех жуков уничтожить, — приказал он.

Копию вражеского послания он перенес на папирус. Следовало незамедлительно предупредить царицу Яххотеп. Эмхеб привязал свиток к лапке Плутишки.

Яххотеп все ждала, что воскресший Секненра пошлет ей какой-нибудь знак. Но знака не было, хотя она с кропотливым усердием исполнила все обряды. В отчаянии она не знала, что делать, как добиться ответа усопшего.

Прекрасная царица таяла на глазах. День ото дня ей становилось хуже. Никто из близких не мог ей помочь. Правда, и в болезни, и в скорби она ни на минуту не забывала об осиротевших сыновьях, потрясенных потерей отца. Заботилась о них, говорила с ними. Старшему помогали в горе учителя, обучавшие его владению оружием и прочим воинским навыкам. С младшим иногда играла бабка Тетишери — это были их самые счастливые мгновения.

Весь город Фивы погрузился в траур. А ведь еще совсем недавно всех так воодушевляли победы восставших!

Управитель царского дома Карис долго выжидал, но наконец осмелился нарушить молчание царицы, погрузившейся в глубокое раздумье в тени акации, священного дерева, на ветвь которого она некогда повесила свиток с посланием ушедшему фараону.

— Царица! Позволь мне говорить с тобой.

— Отныне молчание — мой удел.

— Но я принес тебе важные вести.