Повесть о золотой рыбке - Михаил Герчик

— Ну, друг милый, надо нам с тобой выяснить отношения.

— Какие отношения, дядя Вася? — недоумевающе улыбнулся Сашка — он уже осмотрел все свои аквариумы и убедился, что за его рыбками квартирант ухаживал как положено. Вот только скалярий и тернеций стало поменьше, да кто их там считал… Может, взял несколько, а может, сами подохли — экая важность…

— Обыкновенные отношения, деловые. — Дядя Вася повел носом, сморщился. — Сам знаешь: дружба дружбой, а табачок врозь. Получается так, сынок, что ты теперь вроде как мой должник.

— Какой должник? — растерялся Сашка. — О чем вы, дядя Вася?

— Обыкновенный должник, сынок, — тяжело вздохнул дядя Вася, будто куда как неприятно было ему заводить этот разговор, да что поделаешь — надо!.. — Значит, так… Перво-наперво, мать незадолго до того, как в больницу лечь, у меня сто рублей одолжила. Какой из нее отдатчик теперь — сам знаешь, ходил небось сегодня навещать. Врачи говорят — еще не меньше полгода пролежать ей придется. Правда, это долг такой, что ты можешь его на себя и не принимать, ты за мать не отвечаешь, ну, а если по совести…

— Принимаю, — перебил его Сашка. — Все принимаю. Вы маме сколько за квартиру платили? Пятнадцать в месяц? Вот и живите семь месяцев бесплатно…

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнул дядя и прикурил папиросу, зажав между коленями спичечную коробку. — Но это еще не все, мил человек. — Он достал из верхнего кармана записную книжечку и ловко открыл ее большим пальцем. — Ты, когда под машину попал, две банки с моей рыбой угробил. Нет, я, конечно, понимаю, несчастный случай и все такое, но сам посуди — ради какого лиха мне убытки терпеть? А было там, если помнишь, два десятка скалярий да десяток жемчужек. На тридцать пять рубликов, а, Сашок? Ну, пятерку я тебе спущу, я ж понимаю, что ты не нарочно… А тридцатка остается, так?..

Сашка потер шрам над губой и натянуто улыбнулся.

— Дядя Вася, а если б меня совсем убило, кто б вам за этих рыбок заплатил?

— Ксения Александровна, понятно, а кто ж еще, — пожал плечами дядя Вася, сделав вид, что не уловил упрека. — Я, сынок, долги никому не прощаю, ни живым, ни мертвым, не в моем это характере — долги прощать… — Он облизнул тонкие губы и снова заглянул в книжечку. — Пойдем дальше?

Сашка отвернулся.

— Пойдем…

— Значит, так… За это время тебе и матери на всякие там апельсины-мандарины потратил я пятьдесят семь рубки сорок две копейки. Сюда, конечно, и за такси плата входит, не пешком же мне было к вам ходить, концы неблизкие. А кто мне на это дело средства отпускал? Думаешь, профсоюз? Дудки, брат, мы с тобой кустари-одиночки, нам, кроме как на свои карманы, надеяться не на кого. Тут у меня расписано до копеечки, возьми проверь, если хочешь…

— Не хочу я проверять, дядя Вася, — глухо ответил Сашка, почувствовав, как к горлу подкатывает приступ тошноты. — Ну, зачем вы так — сорок две копейки?.. — выдохнул он. — Я ж к вам — как к отцу…

— Так и я ж к тебе — как к сыну, милый. — Дядя Вася захлопнул книжечку и сунул в карман. — Да только что ж ты поделаешь, Сашок, жизнь — штука тяжелая, а денежки, они счет любят. Не так-то их и много у меня, сам знаешь — пенсия небольшая. Тут и про сорок две копейки вспомнить не грех. Проживешь с мое — сам таким станешь… Теперь дальше считай — целый месяц я за твоими аквариумами ухаживал. Нормально ухаживал, так ведь, ничего не скажешь. Всю рыбу тебе сохранил, а она запросто передохла б за это время… Вот ты и положи мне за труды, ну, скажем, сорок рублей — очень даже божеская цена.

— Божеская, — кивнул Сашка, лихорадочно прикидывая, что уже набирается сто двадцать семь рублей сорок две копейки, не считая одолженных матерью. — Я за вашими аквариумами два года ухаживал — ни разу о деньгах не заикнулся, а вы…

— А я обучал тебя за это. — Дядя Вася аккуратно стряхнул в блюдечко на столе пепел. — Наука, она, брат, тоже расходов требует, за нее платить надо. Так сколько там у нас получается? Сто двадцать семь сорок две?.. Теперь, значит, так: есть-пить тебе надо, мать навещать тоже надо. А у тебя, как я понимаю, в одном кармане — вошь на аркане, в другом — блоха на цепи. И чтоб не думал ты, что я какой-нибудь там живодер, вот тебе еще полсотни на расходы. Когда-нибудь отдашь. Мне что важно? Мне принцип важен, — чтоб знал, что ты — мой должник. А нос вешать нечего — возьмешься за работу, в деньгах у тебя нужды не будет.

Он положил на стол пять десятирублевых бумажек, подвинул их к Сашке и уже совсем другим тоном — участливо, сердечно — сказал:

— Не куксись, Сашок, не обижайся. По миру я тебя не пущу, будешь оставлять, сколько себе и матери надо, а из остальных расплачиваться. Заведи себе живородок побольше, живородки теперь в моду входят, особенно ситцевые разноцветные, да цену покрепче держи, а то ты больно иногда жалостлив бываешь — тому гривенник уступишь, тому полтинник… Нам эта жалостливость ни к чему.

— Не по мне это, дядя Вася. — Сашка сгреб со стола деньги и сунул в карман: не хотелось, а что поделаешь, если и вправду ни копейки нету. — За деньги спасибо, действительно, без них мне бы сейчас труба была, а с вами я рассчитаюсь. И года не пройдет — рассчитаюсь. Только рыбок я буду разводить каких захочу, вы мне, пожалуйста, не командуйте. Может, я за неонов возьмусь, что мне с живородками делать, их вон Анна Михайловна столько на рынок, приносит — девать некуда…

— Твое, твое дело, сынок, — поспешно ответил дядя Вася, довольный тем, что Сашка безропотно принял его подсчеты. — Я ведь это только к тому говорю, чтоб не ждать мне больно уж долго. Ну, а там хоть ты не живородок, а египетских крокодилов разводи, мне-то что до этого…

Дядя Вася ушел к себе, надвинув на лоб зеленую потертую шляпу, а Сашка закрыл за ним дверь, сел на кровать и задумался.

С улицы в раскрытую форточку доносился радостный визг детишек — видно, лепили снежную бабу. Не успеешь оглянуться, и — весна, в прудах «пыль» появится, циклопы, дафнии… Работы будет — невпроворот, самое время рыбок на нерест отсаживать. А о них и думать тошно. Какой смысл возиться, если все равно деньги к дяде Васе уплывут… Ну и человек… Не поймешь, то ли выручил, то ли обобрал… Шутка сказать — с теми, что сейчас оставил, сто семьдесят семь рублей долгу. Это же сколько рыбок, сколько водорослей нужно продать, чтоб их выручить…

«Правильный мужик», — вспомнил Сашка слова Кожара, и зябко ему стало — торопливо захлопнул форточку. — Что ж это за «правильный»?! Жила, скупердяй, а каким добреньким прикидывается… Хотя кто его поймет: денег все-таки занял, не просил ведь я у него, сам предложил, знает, что мне к матери завтра идти, надо купить что-нибудь… Темный он все-таки какой-то, липкий… Слушаешь его — и вроде тебя паутиной опутывает, начни барахтаться — еще глубже завязнешь… Живородок, говорит, разводи… Нет, на меченосцах да на пецилиях я с ним и за год не рассчитаюсь! — Сашка зло прикусил губу. — Скалярий надо на нерест отсадить пары три, подрастить мальков как следует, чтоб можно было по рублю за штучку взять. А главное — неонов попробовать развести. Удалось бы с неонами, в два счета из кабалы выбрался бы. Хорошо еще, что дядя Вася моих неонов не тронул…»

У Сашки было три пары неоновых рыбок. Подарил их мальчику дядя Сережа, тот самый летчик, что когда-то у них квартировал. Узнал про Сашкино увлечение и однажды привез из Москвы в большой трехлитровой банке.

О красоте неонов среди аквариумистов ходили легенды, кроме Сашки в городе их имели всего два-три любителя, дядя Вася и Анна Михайловна. Одна была беда: никому из них не удалось вырастить от неоновых рыбок мальков.

«Ну что ж, значит, я буду первым», — упрямо решил Сашка.

Впервые он прочел о неоновых рыбках в книге известного московского аквариумиста Федора Михайловича Полканова. Там рассказывалось, как еще в 1935 году один француз, по фамилии Рабо, отправился в Южную Америку охотиться на крокодилов. В ту пору кожа крокодилов очень ценилась, из нее делали модные дамские сумки, пояса, чемоданы, шляпки…

Рабо мечтал настрелять столько крокодилов, чтоб сразу разбогатеть. Но предприимчивому французу не везло. Слишком много охотников, как и Рабо, мечтавших о золоте, бродило у Амазонки и ее притоков. Они беспощадно истребляли крокодилов, и когда Рабо появился в этих местах, он понял, что на удачливую охоту надеяться трудно.

Долго бродил Рабо по джунглям в поисках «страны непуганых крокодилов». Чтобы не помереть с голода, он ловил тропических бабочек и продавал их европейским коллекционерам. В непроходимых чащобах его подстерегали дикие звери и ядовитые змеи, но он был смелым человеком, и из самых опасных переделок выходил невредимым.

Однажды Рабо забрел на маленькую речку Укаяли. Здесь с ним случилась беда. Не кровожадные ягуары, не страшные змеи анаконды — гроза Амазонки — чуть не погубили отважного искателя страны «непуганых крокодилов», а крошечный малярийный комар. Жестокий приступ тропической лихорадки свалил одинокого француза в безбрежных джунглях.