На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - Алексей Ивакин

– Челнок будет, и не один. Ильченко просто всей картины не знает. Есть у нас трофеи, есть, уж поверь мне. А вот пленных действительно нет. Кого наши сгоряча положили, кто сам себя порешил. Не принято у них, похоже, на милость победителя сдаваться. Только решать нужно быстро: если они поймут, что здесь, внизу, все кончено, то попытаются уйти.

– Думаешь, есть шансы?

– А почему нет? – Харченко вытащил сигарету, закурил. – Наши-то леталки они однозначно к себе не подпустят, а вот свои? Ну, типа, кому-то удалось вырваться, СОС, повреждения на борту, срочно разрешите стыковку… и так далее…

– А если нет?

– А если нет, – отрезал Сергей, сверкнув взглядом, – значит, наградим погибших при исполнении героев, вот что! Или тебе впервой разведгруппу за линию фронта отправлять? Мне – нет.

– Ладно, я понял. Кого?

– Инициатива наказуема, – ухмыльнулся особист, делая знак Ильченко: подойди, мол. – Василий, кого с собой возьмешь?

– Значит, разрешаете? – расплылся в улыбке капитан. – Да всех своих и возьму, почти полное отделение выходит. Вы не сомневайтесь, товарищи командиры, справимся! Нам бы только внутрь попасть, а уж там… Да и счеты у меня с ними…

– Слушай боевую задачу, – принял окончательное решение Крупенников. – Вам необходимо пробраться на трофейном челноке на борт вражеского корабля и захватить его, желательно неповрежденным, еще более желательно – с командой. Ящеров в плен не брать, только людей. При невозможности выполнения операции корабль уничтожить.

И, предвосхищая незаданный Ильченко вопрос, ПОЯСНИЛ:

– С собой возьмете боевую часть одной из противометеоритных ракет. Коды активации детонатора получите у товарища майора. Если что, взорвете эту лоханку к известной матери. Вместе с экипажем. Ясно?

– Так точно, – просветлел лицом капитан. – Сделаем в лучшем виде. Разрешите идти?

– Да не спеши ты, капитан, – Виталий кивнул в сторону особиста. – На время проведения операции поступаешь в ведение товарища майора. Так вроде?

– Ага, именно так, – довольно кивнул Харченко. – Пошли, Василий, я тебе еще пару умных слов напоследок скажу. Заодно и челнок тебе и твоим бойцам подберем, есть тут у меня парочка на примете…

…Вечером того же дня смертельно уставший, несмотря на гидромассаж и ионный душ, комбат сидел и звякал чайной ложкой по стеклянному стакану. Он так и не полюбил чай в одноразовых пластиковых стаканчиках. Что ж это за чай, который даже и размешивать не нужно?! Профанация одна, а не чай! Эрзац, как у фрицев в сорок втором, никак не иначе. Было дело, пробовал. И трофейный кофе из цикория, и гороховую колбасу и kriegsbrot [1]тот знаменитый!

Рядом сидел майор Харченко. Лаптев, сославшись на дела, заперся в своей комнате, отмазавшись мудреной фразой, что «анализ прошедшего боя, как водится, залог успеха боя будущего». Впрочем, никто и не спорил. Финкельштейн же, как обычно робко, притулился в углу со своим знаменитым планшетом, о содержимом матрицы памяти которого не знал даже вездесущий особист.

А перед Крупенниковым сидели двое.

Отец Евгений, снова сменивший форму на рясу, и…

«Недостойный отца своего блудный сын Михаил» – как представился комбату здоровенный мужик с окладистой бородой, когда добровольцы раскопали завал над входом в монастырский подвал. Раскопали, выворотили покореженные кованые двери и… и оттуда начали выходить люди. Бабы, старики, дети, мужики… Нет. Пожалуй, даже не «люди», а именно – бабы, старики, дети, мужики. В какой-то момент наблюдавшему за ними Крупенникову даже показалось, что он вернулся обратно, на Ту Войну, уж больно похожи оказались эти степенные, странные человеки на тех, кого он когда-то освобождал в сорок третьем и в сорок четвертом.

Они совершенно не походили на рафинированных, изнеженных потомков, с которыми им пришлось последнее время общаться. Вообще, если честно, не походили.

Бойцы батальона были удивлены не меньше. Какая-то уверенность светилась в лицах этих людей. Даже заплаканные мордашки детей были… Нет. Не несчастные.

Уверенные.

Вот только в чем?!

Еще больше удивились офицеры, когда вышел вот этот вот «Михаил сын Иванов» и сказал:

– Знатные мечи у вас! Поди, поделитесь?

– А что? Есть способные держать оружие? – в шутку ответил ему тогда комбат.

– Дык все и способные, – спокойно пожал плечами Михаил Иванович. – А как же иначе, а? Ежели Родина в опасности?

Вот и сидели они сейчас на базе. И Михаил Иванович рассказывал…

…Тьма пришла незаметно, никто и не понял, что она пришла. Да и какая ж это Тьма, если принесла она избавление от болезней? Если люди стали жить дольше? Если сытость и благость опустилась на землю? Какая ж это Тьма? Просто прогресс.Сходи в клинику, и через час выйдешь добрейшим из ангелов. Тебе и в ум не придет кутенка утопить, не то что человека убить. Да только сможешь ли ты сам себя после этого человеком называть, коли добрым тебя искусственно сделали, научным то есть путем?

Ведь главный дар человеку каков? Свобода – вот главный дар. Без свободы человек в обезьяну превращается или ящером становится. Что стоит добро из-под палки?

Мир в тюрьму превратился.

В добровольную тюрьму. Сытую такую, со всякими-разными развлечениями, житейскими радостями и приятностями. С гарантированным будущим и настоящим.

Кто смог себя тогда пересилить – ушли в скиты да на заимки потаенные. Ждать, когда архангелы придут, мир антихристов разрушить. Да не шли они, те ангелы-то. Поколение сменялось поколением, деды детьми. Три с половиной года тремя с половиной веками обернулись. Да что год в Лице Божием, когда Ему день, что нам вечность? Но они хранили память о былом. О плохом былом, но – своем. Человеческом, не бесовском. Все меньше становилось их, но каждый год – в день Исхода —они собирались на краю Великой Тайги и шли к последней своей Святыне. К монастырю Трифона Преподобного. Здесь была обретена икона Спаса Нерукотворного. Икона, под которой когда-то шло ополчение Христово на Москву православную от шляхты ее спасать. Вот и пришли остатки смешного, чудаковатого воинства Христова на очередной праздник свой. Тайком пришли. Татями невидимыми по лесам. А когда пришли, демоны из неба вынырнули. Люди Божии заперлись в подвалах древнего монастыря – всем числом двумя тысячами. Готовились к смерти, а вместо смерти ангелы в сияющих доспехах пришли. И сказали ангелы…

– Стоп! – сказал Крупенников. – Дальше я сам знаю.

И переглянулся с особистом. В глазах того читалось… непонятное что-то читалось, вот оно как! Вроде и знал его Крупенников, а вот сейчас ничего прочесть в тех глазах не мог, как ни старался…

Интерлюдия

Из окна открывался прелестный вид. Море и скалы. Точнее – океан. И тишина, прерываемая только вздохами волн да тоскливыми криками чаек.

Немногие жители Эйкумены могли насладиться этим видом, ибо попасть сюда было практически невозможно, поскольку на всех картах это место отмечалось как «крайне опасное для жизни». Что эта метка означала? А то, что никакие службы спасения даже не будут пытаться вытаскивать заблудившихся туристов из зоны радиационного заражения – наследия одной из последних техногенных катастроф, случившейся незадолго до Объединения. Поэтому никто и не мог помешать им собираться здесь и обсуждать текущие проблемы. Кому какая разница, что люди пропадали здесь вовсе не благодаря мифической радиации, а благодаря… впрочем, об этом ли речь?..

После дежурного отчета начальника Службы собственной безопасности – происшествий нет, электронный периметр работает в обычном режиме – приступили к обсуждению.

– Мое мнение таково: эксперимент необходимо немедленно сворачивать. Цель его достигнута. Мы сумели доказать, что вмешательство в генотип не исключает коррекции поведения через привнесение сторонних стимулов. Каких именно – не суть важно.

–  Хм… Достаточно ли доказательств, Фил?

– Достаточно, Бархус! Контрольные эксперименты показали, что человечество утратило способность к агрессивным реакциям.

– Фил! Вы противоречите сами себе.

– Отнюдь, Бархус! Повторю схему эксперимента. Выборка соответствует генеральной популяции. Привнесение внешнего стимула показало, что люди утратили способность к сопротивлению на уровне инстинктов. Однако когда мы добавили социум, способный агрессивно сопротивляться угрозе, выборка поддалась внешнему социуму. В итоге мы получили группу, которая вышла за рамки эксперимента. Мы не можем контролировать ее.