Майский ястреб - Джиллиан Брэдшоу

Агравейн не сомневался, что слава на войне ему обеспечена. Получив оружие вместе с остальными четырнадцати и пятнадцатилетними, он теперь хвастался больше и громче всех. То и дело затевал со мной ссоры, часто перераставшие в драки. Он настолько ошалел от предвкушения и рвения, что его обычная вспыльчивость проявлялась на каждом шагу.

В середине марта армия отплыла в Гододдин. Они шли вдоль побережья южного Пиктленда под парусами или на веслах, если ветер заходил на встречный, затем втянулись в пролив, разделяющий Манау Гододдин пополам, и высадились возле королевской крепости Гододдина, Дин Эйдин. Последний воин еще не успел сойти на берег, а там уже вовсю шло создание укрепленного лагеря. Мой отец рассылал письма королям, в том числе и тем, кто вошел в союз с Докмейлом из Гвинеда, то есть нашим основным соперником в борьбе за трон высшего короля. Усилия отца поколебали намерения Вортипора из Дифеда, и теперь он в любой момент мог покинуть Докмэйла. Правда, пока не понять было, встанет ли Вортипор под руку моего отца или начнет собственную борьбу за трон Пендрагона. Он хитрый лис, и доверять ему стоит не больше, чем гадюке. В качестве союзника от него проблем больше, чем от врага. Но Дифед — сильная, обильная земля, а тамошние люди учились сражаться у римлян. Сам Вортипор носил титул «Защитника», чтобы напоминать прочей Британии о днях, когда его провинция защищала весь остров от ирландских разбойников. Вортипор — ирландец, но усвоивший римские манеры и приемы ведения войны. К тому же он располагал довольно значительной поддержкой, во всяком случае, такой, которую не стоило игнорировать. Отец и мать часами обсуждали, какую позицию он займет, и что делать, когда он определится со своей позицией. Из нашего мальчишеского Дома я мог видеть, что свет в покоях отца горит до глубокой ночи. Вообще было немножко странно видеть, как темно стало в Дун Фионне после отбытия армии. В крепости осталась только немногочисленная стража. Казалось, в ночи светились всего несколько желтых пятнышек от горевших факелов, а днем чернели проплешины на месте костров.

Без Агравейна и отцовского надзора у меня теперь было столько свободы, сколько не бывало никогда в жизни. К занятиям в мальчишеском Доме уже не предъявляли таких строгих требований, как раньше. Старшие ребята ушли с войсками, тиранить нас стало некому; не стало и поздних застолий для мужчин, после которых многие из нас маялись животом на следующий день. Большинство ребят целыми днями играли в херли. [Хёрли — ирландский вариант хоккея на траве.] Иногда и я составлял им компанию, но восторга по этому поводу никто не проявлял, игрок-то я был посредственный. Так что большую часть времени я проводил в Ллин-Гвалх или в разъездах по острову.

Оркады — очень красивые острова, несмотря на то что британцы зовут их «Ужасными». Климат у нас мягкий, зимой в Дун Фионне теплее, чем в Камланне на юге. Местность в основном холмистая, земля поросла невысокой травой и вереском, так что пастбищ для овец и коров хватает. Фермеры довольны. Открытое свинцово-серое море полно рыбы. Оно вечно бьется о скалистые берега на западном побережье. Там полно гнезд всяких морких птиц. Шум моря прекрасно слышен и в Дун Фионне, к нему настолько привыкаешь, что в какой-то момент просто перестаешь слышать, как стук собственного сердца. Тупики галдят на обрывах, чайки пронзительно вопят над серо-зелеными волнами, то и дело взблескивают на солнце белыми крыльями. Иногда их голоса кажутся даже мелодичными, как у жаворонков в солнечные дни над лугами.

Говорят, что земля, в которой жил в молодости, становится частью тебя самого. Похоже на то, ведь даже сегодня море и скорбные голоса чаек словно возвращают мне Ллин-Гвалх, окутанный туманом, каплями стекающим с вересковых веток.

Той весной острова казались особенно красивыми. Иногда я ездил с моим младшим братишкой Медро, делясь с ним разными мыслями и пересказывая истории, услышанные от взрослых. Он считал меня рассказчиком даже получше, чем бард моего отца Орлам, но это, скорее всего, потому, что он просто не привык к бардовской манере повествования. Я хотя и понимал это, но все же с удовольствием выслушивал его похвалы.

Медро исполнилось семь лет. Ребенок получился удивительно красивый. Кем бы ни был его отец, я не сомневался, что происхождения он был благородного. Волосы у Медро светлее, чем у Лота, глаза большие, серые. Кожа смугловатая, как у матери, а чертами он, наверное, походил на неизвестного отца. А вот по характеру он напоминал Лота. Больше всего он хотел стать воином, и ни у кого даже сомнений не возникало, что он им станет. Он очень любил слушать о подвигах Кухулина. Еще совсем маленьким он ничуть не боялся огромных боевых коней, оружия, быков и других подобных явлений, обычно пугающих детей. Однажды, когда мы лазили по скалам за чаячьми яйцами, он оступился и повис на руках, зацепившись за выемку в камне. Я не сразу смог добраться до него, и когда я потом спросил, не испугался ли он (меня-то самого просто трясло от страха), он удивленно посмотрел на меня и спросил, с чего бы ему бояться? Он же знал, что я его спасу. В характере у него удачно сочетались храбрость воина, щедрость короля и жестокость дикой кошки, а меня он просто любил и смотрел на меня с обожанием. Я не мог понять, как эти качества в нем уживаются, да и не особо ломал над этим голову, а просто с удовольствием делился с ним всем, что имел. Ну, кроме того, что могло смутить его детский ум, хотя и развитый не по годам.

Иногда, однако, вместо того, чтобы играть в Ллин-Гвалх, или с Мордредом, или разъезжать по острову, я устраивал себе напряженные тренировки с оружием. Мои наставники, заслуженные воины, ветераны королевского клана, никак не могли взять в толк, с чего бы это, как только кончались занятия, я тут же хватаюсь за арфу или норовлю сбежать куда-нибудь на другой конец острова. Они постоянно твердили, что только практика способна мне помочь, что вместо арфы мне нужны копья. Но стоило им отвернуться, как я удирал куда-нибудь подальше. Однако после того, как я посмотрел на отцовские войска, что-то во мне сместилось и я решил во что бы то ни стало овладеть воинскими искусствами. К своему удивлению, я скоро заметил, что