Канатная плясунья. Новелла - Елена Владеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Домой Габриэль возвращался, как пьяный — ног под собой не чуя и вокруг ничего не видя… За ужином матушка беспокойно на него поглядывала и даже пощупала лоб: "Сынок, ты, часом, не захворал? Лицо у тебя какое-то странное и глаза вот блестят, не жар ли?" А он и правда был, как в чаду… "Нет, просто устал на солнце, лягу пораньше." Отец по обыкновению угрюмо заворчал: "И где тебя все носит? Целый день проболтался со своими рисульками. Не вздумай мне разболеться — завтра за работу!" Нет, отец у него не злой, просто он ничего, кроме их бочонков, в своей жизни не видел.
Поужинали. Встав из-за стола, Габриэль поклонился родителям. Матушка благословила его на ночь и ласково поцеловала в голову. Сердце трепыхнулось в горле и больно защемило… Габриэль ткнулся матери в руку и чуть не заплакал. Он знал наверняка, что больше ее не увидит. Пошел к себе в каморку, увязал в шерстяную куртку кое-какие пожитки. Горячо помолился перед Распятием, чтобы все удалось по задуманному, и склонился около свечки над прощальным рисунком. Грамоты в их семье не знали, а перед матушкой ему надо повиниться. Поэтому он любовно нарисовал ее, как только что видел в кухне — в чепце, в извечном фартуке, с засученными рукавами. И себя на коленях перед ней, с низко опущенной, покаянной головой. А наверху, как бы парящую вдали и зовущую его, крохотную Мариэллу. Чуть подумал и несколькими черточками добавил позади матушки еще отца — пусть поважничает. Бог ему судья…
Но куда лучше положить рисунок? Надо так исхитриться, в таком месте оставить, где его наверняка вскоре заметят. Это чтобы у матушки сердце не разорвалось, когда наутро хватятся — а его нигде нет. Но и не совсем рано, а то сразу кинутся искать, могут догнать, остановить. Габриэль чуть приотворил дверь и послушал, прильнув к дверной щелке — вроде все спят… Тихонько прокрался в кухню. Может, подсунуть под ларь с мукой? Нет, матушка тут же увидит — мука для лепешек с утра нужна. Глиняные миски, кувшин с маслом, перевернутые горшки… Под один из горшков? Но неизвестно, когда он понадобится, вдруг через неделю? Положу-ка лучше в корзинку с чесноком, что стоит в чулане — к обеду матушка непременно в нее заглянет. Но их повозка к тому времени будет уже далеко.
Габриэль, не раздеваясь, прилег, но не сомкнул глаз. Почти до света метался, как в лихорадке… А когда чуть забрезжило, крадучись и стараясь не скрипнуть и не стукнуть засовом, отпер дверь и вышел. Никого по счастью не встретил и благополучно добрался со своим узелком до постоялого двора. Присел около знакомой повозки и стал ждать… Внутри было совсем тихо, все еще спали. Скорей, скорей бы первый луч! Наконец над черепичными крышами взошло солнце, и они тронулись в путь…
Глава 4
Вот уже год, как Габриэль колесил по свету с циркачами. Больше всего он старался не доставлять им лишних забот и какого-нибудь ущерба. В первое время даже ел, как можно меньше. Но Фокусник это заметил и строго отчитал: "Не вздумай голодать! Что проку, если ты зачахнешь?" А прок от Габриэля был заметный, он своими рисунками зарабатывал деньги наравне с выступавшими на ковре. В пути, как и остерегал Фокусник, всякие непредвиденности случались. В одном городе властвовал очень суровый епископ, и им сразу велели убираться подобру-поздорову. Было и такое, что пришлось уносить ноги от грабителей. На счастье, в их повозке всегда припрятано два пистолета. Один надежный, в деле проверенный, а второй так — пугач огородный, но вида внушительного. И лихие люди их не тронули.
А в общем, жили весело и скучать было некогда. Фокусник ничего Габриэлю не указывал, как расписывать повозку, а сказал — делай по своей мысли. В ближайшем городе он удачно сторговался с церковными мастерами. Габриэль на свой страх и риск выбрал краски и все, что требовалось. С наслаждением растирал их в пальцах, вспоминал, вдыхал полузабытый волшебный запах… До дрожи в руках волновался, начиная свою работу. Но так после вошел во вкус — не остановишь… И он не оплошал — повозка удалась на славу! Мариэлла в воздушном платье невесомо порхала по канату с ангельской улыбкой. И остальные трюкачи, и даже собачки вышли, как живые. Фокусник был очень доволен, и вообще всем Габриэль пришелся по сердцу.
Розали по-сестрински опекала его, а двое кудрявых всячески помогали, когда он рисовал. Одного из них звали Бланше, другого — Нико. Они все время подтрунивали друг над другом и задирались, как щенята, но часу не могли пробыть врозь. А Мариэллу все называли по-домашнему просто Мари, и Габриэлю тоже разрешили. И до того было трогательно произносить ее имя!
Они только в первое время посмущались и в несколько дней подружились, будто вместе выросли. Мари принялась учить его грамоте, а Габриэль в благодарность рассказывал ей разные истории. Что когда-то слышал от бабушки и что запомнил на церковных службах из Священного писания. Вообще-то Мари не была набожна, как все они. Многие из библейских рассказов и притч были ей неведомы. Зато она бережно хранила молитвенник матери в память о ней, хотя почти его не раскрывала. Но Габриэля всегда слушала с удовольствием и всерьез переживала, когда речь шла о чьих-нибудь злоключениях.
А он втайне мечтал подарить ей серебряное колечко. Даже утаил, припрятав в пояс, немного денег, но все не смел, не решался… Разве можно вот так, будто своей суженой? Еще обидишь ненароком… Да кто он перед ней — такой удивительной красавицей, такой желанной? Лишь калека колченогий. Мари была очень ласкова, жалела его по своей доброте, но и только. Никогда в жизни не был он так счастлив,
