Самый короткий день и самая длинная ночь - Руслан Лангаев

Руслан Лангаев

Самый короткий день и самая длинная ночь

Я сидел на узенькой лавочке и смотрел через изрисованное морозными узорами окошко на двор, медленно погружающийся в сумерки, и думал, что же успело всё-таки произойти за этот самый короткий день в году.

Часов после восьми нехотя начало светать. Конечно, вставать было совсем не охота, но вчерась немного выпив с Егорычем и забывши слегка подтопить избу на ночь, с утра было уже совсем зябко даже под пуховым одеялом. Пришлось слезть с мягкой перины, благо одежда уже со вчера была на мне, и закинуть охапку дровишек в печку; на счастье, вчера пили только под вечер и днем успели занести дрова в дом и просушить. Затрещали поленья в печи и огонь по мало-малу да начал радовать глаза. Голова еще немного трещала от вчерашней севухи и, поэтому, пришлось выпить немного теплой медовухи. Полкружечки. А то и две. Кое-как протопив избу, освеживши голову, я одел короткий еле-ели спасающий от мороза кафтан и, еще на дорожку опрокинув кружку горячей медовухи, выбежал наружу.

На дворе стоял хороший свежий мороз. Ясное солнце заставило хорошенько прочихаться после медовушки. Из соседней избы доносилась бабья ругань – Егорыча пилила супруга за вчерашнюю добрую попойку, а у бедолаги, без малейших моих сомнений, череп разламывало на части – выпить он любил. Мимо пробежали маленькие разбойники, я встрепенулся и рванул подальше от соседского дома в сторону Попова бугра. Не сказать, что мои хоромы находились на краю деревни, но и не стояли в центре нее – до краю было еще домов с десять, а за ними – поле и лес. Промчав по деревенской дороге до пятака, залетел, здесь, рядом, на шинку к бабке Болтунихе и пропустил рюмку водки или самогона что она настаивала непойми на чем из лесу, закусив соленым огурцом. Можно было пойти вниз по деревне к ручью, где бабы стояли на заводи у проруби, набравши воды и непременно кляня своих опивней. Я не решился попадаться им лишний раз на глаза, дабы не становиться предметом очередного перемывания костей, а пошел вокруг домов через большой деревянный мост на противоположный самый высокий в округе бугор, где стояла старая деревянная церковь. Двухшатровая небольшая, тем не менее, возвышавшаяся над всей округой, ее хорошо было видно со всей деревни – что с нашей, что с той стороны. Несколько молодых девушек в красивых вязаных платках и тонких шубках, выходя из церкви, хоть и засмущались, но всё же улыбнулись; а пройдя сзаду дюжину шагов о чем-то игриво зашептали и рассмеялись. Внутри стоял приятный умиротворяющий запах ладана. В дальнем холодном приделе достаточно еще зеленый батюшка Варфоломей, а в миру Гриша, что-то из Писания напевал себе под нос и неспешно размахивал кадилом, однако ж завидев меня, почему-то слегка округлил глаза и, почесав плешивую бороду, дематериализовался среди хоть и немногочисленных прихожан. Я пожал плечами и, пройдя мимо иконостаса, подошел к канону, зажег о лампаду первую попавшуюся свечу, что строго настрого было запрещено, и поставил ее не то за здравие, не то за упокой, не помню. Но дернула меня нечистая делать всё левой рукой – стоящая поодаль бабка, конечно первая увидела такое святотатство и что есть мочи принялась меня клясть. И она была права, и если б не больная с утрева голова, то я ничего бы не напутал. Я вышел на двор. Передо мною открылся прекраснейший вид на деревню. Прямо напротив через ручей, на противоположном бугру была наша сторона, дома́ уходили вверх к лесу вдаль, посреди деревни стоял питейный дом, где совсем недавно я уже успел побывать; на соседнем бугру чуть поодаль, что ближе к дальнему лесу – другая сторона, а за церковью за полем за большим мостом несколько домов во фруктовом саду. Кто-то называл по старой традиции его хутором, но у нас так обычно не говорят, мы севернее, но вот иногда и так бывало. Идти обратно на большой мост было неохота, хотелось поскорее или в корчму, или в хату или к сестрам на ту сторону – быстрее всего было спустится к ручью, перейти по деревянному мостику мимо проруби и там куда хочешь. Я недолго думая покатился за детишками, катавшимися с горки, но голова так и не давала до конца соблюдать координацию и почти у самого ручья ноги предательски повело в разные стороны, тело перекосилось в кульбите, и я покатился мимо деревянных настилов прямо в полынью. Валенок слетел с ноги и угодил под лёд. Кое-как поднявшись весь в снегу да еще и промокший, с одним валенком, мне пришлось снять рваную шапку с лохматой головы, как получается натянуть ее на босу ногу, ежась под воротник короткого кафтана с голой спиной, я побежал на свой бугор в избу. Но, не дойдя и до Болтунихи, дом которой кстати стоял как раз на противоположном бугре церкви и отсюда, с пятака открывался прекрасный вид на нее и окрестные поля и леса (всежки перед тем как пойти домой, я забежал к бабке и съел рюмочку-другую на ходу, заев горечь кислой квашенной капустой), черт дернул повернуть мимо деревянных изб и по маленькой тропинке вдоль вершины я через минут пятнадцать уже стоял под окнами Сестёр и тихонечко постукивал по изрисованному морозными узорами окну. Две прекрасные девушки сидели по краям лавки и, улыбаясь, смотрели на меня и переглядывались. Совсем еще молодые, похожие как две капли воды, лишь одна светловолосая, другая с темными немного волнистыми кудрями; носики немного остренькие идеально ровные, губы пышненькие, что пчелы покусали, а глаза, таких не сыщешь на всей Руси матушке, у обеих один небесно голубой – лазурь, истинно лазурь, тебе говорю!, а другой зеленый, будто самый чистый изумруд. Девки жили, что оставалось для всей деревни великой загадкой, одни, прекрасно вели хозяйство, имели трех коров, свиней, баранов, с полсотни курей, не считая того, что и на дворе и в избе было идеально чисто, на топящейся печи мурлыкала пара кошек, с холода пустили собаку погреться, та покорно лежала меж ног двух хозяек. Сестры, кстати сказать, не каждого человека допускали подле себя. С бабами суетили только с такими-же особенными. Захаживали частенько к Болтунихе, та давала им травы, коренья, что-то из этого – я мало понимал тогда в этом всём – но только они не