Страховка от жизни - Марина Серова

О ключе, разумеется, можно было позаботиться заранее. И если женщина побежала наверх, значит, ключ у нее был. Она скорее всего переоделась на чердаке и вышла из другого подъезда. Мне об этом догадаться отнюдь не трудно, поскольку я сама иногда чердаками пользуюсь. Не раз приходилось таким образом шкуру спасать.

— О-ой, да что там за замок. Его заранее открыть можно, — подтвердила мои предположения баба Вера и запальчиво высказала свои:

— А может, врут все алкаши. Может, сами ей и помогали. Откуда у Любки опосля блестящая кофта появилась и юбка красная?

Интересно… Надо бы срочно с Любкой-алкашкой увидеться… Тут же выяснилось, что Любка со своим хахалем должна появиться с минуты на минуту.

— Я давеча мальчонку ейного видела, — сообщила Николавна. — Кукурузу домой понес. Так что она сейчас помчится ее продавать.

Я решила не подниматься к Любке-алкашке, а подождать здесь, на улице. Заодно выяснить, что знают вездесущие старушки про сестру Романа Николаевича.

О финансовых тонкостях отношений Насти и Ирочки бабульки не знали. Но подтвердили: золовки не шибко ладили. И еще я узнала, что Ирочка — яркая блондинка. А это уже кое-что. Разве не могла она, загримировавшись так, чтобы ее не узнали, пробраться в квартиру? Ведь известно, что дверь убийца открыла своим ключом.

Строя догадки, я ненадолго утратила связь с действительностью, но была возвращена к ней неожиданным образом. Из подъезда, где жили Калякины, вдруг вывалилась живописная парочка. Остановившись у подъезда, мужчина и женщина яростно жестикулировали и отвешивали друг другу «теплые» комплименты. Причем — на всю округу.

Она — дама неопределенного возраста, в серой шерстяной кофте, сильно видавшей виды. Причем это еще слишком мягко сказано. Кофта была больше похожа на половую тряпку, которой мыли асфальт на этой самой Кавказской улице. Вместо семи положенных пуговиц имелось только три, да и те болтались на честном слове. По этой уважительной причине кофта была распахнута, и из-под нее выглядывала майка с серебристыми блестками, видимо, та самая, про которую только что вещали старушки. Блестки в некоторых местах облетели, оставив зеленоватые следы от клея. Уцелевшие чешуйки потускнели, стали серыми. Наверное, Любка как надела эту майку месяц назад, так и не снимала больше. Туалет довершали мятая драповая юбка и стоптанные тапки. Волосы женщины прутьями висели, выбиваясь из-под платка непонятного цвета. Под правым глазом на отечном, со следами беспробудного пьянства лице этой очаровашки красовался сине-желто-фиолетовый фингал.

Он — мужчина немного помоложе, чем его подружка, но также с явными следами деградации во всем внешнем облике. Старая фуфайка нараспашку, разорванная во многих местах, со свисавшими из дыр грязными клочьями ваты. Торчащие в разные стороны волосы с проседью с запутавшимися в них перьями, щепками и прочим мусором непонятного происхождения.

Оба были вдрызг пьяные. И оба имели претензии друг к другу. Посему безобразно ругались.

— Вот это и есть Любка со своим хахалем, — шепнула мне баба Вера. — Они убивцу-то видели.

Я поднялась и направила свои стопы к сим ярким личностям. Хочешь не хочешь, а попытаться поговорить надо. Хоть завалященькие, а свидетели все же.

Мужчина держал в руках драную авоську, доверху наполненную кукурузой. Початки выглядывали из дыр, так и норовя вывалиться в какую-нибудь лужу. Дамочка пыталась конфисковать сумку, атакуя друга то с одной, то с другой стороны, при этом безостановочно вопя:

— Ты, скотина, дождесси… Убью!.. Вообще больше не приходи. А заявисси, так я тебя, козел пернатый, с лестницы спущу. Ты, што ль, кукурузу тырил? Это мой мальчишка за ней ездил. К черту на кулички ездил, между прочим. Воровал. Чуть не попался даже. А ты схватил. Дай сумку, сказала, пока я тебе харю не набила…

— Щас! Я вчера пузырь покупал? Покупал. Ты думаешь, мне их так дают? И позавчера покупал.

И каждый день покупаю. А ты на халяву повадилась. Пошла вон, корова пьяная!

— Ой, вы только поглядите на него, — обратилась Любка ко мне, пьяно рассмеявшись и обнажив гнилые пеньки вместо зубов, — сам залил глаза, а на меня поклеп строит.

Мужик, воспользовавшись тем, что подруга отвлеклась на светскую беседу, быстро засеменил со двора. Любка сообразила, что если задержится еще хоть на минуту, то доли из будущего пузырька ей не видать как своих ушей, и тигрицей кинулась вслед за ним. А догнав, взяла под руку. Но мужик тут же остановился и попытался снова начать выяснение отношений.

Я подошла к ним.

— Граждане хорошие, я из милиции. — При этих словах я извлекла из сумочки свое старое удостоверение и махнула им в воздухе. — Вам придется пройти со мной.

Лица у обоих застыли. Ссора, только что готовая вспыхнуть с новой силой, разом потухла. Враждующая пара стала сразу единым фронтом.

— Мы ничего не нарушаем, — насупившись, произнес мужик.

А Любка аж слюной захлебнулась:

— Госпожа милиционерша, мы мирные люди!

Ничего плохого не делаем!

— Во-первых, вы нарушили общественный порядок. Это раз. А во-вторых, вы обвиняетесь в пособничестве убийце Калякиной. Вот эта маечка у вас откуда, гражданочка? — Я брезгливо, двумя пальцами, оттянула ставшую от грязи липкой майку и тут же отпустила. На указательном пальце у меня осталась потускневшая чешуйка. — Сейчас идем к вам в квартиру. И я совершенно уверена в том, что я найду там красную в мелкий белый горошек юбку.

Конечно, я была уверена, что алкаши ни при чем. Но мне необходимо было в этом убедиться.

А заодно проверить рассказанное бабульками.

Оба алкаша не на шутку перепугались.

— Говорил тебе, корова, не надо было это барахло брать. Его ж точно убийца выбросила. — Мужик не преминул упрекнуть лишний раз свою подружку, а потом повернул лицо ко мне, дыхнув стойким перегаром:

— Я говорил ей, что с этими тряпками лучше не связываться и не брать их с помойки. Греха не оберешься. Да разве баба устоит перед барахлом дармовым? Так и знал, что милиция прицепится. Мы его, госпожа милиционерша, в мусорном контейнере нашли.

— Когда? Сразу после убийства?

— Ага, — радостно закивала Любка. Она почувствовала, что я склонна им поверить и одежку, бог даст, отбирать не стану. — Она пакет в мусорный бак запихнула. А мы там кое-что просматривали…

Вот и нашли. Вещи-то новенькие прямо. А убийцу-то эту, паскуду, мы в тот день видели, — подхалимским голоском, желая мне понравиться, пропела Любка. — Она как оглашенная вверх помчалась.

А замок на люк она, видать, заранее свой повесила.

Я обратила внимание, что замок новый совсем появился. Незадолго до того, как Калякину-то убили. Вот. Но мы и взаправду ни при чем. И милиции все честно рассказали. Только про юбку с кофтой умолчали. Но ведь, если бы сказали, так у меня бы их отобрали? А мне ведь носить нечего совсем. Дорого-то все как сейчас. Разве накупишься? — голос Любки стал жалостным.

— Любовь Николаевна, вы опять за свое? Вы же мне сколько раз обещали, что пить бросите?

Нет, вероятно, я все-таки буду настаивать, чтобы вас лишили материнства, — вмешалась в разговор появившаяся совершенно внезапно Ленка. — Ваш Лешка вечно голодный ходит, а вы пьете. Как вам не стыдно? — укорила моя подруга алкоголичку.

Ох, воспитательница, что с нее возьмешь.

— Так мы на свои кровные пьем, — насупился Любкин сотоварищ.

— Граждане собрались продать кукурузу, которую раздобыл Леша, и купить на вырученные деньги бутылку, — не удержалась и доложила обстановку я.

Ленка извлекла из сумочки деньги, показала алкашам:

— Кукурузу я у вас покупаю. А деньги отдам Наталье Васильковой. Она хоть Лешу накормит.

Давайте сюда. — И подруга конфисковала авоську.

— Подержи, Тань. — Ленка достала из сумочки полиэтиленовый пакет, переложила кукурузу в него.

Физиономии у Любки и ее сожителя сквасились, но спорить с учительницей сына они не решились. Тем более что эта учительница с милицией знается. Хорошо еще, что майку с юбкой не отобрали. И парочка решила побыстрее скрыться с наших глаз.

— И что ты с этой кукурузой делать собираешься? — усмехнулась я, когда мы направились в подъезд.

— Не знаю, — честно призналась Елена. И тут же предложила:

— Давай Калякиным отнесем. Наталья сварит. Заодно и Лешка поест. Но послезавтра на педсовете я поставлю вопрос о лишении Стружкиной материнских прав. Она меня достала.

— Да, штучка уникальная. — Я решила поставить точку на обсуждении не правильного поведения госпожи Стружкиной и перевела разговор на интересующую меня тему:

— Ну и как тебе роль сыщика, Елена Михайловна?

Ленкино настроение мгновенно переменилось в лучшую сторону, и она возбужденно затараторила:

— Тань, короче, я выполнила твое поручение и обошла все квартиры, расположенные напротив калякинских окон. Практически все, кто был в тот момент дома, говорят одно и то же. Блондинка в блестящей майке и красной юбке выбросила Настю из окна. Почти все, кто оказался свидетелем происшествия, обратили внимание на окна только тогда, когда Калякина закричала.