Черникина и другие - Оля Ф.

Сорока днями в детской инфекционной больнице в начале учебного года закончился этот день для Черникиной.

Бутик в октябре уходил в армию. Черникина понимала, что его единственный «привет!» в момент починки мопеда не позволяет ей претендовать на исключительную роль невесты на проводах. Эскалации отношений мешал режим больницы. С родными, близкими и просто отвратительными людьми разрешалось общаться только через оконное стекло.

И этот день, день после проводов, настал. Её лучшая подруга Лыcенкова торопилась, чтобы до окончания часов приёма передать ей шесть листов описания трагической для Черникиной церемонии. Сейчас Лыcенкова стояла за окном на фоне густо чернеющего вечера и жадно вглядывалась в Черникину, с той стороны протирая рукой стекло, запотевшее от её дыхания.

Черникина прочла. Ничего утешительного тот факт, что Бутик объявляет своей невестой девушку со щербатыми зубами, в зелёной шапке и сношенных сапогах, ей не добавил.

Черникина плакала так, что с нею вместе плакала взрослая, восемнадцати лет, медсестра Верочка. На следующий день у Черникиной не обнаружили билирубина в крови, с мочой тоже всё было нормально.

Через шесть дней её выписали. В абсолютно пустом автобусе номер восемнадцать она доехала до дома, вошла в пустую квартиру, поставила пластинку «Землян» и раз двадцать под неё станцевала, поглядывая через тюль на то место, где когда-то чинился мопед.

Остаться дома

Черникина с закрытыми глазами стояла перед зеркалом, пока мама заплетала ей косу. Она безуспешно пыталась выбраться из тёплого сугроба сна, но каждый раз, когда надо было уже просто открыть глаза, опять проваливалась в него.

Радио на кухне металлическим голосом сказало:

– Минус семнадцать градусов, ветер западный, восемнадцать метров в секунду.

За окнами было черно, как будто их завесили чёрным одеялом с той стороны. Черникина представила, как она пойдёт в школу, наклонив голову к самому подбородку, прикрывая варежкой нос и рот, чтобы спастись от беспощадного ледяного ветра, сбивающего с ног, забирающегося всюду, заставляющего дрожать и ёжиться от холода всё тело изнутри и снаружи.

– Мама, – сказала Черникина, – у меня живот болит. И голова, – потом она надсадно закашляла.

Мама положила ладонь на лоб Черникиной:

– Тёплая. Но ты ведь только из постели.

– Я не только, мама! Я давно уже! – Черникина еще раз покашляла.

– Ну, оставайся дома, – сказала мама. – Я напишу потом записку.

Счастливая Черникина нырнула под одеяло, уютно устроилась и уснула. Сквозь сон она слышала, как за мамой закрылась дверь. Черникина перевернулась на другой бок и вдруг поняла, что сон безвозвратно ушёл.

Повертевшись в кровати еще с полчаса, она встала, согрела чай и съела бутерброд с болгарской баклажанной икрой из жестяной банки.

Настроение у неё внезапно испортилось. Черникина включила телевизор и тут же выключила. Был понедельник, и по телевизору показывали профилактику. Заняться было решительно нечем. Она взяла зачитанную до опасного, ветхого состояния книжку «Жизнь и приключения Заморыша» и в сотый раз прочла про то, как Заморыш знакомится с девочкой Дези.

«Ой, сегодня же Власова обещала принести в школу хомяка!» – Черникина расстроилась окончательно. К тому же она вспомнила, что вторым уроком контрольная по математике, к которой она была готова.

Черникина сидела на диване, уставившись в стенку, и думала, что вот сейчас весь класс пошёл на перемену, а потом будет контрольная. Четвёртым уроком был немецкий, который она любила.

Черникиной вдруг стало жалко себя. А в следующую секунду она ужасно разозлилась.

Пошла в прихожую, надела на себя гамаши, кофту, носки, сапоги, шапку, пальто, шарф и варежки и вышла на звенящий холод улицы. Добравшись до телефона-автомата, она зубами стянула варежку с правой руки, вставила две копейки в прорезь и непослушными пальцами начала набирать мамин рабочий телефон.

Мама ответила сразу же и заволновалась:

– Тебе стало хуже? Почему ты мне звонишь с такого холода? Как ты себя чувствуешь?

Черникина не знала, что сказать в ответ, поэтому пробурчала:

– Я нормально себя чувствую, как и раньше. Просто так звоню. Ну, пока.

Потом она повесила трубку, которая от холода не слушалась, на рычаг, и вытолкнула себя из промороженной телефонной будки.

На улице свистел ветер, который сейчас был в лицо. Она низко нагнула голову, прикрыла варежкой нос и рот и, почти не видя дороги сквозь метель, пошагала к дому.

Вернувшись, Черникина опять посидела на диване, размышляя о том, что ей сейчас хочется заняться всем и ничем одновременно. Потом она залезла на стул и проверила верхнюю полку серванта – там, в глубине, мама обычно хранила коробки с конфетами «Ассорти». Черникина ничего не нашла, вздохнула и потащила стул на место.

«К Светке Васильевой пойду!» – радостно подумала Черникина, вспомнив, что та обещала ей дать почитать книжку «Анжелика и король». Домой её брать было нельзя, родители Васильевой не позволяли, а читать в комнате у Светки разрешалось.

Но в ту же секунду она вспомнила, что Васильева, как и все, сейчас в школе и дома будет только в два часа дня. Черникина тоскливо посмотрела на часы. Было без пятнадцати десять.

Проклиная себя и маму, которая ей поверила, Черникина слонялась по пустой квартире, не в силах себя ничем занять, и бесконечно думала про то, что больше никогда, никогда, никогда она не будет доверять тёплым сугробам сна, из которых невозможно выбраться по утрам.

Без четверти два она надела на себя гамаши, носки, кофту, сапоги, шапку, пальто, шарф, варежки и, толкнув подъездную дверь, оказалась один на один с ухающим и свистящим ветром, который сильно толкал в грудь и выстуживал глаза.

Ходьбы до дома Светки Васильевой было минут двадцать.

«А если от школы идти, то и пяти минут не будет», – с горечью подумала Черникина и начала осторожно ступать по льду, который заметало сероватым колючим снегом.

Свадьба

Танька женилась. И хоть мама поправила Черникину два раза, сказав, что Таня выходит замуж, Черникина доверяла больше бабкам, сидение на скамейке с которыми было её самым любимым занятием. После мультфильмов, конечно.

Ещё бабки называли Таньку золовкой, а мама – никогда. Ещё они, понизив голос, сказали, что Таньке свезло, раз её берут порченую, потому как после школы её снасильничали два одноклассника. Когда речь доходила до слов, которых Черникина не понимала, она их внимательно запоминала и всегда ждала подходящего случая, чтобы узнать у мамы. Так и сегодня случилось. Мама рассердилась, назвала бабок старыми сплетницами и, уже не дожидаясь вопроса, сразу ответила Черникиной, что сплетница – это женщина, которая рассказывает гадкую неправду про других.

…Субботы Черникина ждала как Нового года. Ей сделали два пушистых хвоста, расплетя обычные косички, и завязали красными бантами с золотой каёмкой по краям. Белое немецкое платье с плиссированной юбкой и вправду превратило день свадьбы Таньки в Новый год.

Дом был переделан полностью – он весь состоял из соседских столов и соседских же стульев. Черникина долго смотрела, как можно из деревянной доски и двух стульев сделать скамейку и, застелив тряпкой, превратить всё это в диван без спинки. Пахло разнообразно, но нос Черникиной больше всего волновался, когда она различала запах сдобных булочек. Ещё она уже три раза пробиралась в холодильник и любовалась на огромный белый торт с розами из крема. Ей очень хотелось хотя бы одну из них, но было нельзя. За это влетело бы очень сильно.

В весёлой и нервной кутерьме её отыскала Таня. Ах, Таня! Какая же она была сегодня красивая! Плавными кудрями лежали волосы ослепительно белого цвета, спускаясь на плечи белого-пребелого платья из кримплена. Оно поблёскивало и было очень красиво коротким. Глаза у Тани были подведены чёрными огромными запятыми, ресницы были настолько длинными, что слипались, поэтому Таня старалась моргать очень аккуратно, через раз. Это делало её полностью похожей на куклу.

– Черникина, – сказала Таня, – помоги. Только ты можешь мне помочь.

Черникина пообещала сделать всё что угодно.

– Черникина, слушай внимательно, а то ты мне всю свадьбу испортишь. Спрячешься в спальне. Когда начнут пить, заберёшься под стол. И сиди там столько, сколько потребуется. А когда услышишь слово «туфля», хватай у меня с ноги босоножку и ползи к выходу, но под столом, а то затопчут.

Черникина спросила:

– А какую босоножку взять – правую или левую?

Таня уже собралась было сказать, что никакой разницы, но вдруг внимательно посмотрела на Черникину и сказала:

– Правую, ты поняла меня? Только правую!

…Начало свадьбы Черникина, конечно, пропустила. Она сидела в полупустой спальне на полу и корчила себе рожи в зеркало. Очень хотелось накраситься. Но помада и пудра были на шкафу, а залезть она туда не могла. Ни одного стула или стола в комнате не было.