Крукенские пески - Брэм Стокер

Сафт Тамми повадился к Красному Дому каждое утро. Не имея возможности добиться встречи с хозяином или передать ему свое сообщение, он стал приходить сюда и днем, когда все письма были уже разнесены им по адресам, и подстерегал каждый выход мистера Мэкама. Когда ему удавалось зажать англичанина у ворот или где-нибудь на тропинке, он никогда не упускал этой возможности, чтобы еще раз предостеречь того от тщеславия. И причем в тех же самых словах, что он употребил при самой первой их встрече.

Неделя проходила в частичном одиночестве, постоянной печали и непрекращающихся размышлениях. Все это вкупе привело к тому, что мистер Мэкам почувствовал себя нездо­ровым. Он был слишком горд, чтобы поставить об этом в изве­стность семью. К тому же они все над ним потихоньку сме­ялись. Он не спал ночами, а если и спал, то его донимали дурные сны.

Только для того, чтобы уверить себя в том, что происшед­ший с ним драматичный случай – чепуха, он взял себе в привычку по крайней мере раз в день посещать зыбучие пески. Последние дни он навещал их поздно вечером. Дело в том, что во сне ему всегда снилось, что он ходит к пескам именно ночью. Сны создавали столь живые образы, что порой, просы­паясь, он с трудом верил в то, что лежит в кровати, а не тонет в белой смерти. Временами ему казалось, что независимо от своей воли и сознания он встает по ночам и будто бы ходит на берег.

Однажды видения были столь живы, что, проснувшись, он никак не мог поверить, что это было всего лишь сновидение. Едва он начинал закрывать глаза, как перед ним с пугающей правдивостью разворачивался все тот же сюжет. Луна светила ярко, и направляемый ее лучами он приближался к ужасной впадине с зыбучим песком. Ровная песочная гладь, ярко осве­щенная, волновалась и шевелилась, затихая лишь на краткие мгновения. Он подходил к этой мраморной чаше, а с противо­положной стороны к ней приближался еще кто-то, в точности повторяя его собственные шаги и движения. Мэкам видел в этом человеке самого себя и, поддавшись неведомым чарам, словно птичка, завороженная змеей, стал подходить еще бли­же, желая непременно достичь двойника. Песок уже накаты­вался на носки его сапог, заставляя сердце вырываться из груди, а нервы – парализовывать все тело ужасом. В ушах раздавался хриплый крик сумасшедшего старика: «Суета су­ет!.. Все в этом мире суета!.. Да встретиться тебе с самим собой!.. Да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!»

В ту ночь, не смея сомневаться в том, что это был не сон, Мэкам поднялся затемно и, не беспокоя спящую жену, оделся и выбрался по тропинке на берег.

Его сердце едва не остановилось, когда он наткнулся взгля­дом на следы человеческих ног, а вернее, сапог на пляже. Ему не нужно было долго в них всматриваться – сразу стало ясно, что это его следы. Та же крупная задняя часть с каблуком, та же квадратная кромка носка. Он перестал сомневаться, что уже был здесь этой ночью. Затаив от страха дыхание и нахо­дясь в дремотном оцепенении, он пошел по следам вперед и скоро обнаружил, что они теряются во впадине с зыбучим песком. Но больше всего ужаснуло его то, что следы не возвра­щались из этой чаши смерти! Он почувствовал, что во всем этом есть какая-то страшная тайна, в которую невозможно проникнуть. Да он и не пытался этого сделать, так как пони­мал, что это может погубить его окончательно.

После этого случая он совершил две ошибки. Во-первых, он так и не поставил в известность семью о своих переживани­ях, а хранил их глубоко в себе. Жена и дети, ни о чем не догадываясь, порой самым невинным словом или даже выра­жением лица поневоле подливали масла в огонь его возбуж­денного воображения. Во-вторых, он стал читать книги, спе­циально посвященные вопросам трактования мистических снов и прочим феноменам человеческого сознания. Результат был тот, что Мэкам со своим и так уже никуда не годным спо­койствием стал принимать за чистую монету дикие предполо­жения чудаковатых или просто помешанных философов; се­мена бредовых «толкований» падали в хорошо удобренную почву растревоженного сознания англичанина. Не последнюю роль во всем этом сыграл Сафт Тамми, который превратился в последнее время в форменного часового у ворот Красного Дома. Заинтересовавшись этой личностью всерьез, Мэкам на­вел справки о нем, и вот что узнал.

В народе говорили, что Сафт Тамми – сын одного из поме­щиков соседнего графства. Его прочили в духовное звание и соответствующим образом воспитывали. И вот вдруг без ка­кой-либо ясной причины он бросил все и отправился в Питэрхэд, который в то время богател от китобойного промысла. Он нанялся как раз на такое судно. Там оставался в течение нескольких лет, постепенно проявляясь как человек нелюди­мый и мрачный. Так бы все шло и дальше, но скоро китобои восстали против такого ненадежного товарища и ему при­шлось искать работу в другом месте. Он нашел ее в северной рыболовной флотилии, где и ходил в плавания в продолжении многих лет и снискал себе репутацию «слегка чокнутого». Со временем он перебрался в Крукен, где местный помещик – наверняка наслышанный о прошлом этого человека и глав­ным образом о его происхождении – устроил его на работу почтальона, что делало его почти готовым пенсионером. Че­ловек, который рассказал обо всем этом Мэкаму, закончил так:

– Все это очень странно, но, кажется, у старика есть некий необычный дар. Может, это так называемое «второе зрение», в которое мы, шотландцы, так свято верим, или какая-нибудь другая оккультная форма знания, я боюсь судить об этом с определенностью. Но доведись у нас случиться какой-нибудь беде, те рыбаки, что живут по соседству с ним, могут переска­зать некоторые его изречения, которые, как ни крути, пред­сказывали это событие. Он… Когда дыхание смерти носится в воздухе, выбирая жертву, он как-то неспокоен, возбужден, просыпается от вечного своего полудремотного существова­ния.

Конечно, этот разговор не способствовал уменьшению тре­вог мистера Мэкама, и даже наоборот: мрачное предсказание о тщеславии и песках засело в его голову еще глубже. Из всех книг, прочитанных им по вопросам мистики и толкования снов, ни одна не заинтересовала его так, как немецкий трак­тат «Die Doppleganger», автором которого был некий доктор Генрих фон Ашенберг из Бонна. Отсюда он вычитал о том, что бывают случаи, когда личность раздваивается и обе ее по­ловинки существуют совершенно отдельно – как телесно, так и духовно. Не надо и говорить, что мистер Мэкам приобрел твердое убеждение в том, что эта теория в точности описывает его собственный случай.

Свой затылок, отражающий свет луны, который он видел в ту драматичную ночь у кромки зыбучих песков, следы подошв его сапог, ведущие в гибельную впадину и не возвращающие­ся обратно; предсказание Сафта Тамми о том, что ему сужде­но встретить самого себя и погибнуть в зыбучих песках, – все располагало к мысли о том, что он, мистер Мэкам, ведет двой­ное существование, и по временам его сознание поселяется в оболочке его двойника. Уверив себя умозрительно в том, что он имеет двойника, он предпринял шаги к практической про­верке этого положения. Это нужно было ему для того, чтобы наконец хоть немного успокоиться. С намеченной целью од­нажды, прежде чем отправиться спать, он незаметно для всех начертал мелом свое имя на подошвах своих сапог.