Тень Гегемона. Театр теней (сборник) - Орсон Скотт Кард

Это значит, что люди, укравшие Ахилла из клиники, не просто его используют, – он у них принимает решения, во всяком случае, влияет на их принятие. Вам грозит серьезная опасность. Бобу – смертельная. Он должен спрятаться очень глубоко, и в одиночку он этого сделать не сможет. Чтобы спасти жизнь ему и вам, я могу придумать только одно: вывезти вас обоих с планеты. В ближайшие месяцы мы отправляем наш первый конвой в колонии. Если я один буду знать, кто вы, мы сможем спрятать вас до вылета. Но мы должны как можно скорее вызволить Боба из Греции. Вы со мной?

Не сообщайте мне, где вы. Как встретиться – придумаем.

Неужто они считают ее полной дурой?

Петре и получаса не потребовалось, чтобы понять: эти люди не турки. В языках она не была специалистом, но в говоре похитителей то и дело проскакивали русские слова. Русского Петра тоже не знала, только несколько заимствованных слов в армянском, и в азербайджанском, конечно, тоже такие слова есть, но штука в том, что, если произносишь заимствованное русское слово в армянской речи, оно у тебя и прозвучит по-армянски. А эти шуты переодетые переключались на русское произношение. Это надо быть отстающим учеником школы для дебилов, чтобы не понять, чего стоит их турецкая маскировка.

Решив, что узнала уже достаточно, Петра заговорила на общем:

– Мы уже переехали Кавказ? Когда мне дадут пописать?

Кто-то ответил бранным словом.

– Мне нужно пописать, – настаивала Петра. Она открыла глаза и заморгала. Оказалось, что она лежит на полу большой машины. Петра попыталась сесть.

Один из мужчин сапогом толкнул ее обратно.

– Придумали, умники. По бетонке вы меня провезете тихо, но как вы меня посадите в самолет, чтобы никто не видел? Вам же надо, чтобы я тихо вышла, не поднимая шума?

– Ты сделаешь, как тебе скажут, или мы тебя убьем, – объявил ей мужчина с тяжелым сапогом.

– Если бы вам было позволено меня убить, вы бы это сделали еще в Маралике. – Петра снова попыталась встать, и снова ее придавил сапог.

– Слушай внимательно! – потребовала она. – Меня похитили, потому что я кому-то нужна для планирования войны. А значит, я буду говорить с важными шишками. Они не дураки и понимают, что без моей доброй воли ничего не добьются. Потому-то вам не разрешили убивать мою мать. Так вот, если я им скажу, что готова на все, если мне поднесут твои яйца в бумажном кулечке, как ты думаешь, долго они будут решать, что им нужнее – мои мозги или твои яйца?

– Нам разрешено тебя убить.

Всего миг понадобился Петре, чтобы сообразить, зачем такое право было предоставлено подобным дебилам.

– Только если меня будут освобождать, а помешать этому вы не сможете. Тогда пусть меня убьют, лишь бы я не работала ни на кого другого. Посмотрим, создадите ли вы такие условия в аэропорту Гюмри.

Новое ругательство.

Кто-то быстро бросил какую-то русскую фразу, и по интонации и злобному смешку после слов Петра поняла смысл. «Тебе же говорили, что эта девка гений».

Гений, как же. Если она такая умная, как она не сообразила, что кто-нибудь попытается прибрать к рукам детей, выигравших войну? И наверняка всех детей, а не только ее, потому как вряд ли кто-то далеко за пределами Армении выбрал ее одну. Увидев запертую дверь, надо было бежать в полицию, а не топать к заднему входу. В России наверняка двери запирают, это считается обычным. Они плохо подготовились, хотя сейчас Петре было от этого не легче. Разве что она теперь знала, что они работают топорно и не слишком умны. Похитить человека, который ничего не опасается, может каждый.

– Так что, Россия решила побороться за мировое господство? – спросила Петра.

– Заткнись, – сказал сидящий перед ней мужчина.

– Я русского не знаю и учить его не собираюсь.

– И не придется, – сказала женщина.

– А правда, смешно выходит? Русские хотят захватить весь мир, но для этого им приходится говорить по-английски.

Нога на животе Петры надавила сильнее.

– Забыл про яйца в кулечке? – спросила Петра.

Нога после секундного колебания убралась.

Петра села, и на этот раз никто не стал ее опрокидывать обратно.

– Развяжите меня, чтобы я села на сиденье. Ну, быстро! А то у меня руки болят. Ничему не научились со времен КГБ? Людям без сознания циркуляцию крови прерывать нельзя. А здоровенные русские гориллы как-нибудь справятся с четырнадцатилетней армянской девочкой.

Ленту сняли, и Петра уселась на сиденье рядом с Тяжелым Сапогом и еще каким-то типом, который старался на нее не смотреть – глядел то в левое окно, то в правое, потом опять в левое.

– Значит, это аэропорт Гюмри?

– А что, не узнаешь?

– Я здесь никогда не бывала. Когда бы я успела? На самолете я летала два раза – из Еревана, когда мне было пять лет, и обратно через девять лет.

– Она знает, что Гюмри – ближайший аэропорт, где нет коммерческих рейсов, – сказала женщина. Говорила она без какой-либо интонации – ни презрения, ни уважения. Совершенно ровный голос.

– А чья это гениальная идея? Никто не подумал, что пленные генералы не так уж хороши в стратегии?

– Во-первых, кто бы нам это сказал? – ответила женщина. – Во-вторых, может быть, ты заткнешься и узнаешь все в свое время?

– Это не по мне. Я жизнерадостный разговорчивый экстраверт, который любит заводить дружбу с людьми.

– Ты самодовольный и пронырливый интроверт, который любит доставать людей до печенок.

– Хм, так вы что-то выяснили обо мне заранее?

– Нет, только в ходе непосредственных наблюдений.

Значит, у этой тетки есть чувство юмора. Вроде бы.

– Вы лучше молитесь, чтобы перелететь через Кавказский хребет и не попасться армянским ВВС.

Тяжелый Сапог презрительно фыркнул, показав, что он юмора не понимает.

– Мы, конечно, полетим на маленьком самолете и над Черным морем. А значит, спутники МЗФ будут точно знать, где я.

– Ты больше не служишь в МЗФ, – сказала женщина.

– То есть им на тебя наплевать, – пояснил Тяжелый Сапог.

Машина остановилась возле маленького самолета.

– Реактивный, смотри ты, – сказала Петра. – А вооружение у него есть? Или только взрывное устройство на случай, если армянские ВВС начнут вас сажать, и тогда вы взорвете самолет вместе со мной?

– Тебя снова связать? – спросила женщина.

– Людям на вышке это очень понравится.

– Выводите ее, – скомандовала женщина.

У мужчин, сидевших по обе стороны от нее, хватило глупости открыть обе дверцы и выйти, предоставив ей выбор. Она выбрала Тяжелый Сапог – о нем она знала, что он дурак, а о втором не знала ничего. И он в самом деле был дурак, потому что взял ее за руку ниже плеча, а другой рукой стал закрывать дверцу. Поэтому Петра отшатнулась в сторону, будто оступилась, мужчина покачнулся вместе с ней, а Петра, используя его хватку для опоры, нанесла двойной удар ногой – в пах и в колено. Оба раза она попала точно и сильно, и мужчина очень любезно ее отпустил перед тем, как упасть на землю, корчась и одной рукой зажимая пах, а второй пытаясь дотянуться до колена и поставить чашечку на место.

Они что, думали, будто она забыла все, чему ее учили по рукопашному бою? Она же его предупреждала, что получит его яйца в кульке?

Петра побежала со всех ног и очень радовалась быстроте, обретенной за месяцы тренировок в школе, а потом поняла, что они за ней не бегут. Значит, им это не надо.

Но она лишь успела это заметить, когда что-то острое вонзилось в спину над правой лопаткой. Петра успела замедлить бег, но не остановиться, когда свалилась наземь, снова лишившись сознания.

На этот раз ее держали под снотворным, пока не довезли до места, и, поскольку Петра не видела никаких пейзажей, кроме стен чего-то вроде подземного бункера, она понятия не имела, где находится. Где-то в России – точнее неизвестно. По синякам на руках, на ногах и на шее, по царапинам на коленях, на ладонях и на носу Петра поняла, что обращались с ней не слишком бережно. Цена за удовольствие быть самодовольным и пронырливым интровертом. Или за умение доставать людей до печенок.

Петра лежала на койке. Вошла докторша и стала обрабатывать царапины чем-то вроде смеси спирта с кислотой без анестетика, по крайней мере так казалось.

– Это на тот случай, если недостаточно больно? – спросила Петра.

Докторша не ответила. Очевидно, та женщина предупредила ее, что бывает с теми, кто говорит с Петрой.

– А тому мужику, которому я двинула по яйцам, их ампутировали?

Снова молчание. Ни малейшего интереса. Может, это единственный образованный человек во всей России, который не говорит на общем?