Сирены - Джозеф Нокс

Сатти же различал рашбоев и уоллисов[8] просто по свисту. С легкостью вычислял бернсайдера[9], который забрел слишком далеко на юг города. Указывал сирен — девушек-курьеров Франшизы, которые порхали из одного ночного клуба в другой. А еще он почти сверхъестественным образом замечал наркодилеров. Было воскресенье, часа два ночи. Мы патрулировали Оксфорд-роуд. Улица связывает студенческие общежития с университетом, а университет — с центром города, и на ней кого только нет: проститутки за работой и клиенты, ищущие ночных развлечений, барыги и наркоманы.

Оксфорд-роуд также ведет к городской достопримечательности — улице под названием «миля карри». Вдоль нее, насколько хватает взгляда, теснятся бесчисленные пакистанские, бангладешские, кашмирские рестораны. Процветающий, бурлящий жизнью пестрый мусульманский район. Интересен он был из-за наркоманской уловки, которую мы там подметили.

Сатти называл ее «трюк с чадрой». На этой улице в любое время дня и ночи можно встретить молодых женщин в бурках и паранджах. Так они скрывают свои перемещения. Некоторые дилерши и особо нервные наркоманки стали рядиться в такую одежду. Сатти это бесило. Мало того что темнокожая, так еще и наркоманка. Дважды враг.

Мы стояли около круглосуточного ларька, пили кофе. Сатти курил. Неожиданно он ткнул меня в бок и дернул подбородком:

— Вон наша девица.

— Которая? Где?

По тротуару напротив шла невысокая женщина в черном одеянии.

— Может, она просто домой идет.

— Ага, как же, — буркнул он и пошел через дорогу, прямо под машины, повелительным жестом останавливая водителей.

Я направился следом за ним. Он обогнал женщину и встал у нее на пути. Она попыталась вильнуть в сторону. Он предостерегающе поднял руку, перевел дух и сказал:

— Аллах акбар.

Женщина ничего не ответила.

— Ну-ка, открывай личико, — велел Сатти.

Женщина поглядела по сторонам, будто ища выход из западни. Неохотно стянула с головы черный платок. Жидкие пряди волос, светлые и ломкие, как солома. Белая кожа, почти такая же бледная, как у Сатти. Явно наркоманка. Подойдя ближе, я увидел, что она меченая — из уголков рта к щекам тянулись шрамы.

— Улыбочку убери, — хохотнул Сатти над своей же шуткой.

Выражение лица женщины не изменилось.

— А что это у тебя в руке, красавица?

Кулак правой руки был плотно прижат к боку. Женщина медленно подняла руку, разжала ладонь, показала две смятые, влажные от пота десятифунтовые купюры.

— Большое спасибо. — Сатти сгреб банкноты и ушел.

Женщина уставилась на пустую ладонь. Потом недоумевающе — на меня.

— Сэр, — негромко сказал я Сатти в спину.

Как слабак.

— Сэр… — повторил я.

Он не обернулся.

— Сатклифф! — заорал я.

Он остановился и посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

— Вы не имеете права так поступать, — сказал я.

Какое-то время он стоял неподвижно, огибаемый ручейком прохожих. Наконец кивнул. Подошел к женщине, порылся у себя в карманах, вернул ей банкноты. Схватил ее за руку и подвел ко мне.

— Обыщи, — велел он.

Я продолжал смотреть на него.

— Обыщи ее, кому говорят! Исполняй приказание.

Я повернулся к женщине. Прохожие обходили нас по широкой дуге, держась подальше от Сатти. Женщина снова вытянула руки, разжала тот кулак, где были купюры. Между ними лежал пакетик нюхла, которого раньше не было. Сатти шагнул к женщине и с напускным изумлением уставился на нее.

Укоризненно поцокал языком, завел ей руки за спину, надел наручники и поволок к патрульной машине.

— Что, ловко я ей денежки вернул? — бросил он мне, гаденько ухмыляясь.

В машине женщина расплакалась. Мы составили на нее протокол, а наркотики сдали в хранилище для вещдоков. С совестью я боролся недолго. На следующий же день заглянул в Центральный парк, отметился на входе Главного полицейского управления и поднялся на лифте на пятый этаж. Ввел код на дверях в закрытую зону, где в сейфах хранились изъятые наркотики. Забрал кокаин и заменил на тальк. И все бы хорошо, да только я выбрал день, когда суперинтендант Паррс распорядился провести инспекцию вещественных доказательств. Помнится, я шел по коридору, а в ушах гудела кровь.

И тут раздался писклявый голос:

— Детектив-констебль…

Я сразу понял, что попался. Перепуганный до смерти, я два часа просидел под дверью суперинтендантского кабинета. Моя первая беседа с Паррсом началась с того, что он пригласил меня войти, велел мне сесть, а дальше избрал совершенно типичную для себя тактику.

Молчал.

Мы сидели в тишине, пока она не стала невыносимой. Я рассказал ему свою версию случившегося и признал, что, видимо, этим и закончится моя еще не начатая карьера. Он выслушал мои заверения, не стал разубеждать, а откинулся в кресле и с некоторым интересом посмотрел на меня.

И снова этот шотландский акцент.

— Думаешь, для тебя правила не писаны, Уэйтс?

— Сатклифф…

— С ним я разберусь. Я тут глянул на твое личное дело. В целом все нормально, кроме странной склонности к работе в одиночку. Возможно, ты мне и нужен.

— Сэр?

— Говоря начистоту, сынок, варианта у тебя два. Советую выбрать первый.

Я ждал.

— Я прямо сейчас отстраняю тебя от должности. Выдвигаю обвинения. Возбуждаю уголовное дело и отправляю тебя в тюрягу. Да, и сообщаю газетчикам, что ты — продажный полицейский. На службу тебя больше не возьмут.

— А второй вариант?

— Сделаешь для меня кое-какую работенку. В управлении уже всем известно, что ты натворил. К обеду слухи разлетятся по всему городу. Из этой ситуации можно извлечь пользу.

— Каким образом?

Он подался вперед:

— Мне очень нужен человек с такой репутацией.

Он обрисовал свой план.

Ни для кого не было секретом, что кто-то из полицейских продался Зейну Карверу. Уже несколько лет вещественные доказательства таинственным образом исчезали, а облавы на Карвера не приносили результатов. Мне предстояло узнать, кто из сотрудников полиции на него работает. Сделать вид, что я еще хуже, чем они. Слить Карверу ложную информацию и заманить в ловушку.

— В любом случае до суда тебя отстранят от работы. Никаких расследований. Гуляй сколько хочешь. Заводи дружбу с криминалом. — Улыбка Паррса походила на акулий оскал. — Если правильно провернешь дельце, все обвинения тут же исчезнут…

— Но вы же советуете мне выбрать первый вариант.

— Первый лишит тебя карьеры. А второй может лишить тебя жизни.

— У меня есть время на размышления?

— Знаешь, начну-ка я составлять протокол. — Он взял ручку, щелкнул колпачком. — Если не хочешь в тюрьму, так и скажи, пока я не исписал страницу.

В первом варианте не было ничего хорошего, но тюремная камера пугала больше. Я вырос в детском доме. Мне на всю жизнь хватило казенных коек, столовок,