Фалько - Артуро Перес-Реверте

– В городе комендантский час, – сказал прежний голос.

– Комендантский час только через пятнадцать минут.

– Погляди-ка – он еще и в шляпе…

– Красные в шляпах не ходят.

– Документы!

Подсвечивая себе фонариком, патрульный стал изучать то, что протянул ему Фалько. Обычное удостоверение личности, где под фотографией значились вымышленные имя, фамилия и севильский адрес. В пятне света мелькнула на рукаве суконной куртки повязка с вышитыми ярмом и стрелами. Две темные фигуры стояли рядом. Еле различимые мрачные лица, отблеск света на стволах винтовок. Никакого тепла. Еще холодней, чем этот ночной воздух.

– Билет члена «Фаланги» есть?

– Нет.

– А другой какой-нибудь организации, входящей в Движение?

– Тоже нет.

– А-а, так ты из господ… дерьмо.

– Чего ж – правильно рассуждает! Пусть, мол, другие воюют, а мы будем развлекаться…

Фалько поборол искушение ответить, что и они ведь ошиваются в двухстах километрах от передовой. В провинциях, занятых мятежниками, весь сброд и все, кто привык держать нос по ветру, поспешили надеть голубые рубашки и записаться в так называемое Национальное Движение. При известном везении и полезных знакомствах, чтобы отсидеться в тылу, подальше от боев, лучше всего вступить в фалангистское ополчение. В засаде сидеть, как говорится. Эти «патриоты по случаю» могли безнаказанно сводить счеты с соседями, доносить на подозрительных, грабить их дома и даже расстреливать при свете фар где-нибудь на шоссе, а потом сбрасывать труп в кювет. С первых дней боевых действий военные власти передоверили этим людишкам карательные функции, и те исполняли их со зверской жестокостью. И мало общего было у них с фалангистскими центуриями, которые сражались по-настоящему и погибали на севере или под Мадридом.

– Следуй за нами, – сказал старший патруля.

Фалько усмехнулся. Самому себе. «Следуй за нами» в буквальном переводе значило: отведем тебя в казарму, а там измордуем и отберем все, что у тебя есть мало-мальски ценного. Сдавленный смешок все же прорвался сквозь зубы. Дилетанты. Болваны.

– Что смешного нашел?

Прежде чем заговорить, он сделал глубокий вздох. Голос его звучал очень спокойно:

– Смешно то, что, как ни крути, вариантов тут два. Первый – я вытащу портсигар, мы все возьмем по сигаретке, а потом разойдемся. Тихо и мирно. Второй – я пойду с вами туда, куда вы меня хотите отвести, и когда придем, я поговорю с командиром вашей центурии, а потом мы позвоним по телефону товарищу Поведе, начальнику СИРФ, или в генштаб каудильо, или в Главный морской штаб, или еще куда-нибудь… А завтра в это самое время вы будете уже в окопах под Навалькарнеро доблестно спасать отчизну. В час добрый.

Все дело в интонации, думал Фалько, продолжая посмеиваться про себя. Важно не что ты говоришь, а как. Повисло долгое, плотное молчание, и, покуда оно длилось, он соображал, какими действиями подкрепить слова, если тех окажется недостаточно. Трое на одного – расклад не из лучших, тем более что слишком темно, чтобы прибегнуть к бритвенному лезвию «жиллет», запрятанному за ленту шляпы. Он хладнокровно размечал загодя неистовую хореографию этого классического падекатра, готовясь почти автоматически применить все, что умел, – раз-два-три. Хрясь. Бац. Головой в лицо тому, кто с фонарем, – если повезет, нос сломать, – ногой между ног тому, кто стоит ближе всех, – если повезет, попасть в пах, – а потом уже взяться за третьего, импровизируя на ходу. Темнота и приклад винтовки – если удастся вырвать ее из рук у кого-нибудь из троих – будут сильно способствовать удачному исходу. В крайнем случае для бегства открыта вся Саламанка. Ночь еще в самом начале.

– Что он там несет? – пробурчал один из фалангистов.

– Заткнись, дубина, – оборвал его старший.

Опять и так же надолго повисла пауза. Луч фонарика мгновение держал в пятне света лицо Фалько. Потом свет погас, а удостоверение Фалько оказалось у него в руке.

– Ладно, идите… А это вы всерьез насчет сигаретки?

Из бара в «Гранд-отеле» просматривался весь холл. Лоренсо Фалько, облокотившись о стойку, а ноги поставив на штангу высокого табурета, время от времени подносил к губам стакан и делал короткий глоток. В треугольной пепельнице с логотипом «Чинзано» было уже четыре окурка. Бар, выдержанный в международном довоенном стиле, оказался приятным заведением. Удобные табуреты обиты кожей. На стенах, отделанных деревом и хромированной сталью, развешаны фотографии голливудских кинозвезд.

– Я, пожалуй, попрошу у тебя еще один «хупа-хупа», Леандро.

– А я бы на вашем месте немного обождал, дон Лоренсо… Вы уже приняли два, а эта штука показывает себя не сразу.

– Молчу-молчу. Тебе видней.

Бармен Леандро был спокойный, седой, с меланхоличным рябоватым лицом. К этому времени они уже, можно сказать, подружились – Лоренсо Фалько считал нужным заводить добрые отношения с барменами, мэтрами, портье, гардеробщиками, лифтерами, чистильщиками ботинок и прочей обслугой, призванной облегчать жизнь постояльцев. Сражения – Фалько и этот урок усвоил прочно – выигрывают не генералы, а капралы. Что касается Леандро, то его специальностью был «хупа-хупа» – коктейль из мартини, водки, вермута с добавлением нескольких капель апельсинового сока. После начала мятежа администрация из патриотических побуждений или обычного благоразумия заменила водку на галисийское орухо[7]. Фалько так даже больше нравилось.

Около полуночи он наконец увидел, как в холл входят супруги Ленц. Муж в расстегнутом пальто, со сбитой на затылок шляпой еле переставлял ноги, опираясь на руку жены. Пройдя вертящуюся дверь, споткнулся на ковре и чуть было не упал. Грета в норковом манто поверх вечернего туалета была чем-то явно раздражена. Они уже направлялись к лифту, когда она взглянула в сторону бара и заметила Фалько. Никак не показав, что узнала его, проследовала с мужем дальше и скрылась из виду.

– Нет, все же дай мне еще один, Леандро. И себе налей чего-нибудь.

Удовлетворенно прислушиваясь к звукам, которые извлекал из шейкера бармен, артистично его потряхивая, Фалько вытянул очередную «Плейерс». Последнюю в портсигаре.

– У тебя есть сигареты?

– Только рассыпной канарский табак. И бумажка для самокруток.

– Вот ведь черт.

Бармен наполнил стакан, а остатки коктейля перелил в другой. Фалько поднял свой, поглядел на свет:

– Да здравствует Испания, Леандро!

– Да здравствует, дон Лоренсо.

– Да сгинут Ленин и Сталин! И Дуглас Фэрбенкс.

– Верные ваши слова, дон Лоренсо.

– Россия виновата!

– По самые эти самые.

Они сдвинули стаканы и выпили: бармен – как всегда, с невозмутимой серьезностью, Фалько – с улыбкой. И не успел еще поставить стакан, как в бар вошла Грета Ленц.

Они даже не поцеловались, пока Фалько не запер дверь номера, оставив ключ в замке – муж, даже мертвецки пьяный, есть муж. Пока все шло с холодной естественностью: короткий и банальный разговор у стойки, причем Леандро тактично отодвинулся в глубь бара, а потом женщина без лишних слов, без предварительных договоров допила свой стакан и, безмолвной соучастницей поднявшись с табурета, первой направилась к лифту, а замерший у стойки Фалько наблюдал красноречиво-зазывное покачивание бедер под тонкой тканью вечернего платья, мощную тевтонскую спину, белокурые прямые волосы до плеч. Выждав по часам на запястье ровно три минуты, он положил на стойку две бумажки по пять песет, быстро переглянулся с непроницаемым барменом и двинулся в свой номер. Успел снять смокинг, бабочку и крахмальный пластрон, когда в дверь постучали. И вот теперь они наедине. Крепят узы братства между новой Германией и напористой юной Испанией.

Фалько почти сразу же убедился, что Грета Ленц – существо довольно распутное. Чего другого и ждать от немки. Как нельзя лучше подходящее для дел такого рода, на что прозрачно намекнул хорошо, судя по всему, осведомленный адмирал. Языком она действовала с удивительной сноровкой, сама получая удовольствие от своей работы, так что Фалько пришлось вскоре приложить известные усилия, чтобы все это не завершилось досрочно преждевременным извержением. Он поспешил отвлечься на посторонние мысли о генерале Франко, о предстоящем задании, о недавней встрече с тремя фалангистами, и это слегка охладило его и позволило обуздать себя. Тут подтвердилось, что у Греты не только умелый и жадный рот, но и великолепное тело. К этому времени одна из лямочек вечернего платья уже сползла, полностью оголив плечо и изобильно-щедрую, как раз во вкусе Фалько плоть – свободно колышущуюся, налитую, с темным торчащим соском изрядного размера. Истая валькирия с ярким лаком на ногтях рук и ног, источающая на этот раз аромат «Суа де Пари». Прежде чем зайти к нему в номер, она (опытность – мать предусмотрительности) уже избавилась от лифчика, панталончиков, пояса с чулками, и, по мнению Фалько, эта техническая процедура облегчает процесс. И заслуживает всяческой благодарности, ибо дает возможность приступить прямо к сути. Он ласкал ее груди, покуда она заглатывала все, что позволяла заглотнуть мужская анатомия. Под черным атласом очертания крупного мускулистого тела особенно радовали глаз.