Мифы и легенды старой Одессы - Олег Иосифович Губарь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ещё один важный документ, фиксирующий давность существования Карантинного кладбища и наличия там чумных погребений: «1819 года июля 17 дня Одесский Комитет слушали рапорт Его Сиятельству господину градоначальнику и кавалеру графу Александру Федоровичу Ланжерону Одесской карантинной конторы № 3387, которым доносит, что хотя Карантинная контора в предупреждение, дабы на кладбище за крепостью, где похороняются умершие от заразительной болезни, не могли ходить городские жители или скот, учредила караул, но для вящей осторожности полагает необходимым, чтобы место сие было обнесено каменною или деревянною оградою. Сие представление Карантинной конторы Комитет находит уважительным, и для того определили: место, где погребаются умершие от заразительной болезни, обнесть деревянным палисадом…». Смету поручили составить члену Комитета инженеру-подполковнику Кругу. О торгах — 19 и 21 июля 1819 года — велели оповестить через городскую полицию. Определение подписали члены Строительного комитета: граф Ланжерон, Гекель (военный комендант, наследовавший Кобле), инженеры Круг и Дитерихс, коммерции советник Рено, купцы Инглези и Протасов, правитель канцелярии Богданович. То есть Карантинное кладбище в это время упорядочили.
К сказанному следует приплюсовать цитату из книги авторитетного историка К. Н. Смольянинова. Важное обстоятельство: книга эта готовилась к изданию на рубеже 1840-1850-х годов. Он пишет о том, что в период чумной эпидемии 1837 года «тела умерших от заразы хоронили на Карантинном кладбище». А тогда, как известно, погибло 108 одесситов, то есть погребения на Карантинном кладбище были довольно массовыми. В заметках известного медика Э. С. Андреевского, написанных по горячим следам, находим более конкретную информацию. Как непосредственный активный участник ликвидации чумы, он свидетельствует о том, что с 7 октября по 19 декабря в карантин доставили 96 инфицированных, из которых выздоровело 17. Кроме того, сюда привезли 23 мёртвых тела. И, наконец, 22 декабря «умерла десятилетняя девочка Авдотья Нефедьева, и вместе с нею закрылся ряд чумных гробов 1837-го года». То есть тогда на Карантинном кладбище похоронили 102-х умерших от чумы одессита. Остальные (шестеро), как и в предыдущие годы, были захоронены на Старом (общем) кладбище, поскольку причина смерти выяснилась постфактум. Старое чумное кладбище, как мы видели выше, после 1829 года уже не использовалось для погребений, и постепенно увенчивалось нарастающим искусственным насыпным холмом.
С данными Андреевского хорошо согласуется книга «Описание чумы, посетившей Одессу в 1837 году» (1838) другого непосредственного свидетеля событий — состоявшего при новороссийском генерал-губернаторе Степана Васильевича Сафонова, тогда надворного советника, впоследствии тайного советника, автора нескольких брошюр, пушкинского знакомца. В этом издании находим интересное замечание относительно Карантинного кладбища: «Среди тех самых стен, в которых заключается большой двор между чумным и пассажирским кварталом, находится и кладбище. Тела умерших от заразы предаются земле в глубоких ямах и засыпаются негашеною известью, так что продукты животного разрушения подвергаются химическому безвредному изменению». Здесь же — подробный «Генеральный план Одесского портового карантина», где под номером 55 обозначено «Кладбище, где погребают умерших от чумы».
В фондах Одесского государственного историко-краеведческого музея хранится тот же по сути план, но в раскрашенном виде, датированный 1838-м годом, на котором под тем же номером обозначено «Кладбище, где хоронили умерших от чумы». План исполнен профессионально, имеются топографические привязки, позволяющие и сегодня довольно точно локализовать эту территорию. В этом есть надобность, ибо здесь, по крайней мере, необходимо установить памятный знак. Небезызвестный дипломат, теолог, литератор, благотворитель, пушкинский знакомец А. С. Стурд-за свидетельствует о том, что тут предполагалось устроить и отдельную карантинную церковь. В ходе холерной эпидемии 1848 года на Карантинном кладбище похоронили ещё 68 умерших.
Небольшое, но значимое отступление. В самом первом, двуязычном русско-французском путеводителе по Одессе (1867) встречается следующий пассаж: «За стеною кладбища (Городского — О. Г.), выходящею на Молдаванку, находится значительная земляная насыпь, известная в Одессе под названием чумной горы. Происхождение этой насыпи следующее: местность, служащая основанием этой горы, составляла с 1797 года, то есть с первого появления чумы в Одессе, чумное кладбище, а потому после чумы 1837 г. по распоряжению местного начальства велено было возвести на этой местности земляную насыпь и поставить на ней памятник, с тем, чтобы на местности этой не были возводимы никакие здания, так как известно, что при вскрытии даже старинных могил, часто обнаруживалась чума».
Оставляя в стороне санитарно-гигиенический аспект этого сообщения, отметим только, что 1797 год тут назван исключительно по самому факту появления чумы на горизонте Одессы, ибо в тот раз она даже не проникла в город: тогда первый начальник карантина Н. Е. Карпов распорядился сжечь заражённое судно на мелководье (один матрос там скончался от чумы, остальные бежали за границу на баркасе). Единичные жертвы в 1802-м похоронены на Карантинном кладбище: тогда команду заражённого судна вовремя изолировали в карантине. Чумное кладбище за Городским некрополем явилось лишь в 1812-м, что прямо или косвенно фиксируется всеми без исключения историческими первоисточниками. Насыпка искусственного холма, как уже говорилось, началась после чумы 1829-го, а не 1837-го.
Был ещё один эпизод: в 1816 году чума снова обнаружилась на одном из пришедших в одесский порт судов. Тогда ее решительною мерою предотвратил военный комендант города генерал-майор Фома (Томас) Кобле, неоднократно исполнявший обязанности градоначальника в периоды отсутствия Ришелье, а затем Ланжерона. Кобле лично прибыл в порт и приказал свести команду в карантин, а судно затопить.
Тень отца Гамлета
Коль речь
