В Чаше Ребёнка сияет зародыш зерна Культуры - Шалва Амонашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти суждения ведут нас к выводу о том, что естественное и истинное воспитание происходит тогда, когда и воспитатель не думает, что воспитывает, и воспитанник не чувствует, что его воспитывают, но этот процесс всё же свершается.
* * *Во всяком случае, моя бабушка, я точно знаю, совсем не думала о каком-либо воспитании, когда по вечерам, перед сном, усаживалась у моей кровати и начинала читать молитву. Я смеялся и говорил: «Бабушка, а где Бог? Нет Бога!» А она отвечала мне без возмущения: «Не говори так, сынок, Бог есть!». И продолжала нашёптывать молитву. А молитва была такая: что я её помню до сих пор и порой сам нашёптываю её своим внукам.
Ляжешь и заснёшь,
Перекрестишься.
Девять икон с девятью ангелами
Справа от тебя упокоятся.
Благословляют тебя
Крест и Распятый на Кресте.
Пусть Святой Георгий
Сразит сатану и искусителя.
Кто или что тебя напугало:
Прохожий,
Собачий лай,
Вой волка
Иль искуситель?
Пусть гнев Святого Георгия
Обрушится на них всех.
Не бойся, сердце,
Вернись в своё гнездо.
Бог мой Всемогущий,
Храни моего внука
Под Своим покровом,
Дай ему сон и спокойствие,
Господи!
Бабушка оберегала меня от злых сил, трижды повторяя молитву.
Были ли молитвы бабушки явлениями в моей жизни?
Конечно, были, они такими и остались до сих пор.
В чём я улавливаю смысл фокусирования явлений в моей жизни?
Может быть, в том, что бабушка любила меня, а мне нравился её шёпот перед сном?
Этот жизненный фокус был неведом нам обоим.
А потом, спустя десятилетия, в нём слились, как мне представляется, и другие явления, что незаметно для меня приближало мою душу к вере. Но эта была не та вера, которую якобы привили мне в раннем детстве при крещении, а вера сознательная, та вера, которая есть часть Культуры. Только не спрашивайте, пожалуйста, меня, когда именно я осознал в себе веру, ибо мне кажется теперь, что она была во мне всегда.
Объяснил ли я этим рассказом что-либо в связи с воспитанием Культуры?
* * *В военный госпиталь приехал ансамбль песни и пляски сельской школы, чтобы подбодрить раненых.
«Ааа — са… оо — па…» — кричал бодро самый маленький танцор. И так как не все раненые могли встать и выйти в коридор, где проходил концерт, мальчик в папахе вбежал в палату, кружась и размахивая кинжалом. И, воткнув кинжал в пол, сорвав с головы папаху, бросился на колени перед недвижно лежавшим солдатом. Потом встал и низко ему поклонился. Тот посмотрел на мальчика заворожено, пальцем подозвал к себе. В глазах у него были слёзы. Он взял руку мальчика и вложил в неё кусок сахара.
«Спасибо!» — прошептал он.
Крупные слёзы медленно пробирались по его щекам.
Думал ли тогда тяжело раненый солдат о воспитании мальчика?
Вряд ли.
Шли десятилетия. Мальчик стал взрослым. Но постоянно прокручивал в душе это явление жизни, осмысливая его с разных сторон. Думал то о куске сахара, то о слезах, то о его жизни, то упрекал себя, что не спросил имени.
Образ солдата возникал в нём, принимал скромное, ненавязчивое участие в его духовной жизни. Но образ каждый раз всё расширялся, вбирал в себя, как в фокусе, другие явления жизни и наполнялся особым смыслом. Образ этот не раз уравновешивал его взрослую жизнь, звал к состраданию, сочувствию, к пониманию красоты человеческой души.
Мальчик-танцор был я, а произошло это жизненное явление в 1942 году.
Духовный мир каждого из нас неугомонен. Жизнь в нём течёт в тысячу раз быстрее, чем жизнь внешняя. И хотя мы владеем сознанием и волею, тем не менее, лучшие побуждения остаются незамеченными или улавливаются с трудом. Но если мы твёрдо будем верить, что они есть и посещают наш внутренний мир, и настроим наши сердца принимать их и следовать им, то этот незримый процесс движения к самосовершенствованию будет непрерывным.
* * *— Дети, дети, что вы нам принесли?
— Зрение!
— А что нам надо узреть?
— То, что внутри вас!
— А что внутри нас?
— Безобразие!
* * *Время и жизнь!
Как легко взваливать на время и жизнь свои неудачи.
Но нам это не к лицу.
Нам — это учителям, воспитателям, наставникам; мы — особое сословие, мы — надобщественное явление, мы — водители общества, художники жизни.
Время, жизнь и Культура Образования!
Культура Образования не в том смысле, чтобы возвести руки к небу, выразить на лице негодование и беспомощно воскликнуть: «Что происходит, а?! Что происходит?!»
Недовольство временем и обстоятельствами жизни должно стимулировать наши порывы к лучшему.
Пусть возмущается наш Дух, но это должно означать: мы не согласны ни со временем, ни с жизнью, если они несут разложение.
Мы их будем менять.
Мы будем притягивать будущее, в котором наше воображение рисует всю красоту и мощь Культуры. Эти старания и будут Культурой Образования, это и будет воспитанием Культуры.
* * *«Наше время — время крушения государства,
полного развала жизни,
его обнажённого цинизма,
проявления величайших преступлений и жестокости.
Время, когда пытка находит своё этическое обоснование,
а преступления вроде Варфоломеевской ночи
выставляются как идеал…»
Я прерываю цитату, чтобы спросить Вас, дорогие Коллеги, знакомо ли Вам это время? Сравните, пожалуйста, эти характеристики с тем, что происходит вокруг нас.
Только учтите, пожалуйста, что здесь речь идёт о времени почти столетней давности.
Записал эти мысли в своём дневнике Владимир Иванович Вернадский в 1920 году.
Возьмём с него пример: он не жалуется кому-либо о безобразиях своего времени, но оценивает их с той целью, чтобы знать, как восстать против них, на что опереться.
Теперь я продолжу прерванную мысль.
Это же самое ужасное время
«…вместе с тем есть время
сильного,
искреннего,
полного и
прекрасного
подъёма духа…»
* * *Простите, пожалуйста, опять прерву цитату.
Хочу вместе с Вами задуматься: не наблюдаем ли мы в наше необлагороженное время такой же прекрасный подъём Духа?
А мы-то кто?
Какие времена наступили в Мире Образования?
Сложные времена!
Это есть время –
усиления авторитаризма и
административного насилия в образовании,
коварства материальных благ и
расслоения детей из бедных и богатых семей;
пристрастного деления детей на развитых и малоразвитых,
на воспитуемых и трудно воспитуемых,
на обучаемых и трудно обучаемых;
это время усиления агрессии и жестокости взрослых против детей;
время бума детских суицидов и смертности;
это время государственного лицемерия, когда рождение каждого Ребёнка покупается за деньги, а улицы переполняются детьми беспризорными;
это время развала семьи и умножения семейных трагедий;
время, когда сотни тысяч детей, отброшенных миром образования, превратились в бомжей и успешно пополняют мир криминала;
это время, когда наркомания среди детей и молодёжи, детский алкоголизм, курение, детская проституция, детская жестокость, торговля детьми ужасают;
это время возрождения национальной ненависти и фашизма среди молодёжи;
это время бездетной педагогики;
время господства бездушных и разлагающих сознание тестов и так называемых ЕГЭ (единых государственных экзаменов);
это время унижения учителя, обесценивания самой важной для общества профессии педагога;
это есть время унижения родного и возвышения чужого;
это есть время бездуховности в образовании;
время, когда Культура становится в тягость…
Это всё есть.
Но вместе с тем это есть время
«сильного,
искреннего,
полного и
прекрасного
подъёма духа».
Подъём Духа есть внутренняя сила общества, сила Культуры.
Подъём Духа среди учителей и воспитателей есть утверждение Культуры Образования, в котором процветает педагогический гуманизм.
* * *Один старец призвал своих учеников и показал им лист чистой бумаги, в середине которого стояла чёрная точка.
— Что вы здесь видите? — спросил старец,
— Точку, — ответил один.
— Чёрную точку, — подтвердил второй.
— Жирную чёрную точку, — уточнил третий.
И тогда их любимый учитель сел в углу и заплакал.
— Скажи нам, отче, о чём ты так горько плачешь? — удивились ученики.
Я плачу о том, что все мои ученики увидели только чёрную точку и никто из них не заметил чистого белого листа…
* * *Это есть восточная притча.
Вы помните о прерванной цитате?
Продолжим её. Владимир Иванович Вернадский далее в своём дневнике пишет: