Записки лётчика-истребителя - Федор Архипенко

Когда в начале мая на аэродром прибыл командующий ВВС Киевского особого военного округа генерал Астахов, помнится, все разбежались, так как на того, кто попадался ему на глаза, за малейшее нарушение он накладывал взыскание — 5 суток гауптвахты.

Вдруг он дал команду построить летный состав 2-й авиаэскадрильи. Построение произвели образцово и командир эскадрильи капитан Голов доложил ему. Генерал при обходе к каждому обращался с вопросом: «Вы кто?», а так как летчики имели дополнительные должности, то следовали ответы — «командир звена, адъютант, начхим, начальник парашютно-десантной службы». Я отрекомендовался заместителем комиссара авиаэскадрильи по комсомолу. Лишь один из нас не имел дополнительной должности и он ответил: «Летчик — истребитель, младший лейтенант Авлуков». Командующий при этом улыбнулся, пожал ему руку и сказал: «Здравствуй, товарищ Авлуков, наконец-то встретил летчика».

Во второй половине дня полку объявили боевую тревогу. Летчики поэскадрильно подняли машины в воздух и на свой аэродром не вернулись, а произвели посадку в Велицке под Голобой, где полк базировался в летнее время в лагерях.

Нас, молодых летчиков, отвезли в лагерь на автомашинах. Итак, началась лагерная жизнь. Снова сдали все зачеты по материальной части, вооружению, инструкциям и другим документам, регламентарующим летную работу и, таким образом, стали считаться готовыми к вылету на И-153. Прошли молодые летчики рулежку на самолете, который был сделан так, что рулить на нем можно, а взлететь нельзя, поскольку плоскости были лишены обшивки. Мне, к моему глубокому огорчению, рулежки сделать не пришлось, так как один летчик этот самолет поломал.

В один из июньских дней я впервые поднял в воздух истребитель И-153. На взлете удержал направление, а когда набрал высоту 120–130 м и начал делать первый разворот, самолет резко начал крениться и со снижением пошел вниз. Пришлось вывести машину из разворота и вновь начать маневр, совершая его более плавно. Посадку произвел точно у посадочных знаков, затем выполнил еще один полет на этом новом по тому времени истребителе, очень маневренном, хорошо оправдавшим себя в битве на Халхин — Голе.

Сделав несколько полетов по кругу на самолете И-153 для отработки взлета и посадки — основных элементов техники пилотирования, я приступил к освоению самолета в зоне по технике пилотирования, а затем и части боевого применения: учебные бои, стрельбы по конусу и наземным целям.

В полку были ребята — Михаил Волынкин, Семен Агеев, Борис Галкин, считавшиеся лучшими летчиками не только в 17-м полку, но и во всем Киевском особом военном округе. В стрельбах по конусу и по щитам на полигоне им не было равных. В конусе они делали по 5 — 15 отметин (тогда как у большинства фиксировался унылый «0»).

В первый день стрельб по конусу, когда стреляли мы, молодые летчики, было обнаружено одно мое попадание и кто-то из «стариков» тогда сказал, что это большое дело — попадание в первой стрельбе. В дальнейшем, при отработке элементов боевого применения я перекрыл достижение старых летчиков полка и превзошел их результаты в стрельбе по конусу, посылая в цель по 5 — 20 пуль из 60 возможных. Это обстоятельство задело асов полка, некоторые даже злились, что молодой летчик превзошел их.

Запомнил, как меня обделили регланом. До войны всем летчикам выдавали кожаное пальто — реглан, которое и мне было положено, однако мой новый реглан отдали Михаилу Волынкину — снайперу, а мне выдали его, уже изрядно поношенный. Я не унывал: по росту он был мне хорош и сам себе я стал казаться похожим на настоящего летчика.

В целом же отношения в полку складывались очень хорошие: добрые, человечные и товарищеские.

Благодаря моей вдумчивости, старанию, желанию и помощи старых летчиков, авторитет мой был высок среди летного и технического состава полка.

Из-за симпатии ко мне командир эскадрильи капитан Голов называл меня «сыном». У него был сын такого же возраста, девятнадцатилетний. Это прижилось ко мне и спустя несколько лет оставшиеся в живых при встречах звали меня «сыном», не помня фамилии и имени.

Таким образом, за лето 1940 года, мною был освоен истребитель И-153 и я уже уверенно летал в строю пар, в том числе и на больших высотах с кислородной маской, теоретически был подготовлен и для ночных полетов.

В полку старые летчики были подготовлены очень хорошо: большинство пилотировали уверенно и точно, летали ночью строем в составе эскадрильи. Я жалел тогда, что не пришлось полетать, лето закончилось и полк вернулся на аэродром Любитов под Ковелем на зиму.

Зимой мы не летали, так как не имели наземных средств подготовки аэродрома к полетам в зимних условиях. Недостаток практики пытались компенсировать плотной теоретической учебой. А мы, молодые летчики, еще ходили в качестве начальников караулов на охрану объектов и патрулирование.

В 1940 году вышел в свет приказ № 0200 Наркома обороны маршала Тимошенко. Согласно этому приказу командиры с выслугой в рядах Красной Армии менее 4-х лет обязаны были жить в общежитиях на казарменном положении.

Одно из зданий гарнизона наскоро переоборудовали под общежитие и мы, молодежь, разместились в комнатах по двое. Меблировали их, по нашим тогдашним представлениям, весьма пышно: столы, стулья, полки, даже шкафы были.

Этот приказ создал немало проблем в молодых семьях военнослужащих.

Во — первых, не прослужившие четырех лет обязаны были отправить семью куда-либо к родственникам, на что выделяли подъемные в 2000 рублей, а глава семьи должен был переехать в общежитие.

Во — вторых, всех молодых командиров обязали подстричься под нулевку, что весьма расстраивало таких как я, бравых и холостых.

Помнится, что перед войной в тех местах нередко пропадали командиры из других частей и, находясь вне воинской территории, приходилось быть бдительным.

Весной 1941 года по заданию комиссара в одной из деревень под Ковелем мне довелось прочитать доклад, посвященный дню Красной Армии. Приехал я в эту деревню, представился председателю колхоза и проследовал в клуб, где собралось много народа. Сделал доклад. Во время доклада под окнами раздалось несколько выстрелов. Возможно, что неудовлетворенные советской властью (колхозами) селяне решили проверить на практике, в моем лице, моральную стойкость Красной Армии.

После доклада были танцы, я тоже приглашал девчат и танцевал, хотя и отвлекался, посматривая по сторонам, чтобы не пристрелили. Чувствую, что мое поведение удивило их; ведь «пан советский офицер» был так прост, что приглашал деревенских паненок и танцевал с ними. Атмосфера вокруг была довольно напряженной и пришла мысль, что неплохо бы быстрее уехать отсюда, пока жив. Хотя меня оставляли ночевать, я настоял на отъезде и на извозчике уехал в Ковель, всю дорогу держа пистолет в готовности за пазухой, не показывая тревоги.