Неостывшее сердце - Олег Фомин

Они боялись его дочери. Её сияния… Они пришли в бешенство, когда прознали, что где-то рядом появилось создание, способное превращать оборотней в людей, вырывать их из привольной и сладострастной жизни и ввергать в прежнее, слабое и ограниченное бытие. Они возненавидели её и взалкали смерти девочки. Но они боялись приблизиться к ней пуще, чем к самому жаркому пламени, скованные инстинктами, тряслись за свою волчью шкуру.

Дочь была главным оружием своего отца. Благодаря ей лишь они вдвоём были ещё живы.

Убить её могли только вожаки. Лидер Северо-Западной своры без сомненья желал этого. Но волчица, верховодившая восточными оборотнями, имела насчёт неё планы пострашнее…

Он помнил мать своей дочери красивой и сильной женщиной. Но ни то, ни другое качество не принесли ничего хорошего их любви и семье. Почему она вошла в его сердце? Наверное, оттого, что в романтическую пору юношества её независимость и властность проявлялись только в чувствах. Образ прекрасной, величественной, неприступной девушки очаровал его. Умная и холодная, она разгоралась гневом, если ею пытались повелевать. И тогда на пощаду надеяться было бесполезно… За ней ухлёстывали толпы, а она подпускала к себе единиц. И его тоже. В действительности, добиться её расположения оказалось несложно. Нужно лишь было не перечить ей, во всём соглашаться, восхищаться ею, ну и следить за мелочами в общении с ней. Например, говорить не: «Милая, я хочу сделать тебе подарок!», а: «Милая, разреши сделать тебе подарок!». И его молодой ветреный разум это устраивало. Даже иногда нравилось быть влюблённым до самоотречения и самоуничижения, ощущать себя человеком особых чувств, которые изжились в мире цифр и прогресса и возможны были разве что в эпоху средневековья. Он получал от этого удовольствие. До определённого времени…

Роковым шагом стала их свадьба после университета, на чём, кстати, настояла она. И вот уж где надо было воспротивиться! Но тогда он ещё боготворил её. Глупый мальчишка…

Легенда о рыцаре и королеве закончилась. Началась жизнь, начались их пререкания, односторонние, по большей части. Он молчал и слушал; она лютовала и выжигала его взглядом. Руки друг на друга не поднимали: это было не в их принципах. Подчинять себе с помощью кулаков и истерик — удел бездарностей, считала она, а истинный лидер порабощает одним своим видом. Он же просто не мог ударить женщину, которую продолжал любить, и думал, что сможет растопить в ней лёд.

Первой крупной трещиной в их союзе стал её уход в карьеру. Причём она хотела взять и его туда с собой. Но он посмел отвергнуть её волю. В кои-то веки! В бизнесе он ничего не смыслил и не питал к нему интереса. Негодование жены сметало всё в пух и прах. После она обязательно добивалась скорого увольнения мужа со всякой другой работы.

Взлёт от секретарши до гендиректора она обеспечила себе не только талантом в умении управлять. Стерва она была отменная: гордость гордостью, но коли дала природа красоту и обаяние, то отказываться от такой привилегии было непрактично. Он страдал, но ничего не мог поделать. Его супруга принимала это как незазорное, вполне обычное явление, формальность деловой жизни. Хотя, измени он ей, она бы его казнила. И не за попирание верности, не за предпочтение ей другой женщины, лучшей, чем она, а за неповиновение!

Свою дочь отец спас, когда та едва была зачата. Мать, на то время — уже руководительница мощной компании, хотела избавиться от неё, говоря, что положение несовместимо с делами. Но муж страстно мечтал о семейной идиллии и видел именно в детях, этих святых созданиях, последний шанс на воссоединение.

И она предложила ему сделку: она вынашивает и рожает ему ребёнка, а он переписывает на неё квартиру и разводится…

Когда прозвучали эти слова, умерла половина его души.

Весь день, который супруга дала ему на размышление, он заживо разлагался.

Только теперь он осознал, что она — чудовище, которое мало чем изменил нынешний волчий облик.

И он согласился.

Тяжело было отвыкать от богатой и безработной жизни, когда тебя содержит предприимчивая жена. Они с дочерью поселились в съёмной коммуналке. Отец оплачивал право на скудные квадратные метры, воевал за каждую копейку, чтобы прокормить и воспитать девочку. Сон стал роскошью.

А дочь росла. Отец её обожал. Даже сам от себя не ожидал, что так привяжется к малышке…

Как-то раз он учил её говорить и читать. Дочка тогда ещё не произносила букву «Л». Они сидели перед азбукой с открытыми страницами «Г» и «Д». Слева изображались пёстрые, правильные здания, улицы и светофоры, с другой стороны — притаившиеся в густой зелени деревянные домишки.

«А где мы с тобой живём, сударыня, в городе или в деревне?» — спросил отец.

«В… В голоде!.. Да… И… И в делевне!» — молвили уста девочки и улыбнулись.

Отец не стал поправлять её: дочь изрекла истину, — только почувствовал, как содрогнулось дыхание…

Он не рассказывал ей плохого о матери. Это слово должно было сиять добротой в чистом детском разуме. Он показывал дочурке мамины фотографии и говорил, что она уплыла на дивном корабле в далёкое путешествие и очень скучает по ним. И девочка отвечала, что, когда вырастет, построит свой корабль, они вместе найдут маму и больше не расстанутся.

Однако мать почему-то раньше срока вернулась из «плавания». Она внезапно объявилась, когда дочка уже готовилась пойти в школу, и пожелала отнять ребёнка!

Отец боялся потерять девочку.

«Ну, зачем? зачем она ей вдруг понадобилась через столько-то лет!?» — терзался он, понимая, что состоятельной матери с её обширными связями ничего не стоит отсудить дочь.

Так бы оно и случилось. Но тут началась вся эта неразбериха с оборотнями…

И вот они оказались среди снежной пустыни, в кольце чёрных лесов, заполонённых хищниками. Но и здесь волчица настигла их. Она сплотила вокруг себя стаю, которой не было равных в этой местности. Её отборная армия насчитывала полсотни волков — меньше, чем в остальных стаях, — но зато каждый из этих пятидесяти стоил троих обычных. Волчица, в отличие от других вожаков, не принимала в свои ряды кого попало — только самых огромных и сильных монстров.

Ум и свирепость — главные её черты. Ими она утоляла свою неизлечимую жажду власти и делала послушной целую ораву могучих самцов. Они действительно пресмыкались перед её яростью. Её грациозность и ложная внешняя слабость сыграли бы злую шутку с тем, кто пошёл бы наперекор её указаниям и прихотям: сама бы сдохла, но наглеца разорвала бы на ошмётки. И раз все подчинялись ей, наверняка, бывали случаи, причём публичные: сами ведь пока не увидят — не поверят.