Лес Мифаго. Лавондисс - Роберт Холдсток

– В лесу. Глубоко в лесу. – Он сунул в рот еще больше мяса и начал шумно жевать. Глотая, он ухитрился добавить: – Я в порядке. Поцарапанный чертовыми ветками, но в порядке.

В лесу. Глубоко в лесу. Во имя всех святых, что он там делал? Пока он жадно пожирал мясо, я снова увидел незнакомца, который несколько дней назад пришел к моему двору; он тоже ел как дикий зверь. Сейчас Кристиан напоминал того человека – тот же самый первобытный вид.

– Ты плохо помылся, – сказал я; он утвердительно хмыкнул, и я добавил: – Что ты там делал? В лесу. Ты разбил там лагерь?

Он шумно глотнул, выпил полчашки чая и отрицательно помотал головой.

– У меня уже есть там лагерь, и я пытался проникнуть в лес еще глубже. Но не смог пересечь… – Внезапно он замолчал и вопросительно посмотрел на меня: – Ты прочитал дневник старика?

Я ответил, что не прочитал. Откровенно говоря, я был настолько удивлен его внезапным отъездом и так поглощен делами по дому, что забыл обо всех заметках отца и его работе. Я сказал все это Кристиану, и тут мне пришло в голову – а не гнетущие ли меня дурные предчувствия не дают мне идти дальше?

Кристиан вытер рукой рот и уставился на пустую тарелку. Потом внезапно понюхал себя и засмеялся:

– Черт побери, от меня ужасно пахнет. Вскипяти-ка мне немного воды. Я должен немедленно вымыться!

Но я не пошевелился, только уставился на него через весь стол; заметив мой взгляд, он нахмурился:

– Что случилось? Что у тебя на уме?

– Я нашел ее, Крис. Ее тело. Гуивеннет. Я нашел ее могилу.

Даже не знаю, чего я ожидал от Кристиана. Возможно, гнева, или паники, или, может быть, торопливого многословного объяснения. И еще я наполовину надеялся, что он удивится и скажет, что труп во дворе вовсе не останки его жены, и он никак не связан с могилой. Но Кристиан знал о теле; он в упор глядел на меня, и тяжелое нервное молчание заставило меня почувствовать себя неуютно.

Внезапно я сообразил, что Кристиан плачет, не отрывая взгляда от меня; ручейки слез проделывали дорожки в остатках грязи на его лице. И тем не менее он не издал ни звука, и выражение его лица не изменилось: он все так же глядел меня, ничего не видя.

– Кто убил ее, Крис? – тихо спросил я. – Ты?

– Нет, – ответил он, перестал плакать и опустил взгляд на стол. – Ее застрелил мифаго. И я ничего не мог поделать.

Мифаго? Я не знал значения этого слова, хотя оно встречалось на листке из дневника отца, который я всегда носил с собой. Я спросил, и Крис, опираясь руками о стол, встал и посмотрел на меня.

– Мифаго, – повторил он. – Они все еще в лесу… они все. Там я и был, искал среди них. Я пытался спасти ее, Стив. Она была еще жива, когда я нашел ее, и она могла бы выжить, но я вынес ее из леса… и в определенном смысле убил. Я оторвал ее от вихря, и она быстро умерла. Я был в панике, не знал, что делать. И я похоронил ее, потому что так казалось проще всего…

– Ты сказал полиции? Сообщил о ее смерти?

На лице Кристиана появилась улыбка, но не мрачная, а скорее понимающая, улыбка человека, знающего тайну, которой он ни с кем не делился; и тем не менее это был защитный жест – очень скоро он опять помрачнел.

– Нет необходимости, Стив… полиция не заинтересуется.

Я зло вскочил из-за стола. Мне казалось, что Кристиан ведет себя – и вел! – с ужасающей безответственностью.

– Ее семья, Крис… ее родители! Они должны узнать!

И тут Кристиан рассмеялся.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.

– Не вижу ничего смешного.

Он мгновенно перестал и посмотрел на меня почти смущенно.

– Ты прав. Прости. Ты не понимаешь, и пришло время тебе все объяснить. Стив, у нее нет родителей, потому что у нее не было жизни, настоящей жизни. Она жила тысячи раз, и она никогда не жила. Но я все еще люблю ее… и обязательно найду ее в лесу, опять; она где-то там…

Неужели он сошел с ума? Его слова походили на бред сумасшедшего, однако что-то в его глазах и манере себя вести говорили мне, что это не сумасшествие, а скорее одержимость. Но одержимость чем?

– Ты должен прочитать записки старика, Стив. Больше не откладывай. Они расскажут тебе о лесе, о том, что там происходит. Вот что я имею в виду. Я вовсе не сумасшедший или бесчувственный. Однако я пойман в ловушку, и, прежде чем опять уйти, я бы хотел, чтобы ты узнал, куда и зачем я иду. Возможно, ты поможешь мне. Кто знает? Прочитай книгу. И тогда мы поговорим. И когда ты узнаешь, что собирался сделать наш дорогой покойный отец, вот тогда, боюсь, мне опять придется уйти.

Четыре

Одна из записей в дневнике отца, похоже, отмечала поворотную точку в его исследованиях… и его жизни. Более длинная, чем все остальные записи того времени, и за ней последовало полное молчание, на семь месяцев. Хотя иногда он писал красочно, с большим количеством деталей, я бы не назвал его выдающимся мемуаристом: его стиль менялся от отрывочных заметок до гладких описаний. (Кстати, я обнаружил, что он сам выдрал из дневника много листов, таким образом полностью скрыв мое преступление. Кристиан и не заметил, что не хватает одной страницы.) В целом он, похоже, использовал дневник и время, когда писал в него, как путь для разговора с самим собой – способ прояснить собственные мысли.

Запись, о которой идет речь, была сделана в сентябре 1935 года, вскоре после встречи с Сучковиком. Прочитав ее в первый раз, я мысленно вернулся в то время и осознал, что тогда мне было восемь лет.

Ранним утром приехал Уинн-Джонс. Пошли с ним по южной тропе, проверяя потоки, в поисках признаков активности мифаго. Потом пошли в дом – ничего не нашли, очень подходяще для моего настроения. Свежий и сухой день, осень. Как и в последний год, образ Урскумуга сильнее всего на стыке сезонов. Возможно, он чувствует осень, умирание зелени. Он идет, и дубы шепчут ему вослед. Он должен быть близок к рождению. Уинн-Джонс думает, что надо еще какое-то время провести в одиночестве, и тогда все получится. Дженнифер озабочена, она буквально сошла с ума от моего отсутствия. Я чувствую себя беспомощным – не могу говорить с ней. Должен делать то, что необходимо.

Вчера мальчики заметили Сучковика. Я-то думал, что он рассосался – безусловно, резонанс сильнее, чем мы считали. Похоже, он появляется на границе лесов чаще, чем я ожидал. Я несколько раз видел, как он там бродил, но не в последний год. Озадачивающее постоянство. Зрелище расстроило мальчиков. Кристиан менее эмоционален; я подозреваю, что он принял его за браконьера или какого-нибудь местного фермера, идущего в Гримли коротким путем. Уинн-Джонс предлагает вернуться в лес и призвать Сучковика, возможно, на выгнутую поляну, где он попадет в сильный дубовый вихрь и постепенно растает. Однако такая экспедиция в глубь леса займет не меньше недели, а Дженнифер и так очень огорчена моим поведением. Я ничего не могу объяснить ей, хотя очень хочу. Не хочу впутывать сюда детей, и меня беспокоит, что они уже дважды видели мифаго. Я изобрел волшебных лесных жителей – и рассказываю детям сказки о них. Надеюсь, Крис и Стив решат, что все их видения – продукты их собственного воображения. Однако надо быть очень аккуратным.

Пока все это происходит, пока в лесной стране создается мифаго Урскумуга, никто – кроме Уинн-Джонса, конечно, – не должен знать о моих открытиях. Необходимо воскресить все полностью, целиком. Урскумуг самый могущественный, потому что он изначальный. Я уверен, что дубовые леса примут его, но остальные могут испугаться силы, которую они, безусловно, чувствуют, и на этом все закончится. Ужасно даже подумать, что произойдет, если эти леса погибнут, и тем не менее они не могут жить вечно.

Четверг: Сегодня тренировался с Уинн-Джонсом: 26-й тест iii, неглубокий гипноз, зеленый свет. Когда ток через передний мостик достиг 60 вольт, я почувствовал, несмотря на боль, что поток через голову стал очень мощным. Такого я еще не испытывал. И я полностью убедился, что каждая половина мозга функционирует немного по-другому, и скрытое знание расположено именно в правой половине. И оно было забыто очень давно! Мостик Уинн-Джонса делает возможным внешнюю связь между областями вокруг каждой полусферы и таким образом возбуждает зону предмифаго. Эх, если бы был способ исследовать живой мозг и совершенно точно установить, где находится это таинственное место.

Понедельник: Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы – просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них – скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое. Безусловно, все это из-за того, что на более ранние образы (на самом деле даже мифаго Гуд образовался в лесу всего два года назад) повлияли мои собственные детские воспоминания о зеленом лесе и счастливой ватаге. Сейчас создания, возникшие из предмифаго, более совершенны и без помех достигают своей основной формы. Форма Артур намного более реальна, и я замечал множество болотных форм из последней части первого тысячелетия нашей эры. И видел намек на некромантическую фигуру бронзового века. Ужасное мгновение. Страж Святилища Лошади исчез, само святилище разрушено. Я спросил себя: «Почему?» Охотник вернулся в «Волчью Ложбину»; угли его костра еще тлеют. И я видел свидетельства существования неолитического шамана, охотника-художника, оставившего на камнях и деревьях странные рисунки, сделанные красной охрой. Уинн-Джонс хотел бы, чтобы я исследовал этих фольклорных героев, незаписанных и неизвестных, но лично я страстно хочу найти первоначальный образ.