Ограбление Коффигнела - Дэшил Хэммет

Пока я думал об этом, мы вошли в дом, где она усадила меня в большое и мягкое кожаное кресло.

— Вы, должно быть, умираете с голоду после такой напряженной ночи, — сказала она. — Пойду посмотрю чего-нибудь.

— Нет, сядьте. — Я кивнул на кресло, стоявшее напротив моего. — Я хочу поговорить с вами.

Она села, сложив на коленях тонкие белые руки. Ни в ее лице, ни в позе не было ни малейшего признака нервозности, ни даже любопытства. Тут она явно перестаралась.

— Где вы спрятали награбленное? — спросил я.

По бледности ее лица ни о чем нельзя было судить. Оно было мраморно-белым, когда я увидел ее в первой раз. Темнота глаз тоже была естественной. Ничего не произошло и с другими чертами ее лица. Ее голос прозвучал весьма холодна.

— Простите, — сказала она, — этот вопрос не имеет ко мне никакого отношения.

— Суть в следующем, — пояснил я. — Я обвиняю вас в соучастии в ограблении Коффигнела и в убийствах, которые при этом произошли И я спрашиваю вас, где вы спрятали награбленное?

Она медленно поднялась, вздернула подбородок и посмотрела на меня с высоты по меньшей мере полутора километров.

— Как вы смеете? Как вы смеете говорить так со мной, с Жуковской!

— Мне нет до этого дела, будь вы хоть одним из братьев Смит! — Наклонившись вперед, я зацепился больной ногой за ножку кресла, и последовавшая за этим боль не улучшила моего состояния. — Суть нашего разговора в том, что вы — вор и убийца.

Ее сильное стройное тело превратилось в тело напрягшегося, готового к прыжку зверя. Белое лицо превратилось в морду обезумевшего животного. Одна рука — сейчас лапа — потянулась к оттянутому карману жакета.

Но не успел я и глазом моргнуть — хотя моя жизнь зависела именно от моего «неморгания», — как дикий зверь исчез. И вместо него вновь — а теперь я знаю, откуда авторы старых сказок черпали идеи, — появилась принцесса, надменная, стройная, высокая.

Она села, скрестив ноги, положила локоть на ручку кресла и, подперев кистью подбородок, с любопытством взглянула на меня.

— Как вы, — промурлыкала она, — умудрились прийти к такой странной и смешной версии?

— Я не умудрился, и это не странно, и не смешно, — сказал я. — Может быть, я сэкономлю время и уберегу вас от лишних неприятностей, если открою часть улик против вас. Тогда вы будете знать, на чем стоите, и не станете попусту напрягать мозги, изображая полную невинность.

— Я буду вам очень признательна, — улыбнулась она, — очень!

Я прижал свой костыль коленом к ручке кресла так, чтобы мои руки были свободны для подсчета фактов на пальцах.

— Во-первых — тот, кто планировал это дело, знал остров не просто хорошо, а каждый его дюйм. Нет необходимости спорить об этом. Во-вторых — машина, на которой был установлен пулемет, принадлежит местному жителю и была украдена здесь. Так же, как и лодка, в которой бандиты предполагали скрыться. Бандитам из другого места потребовалась бы машина или лодка, чтобы привезти сюда пулеметы, взрывчатку и гранаты, и они не стали угонять еще одну. В-третьих — в деле нет ни малейшего признака работы профессиональных преступников. Честно говоря, это работа военного от начала и до конца. Самый паршивый в мире взломщик сейфов мог бы проникнуть и в подвал банка, и в сейфы ювелира, не повреждая зданий. В-четвертых — бандиты из другого города не разрушили бы мост. Они могли бы его блокировать, но уничтожать бы не стали. Они сохранили бы его на случай, если бы им пришлось уходить в том направлении. В-пятых — бандиты, собирающиеся уйти на лодке, сделали бы работу быстро, не растягивая ее на всю ночь. Здесь было произведено достаточно шума, чтобы поднять на ноги всю Калифорнию от Сакраменто до Лос-Анджелеса. Вы же послали в лодке одного человека, чтобы он поднял стрельбу, но он не ушел далеко. Оказавшись на безопасном расстоянии, он выпрыгнул из лодки и вплавь вернулся на остров. Игнатий мог сделать это играючи.

Моя правая рука устала. Я взялся за левую.

— В-шестых — я встретил одного из вашей компании на пляже, и он шел от лодки. Он предложил захватить ее. Нас обстреляли, но человек за пулеметом просто играл с нами. Он мог бы в секунду уничтожить нас, если бы действовал всерьез, но он стрелял поверх наших голов. В-седьмых — тот же самый парень — единственный человек на острове, который, насколько я знаю, видел отплывающих бандитов. В-восьмых — все ваши люди, которых я встречал, были особенно любезны со мной. Даже генерал провел со мной целый час на приеме, болтая о пустяках. Это отличительная черта начинающих преступников-любителей. В-девятых — после того как машина с пулеметом была разбита, я погнался за человеком, находившимся в ней. Я потерял его из виду возле вашего дома. Итальянец, которого я поймал, не тот человек. Тот человек не смог бы выбраться на тропинку так, чтобы я не увидел его. Но он мог обежать дом со стороны генерала и скрыться внутри. Генерал любил его и помог ему. Я знаю это, потому что генерал совершил настоящее чудо, не попав в него с каких-то шести футов из дробовика. В-десятых — вы пришли в дом Хендрикссонов с единственной целью — выманить меня оттуда.

Пальцы на левой руке закончились. Я снова обратился к правой.

— В-одиннадцатых — двое слуг Хендрикссона были убиты кем-то, кого они знали и кому доверяли. Оба были убиты с близкого расстояния, ни разу не выстрелив. Я бы сказал, что вы заставили Оливера впустить вас в дом и, пока вы разговаривали с ним, один из ваших подручных перерезал ему горло. Затем вы поднялись наверх и, вероятно, застрелили ничего не подозревающего Брофи сами. Он охранял подарки не от вас. В-двенадцатых… но этого должно быть достаточно, а то у меня уже горло болит.

Княжна подняла голову и достала из изящного черного портсигара толстую белую сигарету. Я чиркнул спичкой. Глубоко затянувшись — сигарета сгорела почти на треть, — она выдохнула дым вниз, в колени.

— Этого было бы достаточно, — сказала она, — если бы вы не знали сами, что мы не могли успеть везде. Разве вы не видели нас время от времени? Разве все не видели нас?

— Это несложно! — ответил я. — Имея пару пулеметов, полный ящик гранат, зная остров как свои пять пальцев, в темноте и в грозу, против испуганных горожан — это беспроигрышный вариант. Вас девять человек из тех, кого я знаю, включая двух женщин. Пятеро из вас могли выполнять работу, тогда как остальные появлялись то тут, то там, создавая себе алиби. Так вы и сделали. Вы так старались, что с этим алиби обманули самих себя. Куда бы я ни пошел, я везде натыкался на одного из вас. А генерал! Этот старый шутник с бакенбардами бегал повсюду и водил простых жителей в атаку! Я готов побиться об заклад, что много раз водил! Им еще повезло, что хоть кто-то из них остался жив!

Еще раз затянувшись, княжна докурила сигарету, бросила окурок на коврик, растоптала его ногой, тяжело вздохнула, уложила руки на колени и спросила:

— Ну и что теперь?

— Теперь я хочу знать, куда вы дели награбленное?

Ее готовность отвечать удивила меня.

— Под гаражом, в тайнике, который мы выкопали несколько месяцев назад.

Я, конечно, не поверил, но в дальнейшем это оказалось правдой.

Больше мне нечего было сказать. Когда я неуклюже завозился в кресле с позаимствованным костылем, собираясь встать, она подняла руку и мягко сказала:

— Подождите, пожалуйста. Я хочу вам что-то предложить.

Привстав, я наклонился к ней и протянул руку.

— Ваш пистолет, — сказал я.

Она кивнула и сидела спокойно, пока я вытаскивал оружие у нее из кармана. Положив пистолет к себе в карман, я снова сел.

— Вы сказали, что вам все равно, кто я, — заговорила княжна. — Но я хочу, чтобы вы знали. Здесь так много нас, русских, которые когда-то были кем-то и сейчас стали никем, что я не буду утомлять вас повторением истории, которую мир устал слушать. Но вы должны помнить, что эта потрепанная история — реальность для нас, тех, кто был ее героями. Хотя мы бежали из России с тем, что смогли унести из нашего имущества, этого, к счастью, хватило, чтобы создать сносный комфорт на несколько лет.

В Лондоне мы открыли русский ресторан, но Лондон внезапно оказался полон русскими ресторанами, и наше заведение превратилось из средства к существованию в источник потерь. Мы пытались давать уроки музыки, языков и так далее. Короче говоря, мы пробовали все те средства зарабатывать себе на жизнь, что и другие русские изгнанники, и всегда оказывались в перенасыщенных и, следовательно, неприбыльных сферах. Но что еще мы знали, что могли делать?

Я обещала не утомлять вас. Итак, наши капиталы все таяли, и день, когда мы станем нищими и голодными, все приближался, день, когда читатели наших воскресных газет должны были познакомиться с нами — поденщицами, некогда бывшими княгинями, и великими князьями, ставшими дворецкими. Для нас не было места в этом мире. Отверженные легко становятся преступниками. Почему нет? Можно ли сказать, что мы приносили миру присягу на верность? Разве не мир безразлично взирал на нас, лишенных дома, собственности и страны?