Драконы Вавилона - Майкл Суэнвик

— Я т-только хотел п-посмотреть, чт-то вы тут д-дела-ете, — заикаясь, выдавил заробевший Вилл.

— Мы погружаем его в глубокий транс, — сказала одна из женщин. — А теперь тихо, смотри и учись.

Целительницы курили над Паком сигары. Они глубоко затягивались, а затем наклонялись и медленно, тонкими струйками выпускали дым на его голое изломанное тело. Мало-помалу хижину заволокло туманной синевой, превращавшей целительниц в привидения, а лежавшее перед ними тело — в расплывчатое пятно. Пак всхлипывал от боли и что-то бормотал, но постепенно стал затихать, а потом и совсем умолк. В конце концов по его телу прошла длинная судорога, он словно окаменел и перестал дышать.

Целительницы размалевали грудь Пака охрой, а потом замазали ему рот, ноздри и задний проход липкой замазкой из алоэ и белой глины. Покончив с этим, запеленали его тело длинной полосой белой льняной ткани. Твердое как дерево, спеленатое тело они закопали в черную болотную землю на самом берегу Ведьмячьего пруда.

Закидав могилу землей и затоптав, женщины отвернулись от нее и молча разошлись по домам, каждая своим путем.

Вилл смотрел им вслед, пока его живот не заурчал, обиженно напоминая, что с самого утра не получил ни крошки пищи. Ну ничего, тут неподалеку росла вишня, чьи ягоды как раз должны были созреть, и лежал пирог с голубятиной, который, как он знал почти наверняка, не слишком хорошо сторожили.

Не теряя зря времени, он поспешил в деревню.

Весь остаток дня Вилл гулял и развлекался и вернулся в необъятное брюхо дракона, когда солнце уже закатилось, заранее уверенный, что огромный Червяк закатит ему скандал. Но когда он сел в кожаное кресло и иголки вонзились ему в запястья, дракон заворковал, почти замурлыкал:

— Ну какой же ты пугливый! Весь дрожишь, с головы до ног. Не бойся меня, малыш. Я буду защищать тебя и заботиться о тебе. А ты, в свою очередь, будешь моими глазами и ушами, ладно? Вижу, вижу, что ты согласен. Ну а теперь давай посмотрим, что ты узнал за сегодня.

— Я…

— Тсс, — выдохнул дракон. — Ничего не говори. Мне нужен не твой рассказ, а непосредственный доступ к твоим воспоминаниям. Постарайся расслабиться сколько можешь. Сначала будет немного больно, но потом ты привыкнешь — и станет полегче. Вполне возможно, что со временем ты даже научишься получать от этого удовольствие.

В сознание Вилла внедрилось нечто влажное, холодное и скользкое. На языке появился противный привкус, словно медяшку долго во рту держал. В ноздри ударила мерзкая вонь. Еле сдерживая подступающую к горлу тошноту, Вилл попытался встать с кресла.

— Не сопротивляйся. Будет гораздо легче, если ты сам мне откроешься.

Вилл ощущал, что в него проникает нечто черное, гладкое и маслянистое. Кольцо за кольцом оно протискивалось все дальше и дальше. В какой-то момент он обнаружил, что парит в воздухе прямо над своим телом, которое теперь уже как чужое. Он слышал, как оно мучается сухой, безысходной тошнотой.

— Прими его целиком.

Боль. Боль несравненно худшая, чем любая испытанная Виллом до той поры. Его череп не мог, никак не мог выдержать такого давления. И все же это чужое продолжало проталкиваться в него, и мерзкая, пульсирующая слизь пропитала все его мысли, все его чувства, все воспоминания. Уродливо их раздула и поглотила. А потом, когда у Вилла уже не было сомнений, что голова его лопнет, процесс завершился.

Весь, без остатка дракон был внутри него.

Вилл закрыл глаза и в ослепительной, болью пронизанной тьме увидел царя-дракона таким, каким тот существует в духовном мире: гибким, светозарным, гудящим от энергии. Здесь, в царстве идеальных форм, он был не сломанной искалеченной вещью, но изящным существом, сочетающим красоту животного с обдуманным совершенством машины.

— Ну разве я не прекрасен? — проворковал дракон. — Разве я не отрада для созерцания?

Вилл задохнулся от боли и отвращения. И все же — да простят ему Семеро непотребную мысль! — это было чистейшей правдой.

2

ЦАРЬ-ДРАКОН

Каждое утро, как только поднимется солнце, Вилл вытаскивал тяжеленные, весом с него самого, аккумуляторы на Самозванцеву площадь, и дежурные сельчане их подзаряжали — сперва один, а затем, по мере того как на кузне делались остальные стоячие велосипеды, и два, и три, а в конце концов и все шесть. Одна из деревенских женщин, тоже назначаемая по очереди, ждала его с готовым завтраком. Как представитель дракона, он имел законное право зайти в любой дом и съесть там все, что найдет, но такой, но очереди, способ казался дракону более уважительным. Весь остаток дня Вилл по приказу своего господина бродил по деревне и ее окрестностям, день ото дня уходя все дальше и дальше, — бродил и смотрел. Первое время Вилл не понимал, что это такое он высматривает. Однако, сравнивая приказы, передаваемые им жителям деревни, с тем, что запомнилось за предыдущий день, он постепенно понял, что дракон исследует обороноспособность деревни и ищет пути ее укрепления.

Правду говоря, защитить деревню от сколько-нибудь серьезной военной силы было невозможно. Но можно было сделать ее менее заметной и менее привлекательной для возможного противника. Были посажены живые изгороди из колючих кустов и — в изобилии — ядовитый сумах. Были засажены деревьями и завалены буреломом все ведущие в деревню тропинки. Был спущен и осушен пруд, чтобы солидный запас пресной воды не привлек внимания наступающей армии. Когда по Приречной дороге приходил еженедельный грузовик с почтой и товарами для лавки, Вилл подолгу листал журналы у прилавка, отвлекая водителя, чтобы тот поменьше глазел по сторонам, а то еще заметит что-нибудь необычное. Когда главный пасечник с гордостью объявил, что есть излишки меда и что можно продать их в низовье реки за серебро, Вилл передал ему приказ дракона уничтожить половину излишков, чтобы деревня не прослыла слишком уж процветающей.

После заката, когда небо быстро темнело, Вилл ощущал привычное покалыванье в запястьях и некую смутную тревожную потребность, и тогда он возвращался к дракону, чтобы вступить с ним в тесное мучительное общение и поделиться всем, что видел за день.

Вечер на вечер не приходился. Иногда внедрение дракона оставляло его слишком разбитым, чтобы делать потом хоть что-нибудь. А иногда он проводил часы и часы, начищая и надраивая драконье нутро. Впрочем, чаще всего он просто сидел в пилотском кресле, прислушиваясь к еле слышному рокоту драконьего голоса, говорившего вещи, болезненные, как пытка, были они там правдой или нет, потому что нельзя было точно сказать, что они — неправда.