Звуки родного двора - Маргарита Минасовна Закарьян

– Подруга! Тебя муж обыскался, – Жанна протянула Нелли телефон. Шнура до балкона не хватило, Нелли вынуждена была вернуться в зал. Жанна спасла ее от печальных мыслей.

– Вот так да! Наконец-то объявился, – произнесла Нелли в трубку. – Через час буду дома.

Она старалась говорить тихо, скрывая суточное отсутствие супруга.

– Ну что? Еще по рюмочке? – спросила баба Варя, обращаясь к молодым женщинам.

– Нет. Пора домой. Жека ждет, – Неля стала собираться.

– Никитушка, проводим тетю Нелю? – обратилась Жанна к сыну.

Жанна с Никиткой посадили Неллю в автобус и возвратились дорогой через парк. Желание насладиться не успевшей испортиться погодой победило меланхолию, которая завладела Жанной после ухода подруги. Парк начал менять цветовую гамму. Деревья, кустарники, травы переливались всеми оттенками зеленого и желтого. Желтого было больше. Этот цвет побеждал медленно, но уверенно и красиво. Он вызывал удивительную гармонию единения с природой. Воздух уже не пах летом, но и осени в нем было мало. Карусели рисовали красные и синие оси. У слонов облезли хоботы, а у лошадок потускнели глаза. Парк готовился к мертвому сезону, ко времени правления грусти.

– Мамочка, а почему Марья Изотовна говорит, что детство – единственное богатство, – спросил Никитка. – Я что, богатый?

– Это потому, что оно беззаботно. Когда вырастешь – поймешь.

– А старость тоже богатство, только в обратную сторону? – не унимался Никита.

– Богатство – это душа человека, его добрые поступки. Неважно, молод он или стар, – улыбнувшись, ответила Жанна. – Ты лучше скажи мне, как это тебе удалось за весь день не натворить глупостей?

– Я встал сегодня поздно, мамочка, – серьезно ответил Никитка.

Жанна рассмеялась, поцеловала сына и с любовью прижала самого дорогого человечка на Земле.

– Мамочка, а почему Ленька говорит, что их не любят, потому что они евреи? Ленька считает, что еврей, ну, не то чтобы хуже русского, а как-то младше званием. Получается, что звания бывают не только у военных, но и у всех людей?

– У людей, Никитушка, звание одно – Человек. Он получает право называться этим гордым словом при рождении, а уж потом, в зависимости от воспитания, среды, обстоятельств, это звание может меняться. Родившийся может состояться как честный, добрый, порядочный человек либо стать нелюдем. Не может быть плохим еврей или русский – может человек быть нехорошим.

– А баба Варя рассказывала, что дедушка мой тоже был не русским.

– Твой дедушка, Григор Гаспарович Токмазов, родился в благородной армянской семье. Он, как и твой папа, строил наш город. Дедушка был награжден высоким званием – Заслуженный строитель Кубани, и папа этим гордится.

– Я, мамочка, тоже получу звание, когда вырасту!

– Ты уже его получил. Я тебе присвоила звание самого родного человечка на земле, правда немного хулиганистого. Но ведь это поправимо, правда? – игриво спросила Жанна Васильевна, заглядывая сыну в лучистые глаза. От них исходил теплый свет.

В эту минуту она поняла, пусть на краткий миг, что по-настоящему счастлива. Она растворилась в любимых до боли Токмазовских глазах Никитки. Вот она, радуга детства! В них, в этих сто раз целованных глазах, она увидела волшебную страну, в которой ее наивный мальчик наощупь летел в далекое, еще не понятое им Нечто, именуемое жизнью. До чего же в этот миг захотелось Жанне, чтобы этот путь для сына стал светлым и счастливым. Прижавшись друг к другу и любуясь чистым, нежным небом, под которым раскинул свои границы морской берег, они почувствовали кровное родство с природой и городом, в котором протекала их жизнь. Легкий ветер разбросал по всему парку жухлые листья и с Летней эстрады донес любимую песню Никитки: «… Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…». А где-то там, далеко за границей моря, в волшебной стране детства, песня отзывалась эхом: «…Выбери меня, выбери меня, птица счастья…» – доносилось уже из-за тридевяти земель.

Сергей Григорьевич и баба Варя от скуки смотрели телевизор и пили чай с мелиссой в ожидании Жанны и Никитки. Вдруг дверь тихонько приоткрылась и появился Никитка, затем вошла Жанна. Лицо у Сергея Григорьевича засветилось. Жанна заметила, что он в хорошем настроении. За десять лет супружеской жизни она научилась понимать мужа с первого взгляда, чувствовать его настроение по походке, каким-то, только ей известным, жестам, тембру голоса, осанке и многому другому, что знакомо до мелочей в любимом человеке. И дело было вовсе не в том, что Токмазов – муж, отец ребенка, и к тому же преступно красив. Дело в том, что она не мыслила свою жизнь без присутствия в ней этого человека. Может быть, поэтому на лице Жанны всегда читалось тихое, незаметное, светлое счастье – то, что отсутствовало в лице Нелли.

– И где это вы так долго пропадали? – ласково спросил Токмазов.

– Бродили по парку, прошлись по набережной, – ответила Жанна.

«До чего же хороша!» – подумал Токмазов, наградив супругу оценивающим взглядом.

В Жанне было все безукоризненно: маникюр, прическа, макияж, красивые вьющиеся каштановые волосы, спадающие на плечи тяжелыми локонами, большая грудь и невероятно тонкая талия, облаченные в вишневое бархатное платье. Токмазов подошел к Жанне сзади и обнял за плечи. Она почувствовала запах его тела. Слегка развернувшись, Жанна встретилась с глазами Сергея – зеленого цвета, глубокими, обрамленными густыми черными ресницами – точь-в-точь как у Никитки и бабы Вари. Глаза смеялись. Жанна чувствовала свою принадлежность к ним, этому генетическому семейному «наследию», ощущала светлое, святое чувство счастья, где нет горечи и зла, отчаяния и суеты, где царствует любовь, где испытываешь радость, что ты свой среди своих. Волшебную силу дарили Жанне эти глаза Токмазовского рода. Никитка, смеясь, схватил отца за руку. Освободившись от объятий мужа, Жанна вышла на балкон. Сергей Григорьевич и Никитка стали бороться. От восторга Никитка визжал и смеялся во весь голос, его было слышно на улице. Жанне смех сына показался необычным, звонким, продолжительным. Ветер ласкал ее плечи и лицо, укутывая их покрывалом волос. Вместе с легким ветром стал накрапывать мелкий дождь. Обрывки бумажного змея стали мокрыми и лохмотьями повисли на ветках жердели. В какой-то момент Жанне показалось, что на ветках жердели висит печаль. Она стекала каплями с листьев дерева. Стало грустно по ушедшему. Жанна четко поняла, что ею прожит еще один день, разменявший вечность на миг. И в этом бесконечном круговороте времени звучал беззаботный, счастливый детский смех Никитки. Он пробился через балконную дверь на улицу и заблудился в ветках жердели.

Жанна вернулась в зал и присела на край дивана рядом с успокоившимся Никиткой и раскрасневшимся Сергеем. Баба Варя наблюдала за своими детьми из