Женщина, которая в Теме - Эрик Романидис

Петрос: Посетители обратили внимание на вашу ссору?

Джордж: Да, еще как обратили. Хохотали, как припадочные, хорошо еще, народу немного было.

Петрос: И как же вы поступили?

Джордж: Я совершенно не понимал, что делать. Все это выбило меня из колеи, в ушах у меня ухала кровь от стыда и обиды. Тогда я не нашел ничего лучше, чем догнать ее возле столика и попытаться объясниться. Говорю, мол, ты не так поняла, давай попробуем еще раз поспокойнее. Попытался все в шутку перевести, даже ухитрился создать подобие улыбки на лице. Но она и слушать ничего не хотела, собралась уходить. Первая оторопь с меня сошла, и я стал чувствовать, что начинаю злиться. Я резким движением схватил ее за руку и говорю – так не пойдет, меня нельзя вот так запросто выставить на посмешище и свалить, не прокатит. В ответ она посмотрела на меня так, что от неожиданности я даже ослабил хватку, позволив ей освободить свое запястье. Фотини мгновенно воспользовалась этим, схватила с соседнего столика бокал с пивом и выплеснула мне прямо в лицо. На, говорит, остынь, баран похотливый.

Петрос: И ушла?

Джордж: Да. Напоследок сказала еще, чтобы я им на островах не попадался, а то опять придется костюм чистить. Я так и остался стоять посреди клуба, под всеобщий хохот, словно в кошмарном сне. Я все пытался понять и распознать это новое чувство, которое я испытал, но оно все ускользало, уступая место ярости.

Никогда в жизни не испытывал такого унижения… Или испытывал? Когда-то давно – еще в детстве…

И высокий, сильный, покрытый татуировками и шрамами, обросший щетиной на щеках и черной с проседью шерстью на мускулистой груди вдруг куда-то исчезает, уменьшается, съеживается…

Его огромные руки снова становятся как тоненькие карандашики, а ноги, напоминающие лапы медведя, вдруг превращаются в макаронинки, на которых нет волос, лишь нежный пушочек.

Ноги ноют, руки чуть подрагивают – он много бегал сегодня по залу, приседал, отжимался, даже умудрился после всего этого еще три раза подтянуться. До стальных мыщц-канатов, как на фотографии, тайком вырванной в читальном зале из номера «Советского спорта», еще далеко, но он каждое утро пытается углядеть в зеркале хоть какие-то изменения в тщедушном тельце.

Потный и разгоряченный, он, еще не доходя до душевой, стаскивает через голову липнущую к коже майку, уже представляя, как встанет под прохладные, ласкающие тело струи. Он будет жадно ловить их ртом, фыркать и ухать – а потом, тряся головой, чтобы прочистить от воды уши, вприпрыжку пошлепает по коридору на улицу…

Майка цепляется за подбородок, больно тянет уши, никак не желая сползать с головы. Он выставляет руку вперед, нащупывает дверь душевой и, толкнув ее, резким движением сдирает майку с лица.

Влажный пар залепляет глаза. Он чихает, ожесточенно трет нос, кашляет – и так и застывает с открытым ртом.

Это не мальчишеская душевая.

И тонкие, гибкие, загорелые тела с белыми полосочками на ягодицах и груди совершенно точно не принадлежат парням.

Он вжимается спиной в стенку, осторожно нащупывая рукой дверь. Мокрая ручка выворачивается из потной ладони, а он все дергает и дергает.

Девушки не видят его, они трут друг другу спины, сгибают ноги в коленях и подтягивают до груди, чтобы пройти мочалкой от копчика до… Он судорожно сглатывает и чувствует, как жаркой стыдливой тяжестью наливаются уши, а потом, секундой позже, но уже тяжестью сладостной набухает в паху.

Одна из девушек, – он узнал их, это команда баскетболисток из одиннадцатого класса, – закрыв от удовольствия глаза, выныривает из-под горячего – пар так и поднимается над влажными капельками на нежной коже – душа и неторопливо скользит к полотенцам.

Которые лежат стопкой на низкой скамейке.

Рядом с ним.

Он дергает ручку, но пальцы соскальзывают, и он слышит предательский щелчок собачки замка.

Девушка наклоняется к полотенцам, все еще жмурясь от удовольствия. Ее плечо практически касается его бока, а небольшие груди чуть подрагивают, покрываясь мурашками – от двери ощутимо тянет холодом. Он не может оторвать глаз от ее соска, который медленно твердеет, темнея – и так же твердеет у него внизу живота, до боли, до окаменения мышц.

Девушка перебирает полотенца, видимо, на ощупь ища свое, – и, озадаченно вздохнув, открывает глаза. Он замирает. Он знает, что сейчас произойдет – видел сто раз в кино. Сейчас девушка раскроет рот, и пронзительный визг, отскакивая, как баскетбольный мяч, от кафельных стен и пола, оглушит его, раздавит, пригвоздит к месту. А затем, секундой позже, лавина крика вытолкнет его из душевой и погонит по коридору, словно ветер сухой осенний лист…

Но девушка молчит. Она смотрит на него – чуть оценивающе, и пухлые губы кривятся в странной усмешке.

– Девочки, – вдруг говорит она низким голосом. Кажется, что звук идет у нее даже не из груди, а откуда-то ниже, от пупка, рождается в этом мягком, чуть подернутом жирком животе, от которого Егор почему-то не может оторвать глаз. – Девочки, – повторяет она с какой-то странной нежностью. – Смотрите, кто у нас тут…

Она подходит к нему и проводит пальцем ему по губам. Подушечка пальца сморщилась от воды, и губы начинают сладостно ныть от непривычного ощущения.

Он судорожно сглатывает, стараясь не думать о том, что плавки натягиваются все сильнее и сильнее, и прикрывает их рукой.

Девушки обступают его. Они выше его на голову, а то и на две – ладные, гибкие, загорелые, чисто выбритые во всех местах. Он не может не смотреть на них – для этого ему надо бы было закрыть глаза.

– Меня зовут Мария, – та, что увидела его первой, протягивает ладонь для рукопожатия. – А тебя?

Его правая рука прикрывает плавки. Он неуклюже пытается протянуть левую руку, но девушка улыбается, и он пытается сменить руки.

Резким движением убирает правую, дергает на ее место левую.

– Я… – начинает он.

Он не успевает ничего сделать. Его руки перехватывают. Крепко стискивают кисти. Растягивают в стороны, чуть приподнимая – так, что он вынужден вытянуться вверх, едва касаясь кончиками пальцев ног пола.

– Ай! – тоненько пищит он. Как котенок.

И это единственный звук, который ему удается издать, потому что секундой позже он задыхается от ожога – резиновой купальной шапочкой ему шлепают по голому животу.

Дальнейшие воспоминания вспыхивают и пульсируют, как стробоскоп на школьной дискотеке.

Девушки молчат, лишь иногда чуть слышно хмыкая, растягивая губы в жутковатых оскалах, которые он в любое другое время принял бы за улыбки. Душ продолжает работать, истекая водой и паром, наполняя комнату гулким шумом. Он дергается в крепких захватах, пытается скулить, но очередной удар шапочкой по мягкому животу, белым бедрам и костлявой спине заставляет его захлебнуться воздухом и только едва слышно простонать.

Девушки улыбаются. Шапочки мелькают перед его глазами, как флажки – голубые, розовые, белые. Какие-то ударяют его со всей силы, с оттяжкой, так, что на нежной коже набухает розовый след; какие-то едва касаются, вызывая странную дрожь.

Кто-то оттягивает ему плавки. Он пытается вывернуться, сжать ноги – но чья-то рука сбоку делает резкое движение, и плавки опадают на пол мокрой тряпкой.

И тут на него обрушивается волна смеха. Девушки перекрикивают друг друга, тыча в него пальцами. Держащие руки дрожат от хохота и распинают в воздухе сильнее, до боли натягивая мышцы.

Он опускает глаза вниз. Его член съеживается, обмякая и повисая, словно его окунули в ледяную воду. Девчонки смеются, показывая пальцами размер, жалеют его, выкрикивают что-то про «членик». Его окатывает жгучая волна стыда, и внутри все сжимается.

В дверь душевой стучат – но кто-то из девчонок громко кричит, чтобы не мешали, и незваный гость, что-то ответив, уходит.

Снова повисает тишина. Егор обмякает, как за минуту до этого обвис его член, и жалобно смотрит на девчонок. Ира усмехается и подмигивает остальным.

Его тащат в душ, заталкивают в дальний угол и начинают брызгать водой, то и дело меняя температуру. Он пытается убежать, выскользнуть – но сильные руки отталкивают его обратно, каждый раз все сильнее и настойчивее шлепая по ягодицам или стискивая низ живота. В него кидают хлопья пены, и он уже задыхается от воды и мыла, барахтаясь на мокром полу, – а девушки сжимают круг.

И вот снова перед глазами начинает мелькать голубое, розовое и белое…

Последнее, что он чувствует перед тем, как потерять сознание, – это тугую горячую волну, пробежавшую от ступней до судорожного сжавшегося ануса и взорвавшуюся на кончике члена.

Когда он открыл глаза, в душевой было пусто. Лишь чуть шумел невыключенный душ, да на полу валялась голубая купальная шапочка, покрытая хлопьями пены. Он долго не мог встать на ноги – они подгибались, по пояснице и в животе то и дело пробегала волна сладкой дрожи, а член чуть пульсировал. Егор ловил раскрытым ртом горячий влажный воздух, а перед глазами мелькали гибкие загорелые тела, упругие груди, темные соски – и голубое, розовое, белое… голубое, розовое, белое… Член начал подниматься, и он прикрыл его рукой, словно желая сохранить секрет, который теперь будет с ним навсегда.