Ваша честь (СИ) - Брэйн Даниэль

Итак, если первый этап — это оценка — господи, как коровы на рынке! — невесты медиками и кем-то еще, то меня могут отправить домой из-за кривой ноги. Стоит на это надеяться? Наверное, нет, потому что рожать наследников кривая нога еще никому не мешала. В России, тогда еще на Руси, обращали внимание на плодовитость женщин в семьях невест, но тут это может не считаться за плюс. Первый этап по моему состоянию я могу и пройти, почему бы и нет. Я опять покосилась на служанку, которая торчала задом из сундука, не ворует она оттуда что-нибудь, интересно? Она не хотела такой участи прежней своей госпоже, но и мне она тоже ее не желает. Поверим. Поверим и сделаем так, чтобы доктора определенно посчитали меня... недостойной его высочества.

Моя мать — мать Йоланды — не знала собственную дочь, которую вышвырнула как некондиционный товар в сельскую глушь. За это спасибо. И, судя по всему, здесь нет никого, кто мог бы заинтересоваться странностями в ранее абсолютно адекватном поведении Йоланды. Столько лет я наблюдала, как подсудимые корчат из себя душевнобольных, что должна была чему-нибудь научиться. У меня преимущество — здесь точно не умеют диагностировать заболевания психики так, как там, где я жила раньше.

Но я не успела выработать стратегию поведения, поняла только, что мой истерический смех вызвал тогда правильную, нужную мне реакцию у матери Йоланды. Пусть даже я получу еще несколько оплеух, если такова цена двадцати лет жизни. Рискну, понадеявшись на то, что в худшем случае меня отправят на церковное покаяние, потому что, если судить по истории, сумасшедшие дома должны появиться намного позже.

Я услышала в коридоре шаги, приглушенные голоса, а потом отворилась дверь и на пороге возникла графиня. За ее спиной маячили двое мужчин, и я насторожилась.

— Пошла вон, — коротко бросила мать Йоланды служанке, и та подчинилась, успев бросить на меня озабоченный взгляд. — Осмотрите ее, — обратилась она теперь уже к одному из мужчин — высокому, похожему на половинку ободранного козла, и тот с готовностью затряс головой.

Бородка у мужика тоже была козлиной. В коридоре появился третий мужик, по виду сущий бандит, но лишь по виду. Кому как не мне было знать, что самые большие сроки получают те люди, на которых никто никогда бы и не подумал, и что бежать без оглядки стоит от незнакомца, которому хочется отдать все, что у тебя есть — и руку, и сердце, и банковский счет, а бывает, что крайне добропорядочный, уважаемый, обласканный академиями разных стран гражданин интересуется не счетами, а именно что руками. И прячет их в двух шагах от районного управления внутренних дел в темной воде закованной в камень речки.

Графиня закрыла дверь, и я осталась один на один с — докторами? Кого еще могли прислать для осмотра? Вероятно, это люди от короля, подумала я и спросила себя: а что будет, если они найдут меня немного не первой свежести?

Одеты доктора были — конечно! Здесь явно не в почете были яркие тона! — в темное. Короткие штаны до колен и что-то вроде стеганых курток, из-под которой у козлообразного выглядывал белый воротник. У других и того не было. хотя нет — было, но тоже темное. У них тут траур?

Я встретилась взглядом с козлообразным мужиком. Его помощник, совсем еще молодой парень, поставил на пол деревянный сундук наподобие тех, какими во времена моей юности обзаводились сантехники. Я не хотела даже гадать, какие там у них инструменты, но, пока доктор смотрел на меня, я демонстративно стащила с пальца один из перстней и показала ему.

Это было неплохое решение. Доктор стал странно задумчив. Должно быть, перстень немало стоил, и я поспешила закрепить впечатление.

— Я дам вам этот перстень, если вы скажете при дворе, что я уже недевственна, — заявила я, и доктор опешил так, что затряс бородой точь -в-точь как козел. Идеальное сходство.

— Ме-ме, — неуверенно начал он, и я даже глаза прикрыла, чтобы иллюзия была абсолютной. — Ме-ме... меня прислала ее сиятельство, ваше сиятельство, как вы себя чувствуете?

Я надела перстень обратно на палец.

— Ужасно, — призналась я. Отчего-то мне стало весело, хотя я и предположила, что это первый предвестник серьезного срыва. — Меня бросает то в жар, то в холод, иногда я не могу подняться с постели, сплю урывками, просыпаюсь и долго потом не могу заснуть, я не могу есть, не хочу пить, — вранье, я уже давно хочу пить, — меня раздражают звуки.

Этого мало, с досадой подумала я. Но, кажется, доктора и без того смутила моя откровенность.

— У вас. — проблеял он, но я решила, что ему рановато ставить диагноз.

— Я забываю, как прошел мой день. Я не помню людей, которых видела, и что я им говорила. Я роняю предметы, ночами я не чувствую рук. Меня бьет озноб, даже когда тепло, и если я все-таки сплю, то чувствую, что задыхаюсь. И меня пугают клоуны.

Клоуном, конечно, была сейчас я сама. И говорила, что приходило мне в голову, понимая, что это не болезни появились в последние времена, а наука сообразила их диагностировать как нечто, что подлежало лечению. Все неврологические заболевания я могла в этой эпохе исключить смело, но притвориться психованной дамочкой сходу мне мешало именно правдоподобие. Я же не бухгалтер Берлага, в конце -то концов.

Доктор важно покивал.

— Да-да-да, ее сиятельство так и сказала. Приступайте, господин Бак.

Грозного вида мужик согласно кивнул и повернулся сперва к помощнику, а я задумалась: этот паренек медик или его подручный? Чей это кофр, или как его верно назвать? Паренек принялся доставать из кофра подозрительной чистоты инструменты, и меня пугал не столько их вид, сколько то, что со мной собираются делать.

Не зарезать, это понятно, но — обречь на заражение крови, похоже на то.

— Поднимите рукав, ваше сиятельство, — пророкотал господин Бак, и я вцепилась в подлокотники кресла.

Кровопускание и клизма — такой же символ медицины, как в мое время — чаша, змея и красный крест. И клистир я бы выбрала с большей охотой, потому что меньше всего я хочу умереть не то чтобы рано, но очень мучительно.

Я подумала про Джорджа Вашингтона — того самого. Светило политики скончалось от рвения докторов, лишившись за пару суток половины всей крови. Я опять вспомнила про комаров и тайгу и позволила себе нервно хохотнуть.

Помогло, но не полностью. Доктор уставился на меня с изумлением, но паренек все так же бесстрастно выкладывал прямо на стол инструменты моей предстоящей пытки. Я же снова сняла кольцо, протянула его теперь уже господину Баку.

— Нет-нет, ваше сиятельство, за услуги цирюльника ее сиятельство уже расплатилась.

Я плачу тебе, чтобы ты не резал меня, идиот!

Инструменты, похожие на щипцы, опасную бритву и металлические емкости, конечно, ополоснули. Но этого было мало даже с учетом того, что их — маловероятно! — могли протереть спиртом. Я не могла вспомнить, как именно пускали несчастным кровь, но подозревала, что резали вену, и как после этого не истечь кровью совсем?

Сохранила ли история имена и количество жертв коновальского произвола? У меня под рукой больше нет «Гугла», и мне этого уже не узнать.

— Возьмите это, — приказала я сквозь зубы и бросила перстень цирюльнику, что примечательно, тот ловко поймал трофей, — и уберите от меня все это! — я ткнула пальцем в сторону стола. — Я буду кричать и скажу, что вы втроем воспользовались положением и хотели подвергнуть меня бесчестью. Мало того, что я графиня, я еще и должна завтра предстать на отборе перед самим королем.

В моем плачевном положении были плюсы, и я не могла их не использовать. Шантаж? Всего-то словами, и на войне хороши все средства, а я в самом прямом смысле сейчас сражалась за свою жизнь.

Мысль, что меня начнут кромсать грязными, нестерильными ножами, приводила меня в ужас. И вот теперь я начала чувствовать панику, смешанную с омерзением.

— Вы еще не передумали стать врачом, Дамиан? — спросил доктор у паренька. — Что же, тогда вот вам явный пример кипения крови. Она будет сопротивляться, держите ее.