Утопи свои обиды - Лев Альтмарк

— Журналистское расследование?

— Я похож на журналиста?

Давид Бланк испытывающе глянул на меня и отрицательно покачал головой. Чувствовалось, моя речь пришлась ему по нраву. А кому не понравится, когда народная молва приписывает тебе сверхъестественные способности?

— Значит, вы явились ко мне, — медленно проговорил он, — чтобы выведать секреты? А почему вы решили, что, если они у меня и есть, то я их выложу вам на тарелочке? Ведь секреты на то и секреты, чтобы держать их ото всех в тайне.

— Да не хочу я ничего выведывать, просто мне интересно узнать об их существовании! Был бы я каким-нибудь папарацци или специалистам по аномальным явлениям, наверняка придумал бы что-то похитрей, чтобы втереться к вам в доверие!

— Вы правы, — Давид озорно стрельнул по мне глазами и приосанился, — кишка у вас тонка… Кто вы, кстати, по образованию?

— До приезда сюда, — вздохнул я, — и в самом деле был журналистом, скрывать не буду, а здесь…

— Что с вами произошло здесь, можете не рассказывать, — перебил меня Давид. — Журналистов в Израиле и без вас хватает. Для нашего брата здесь берегут работы попроще и погрязней.

— В принципе так, — согласился я, — хотя что может быть грязней журналистики?..

А Давид уже вскочил со стула и, забыв про обещанный чай и сок, принялся расхаживать вокруг стола.

— Хотите, я и в самом деле, приоткрою вам свои секреты? — Он остановился напротив меня и посмотрел сверху вниз. — Не знаю, для чего мне это нужно, но… приоткрою. Мания величия, знаете ли, заела! Просто вы мне чем-то приглянулись.

И тут я подумал, что для того, чтобы побольше расположить к себе этого странного человека, не плохо было бы поиграть в плохого мальчика. Так будет выглядеть наверняка достоверней.

— А если я всё-таки не тот, за кого себя выдаю? — криво усмехнулся я. — Послушаю вас, намотаю себе на ус, а потом, едва выйду, прямиком направлюсь в ту же налоговую инспекцию или полицию!

— А вот это мне совсем не страшно, — расцвёл, как майская роза, Давид. — Я вполне могу сделать так, что по выходу отсюда вы не вспомните ни слова из нашего разговора.

— Так это всё-таки правда? Меня не обманывали? — удивился я. — Вы умеете стирать память?

Давид ничего не ответил, лишь стоял и с улыбкой разглядывал меня.

— Если я забуду обо всём, — продолжал я, — то для чего вам тогда что-то рассказывать? Какой прок? Мания величия так и останется… неудовлетворённой!

Я даже пожалел в душе, что так опрометчиво согласился на Сашкино предложение. Кто его знает, что на уме у этого доморощенного гения? Превратит меня в идиота, не помнящего, кто я и откуда, и пускающего счастливую слюну от манной кашки в психушке?! Не-е, братцы, в такие игры играть я не хочу!

— Знаете, уважаемый, — я встал со стула и глянул на часы, — мне пора бежать, я совсем забыл, что у меня сегодня кое-какие встречи назначены. Вероятно, мой визит сюда был ошибочным.

— Перестаньте! — расхохотался Давид. — Никакой я не гипнотизёр и не колдун, и вреда вам не причиню. Да и секретов-то у меня никаких нет. Я такой же, как все, обыкновенный человек. Ну, может, не совсем такой, потому что иногда осмеливаюсь задуматься над тем, как применить то, что уже давно известно человечеству, а оно так и не научилось использовать это в полную силу…

Так-так, непроизвольно отметил я про себя, великий и ужасный Гудвин потихоньку приступил к изложению своих программных материалов. Хоть и скромничает, величая себя обычным человеком, но амбиции у него зашкаливают. Это видно невооружённым глазом. Иначе для чего я ему сейчас? Нужен ему, ой как нужен хоть один человечек, который подыграет ему и станет им восхищаться!

— Кстати, по своей первой специальности я инженер, — поделился я своими секретами, — технический институт закончил когда-то. Только вот в изобретатели никогда не рвался, другие у меня интересы были.

— И это, молодой человек, плохо! — Давид даже погрозил мне пальцем, словно непослушному ребёнку. — Наука и техника это такое безграничное поле для фантазии, что дух захватывает… Я сразу почувствовал, что у вас гуманитарный склад ума, но, как каждого нормального еврейского мальчика, ваши родители определили вас в технический ВУЗ, мол, что это за специальности — журналистика, культура и искусство? Техника, коммерция, медицина — это более практично и основательно. И вы бы тут добились куда более весомых результатов, чем в журналистике, если бы послушали родителей и продолжали техническую карьеру… Разве я не прав?

То, что разговор почему-то перешёл на обсуждение моей скромной персоны, мне совсем не нравилось. Не за этим я ехал сюда, а Давид моего недовольства как будто не замечал.

— Тех, для кого техника стала главным призванием и смыслом жизни, увы, единицы, — задумчиво продолжал он. — К счастью, мне повезло. Моё призвание стало моей сферой деятельности.

— Значит, вы счастливый человек, — подал я голос. — Завидую вам.

— Самый счастливый! — высокомерно поправил Давид. — Хотя и скучно, признаюсь, жить на белом свете, когда никто это не ценит, а от тебя требуют каких-то банальностей. Вроде излечения от застарелого радикулита или… — он посмотрел на меня и ухмыльнулся, — от насморка. Поэтому я и разговорился с вами. Ведь на самом деле вы пришли не лечиться и даже не с целью что-то выведать, да? Вы, если я не ошибаюсь, пришли с абстрактной целью понять, существует ли в природе реальное чудо, которое мне приписывают. Ведь так?

— Так. — Я почесал кончик носа и решил продолжить игру в плохого мальчика. Раз уж карта попёрла, то примем правила игры. — Одно меня немного удивляет: как вы легко говорите о чуде… Завеса тумана, которую вы создаёте, она действительно необходима? Без неё нельзя? Не скрывается ли за ней что-то совсем уж банальное?

— Думаете, незаслуженно рекламирую себя? — Давид искоса глянул на меня, и от его взгляда мне стало немного не по себе. — Да, молодой человек, не случайно я позволил вам беседовать со мной и не выгнал, как многих других, кто пытался лезть в мои секреты. Вы мне даже чем-то симпатичны. Своей недоверчивостью и нежеланием сразу хватать вершки…

Невольно я отметил про себя, что дело худо-бедно пошло на лад, и мне будет, чем порадовать Сашку Гольдмана. Всё-таки при всех своих гениальных способностях Давид Бланк вовсе не такой проницательный психолог, чтобы до конца разобраться в мотивах, движущих мной.

— На самом деле, — зачем-то ляпнул я, — мне тоже хотелось бы ухватиться за вершки, но только чтобы потом показались и корешки!

— А вы не такой простачок, каким хотите казаться! — Давид с улыбкой посмотрел на меня и махнул рукой. — Успеете ещё, не всё сразу. — Он поглядел на дешёвые электронные часы, висящие на стене, и вздохнул: — Сейчас у меня времени нет. Дела, знаете ли. Если хотите, подлетайте ко мне через пару дней, и мы тогда уже основательно побеседуем. Вам далеко добираться до нашего поселения?..

Выйдя из дома Давида Бланка, я всю дорогу невольно раздумывал о нашем разговоре. Даже несколько раз восстанавливал в уме последовательность нашего общения и с облегчением отмечал, что великий и могучий Гудвин не стёр мою память, как у бедняг, чем-то ему не приглянувшихся. Это обнадёживало. Видно, полицейское начальство Гольдмана верно рассчитало, что я окажусь именно тем человеком, который справится с этой неразрешимой задачей. А там, глядишь, и какая-нибудь копеечка мне обломится за хлопоты…

4

Россия Июль 1994

Вопреки ожиданиям в израильском посольстве Дмитрия приняли вовсе не с распахнутыми объятиями. Пройдя внутрь за ограду посольства, ему пришлось долго объяснять охраннику, что перед тем, как встать в очередь для оформления выездных документов, ему необходимо встретиться с кем-то из ответственных работников, но охранник всё время отмахивался и жестом показывал пройти в зал с остальными посетителями.

Дмитрий послушно прошёл в зал, мрачно уселся на стул и принялся ждать, пока кто-нибудь выйдет из дверей с грозной надписью «Вход только для работников посольства». Наконец, оттуда выпорхнула молоденькая девица с пачкой бумаг в руках и хотела уже проскочить мимо, но Давид мягко ухватил её за локоть. Некоторое время девица слушала его и понимающе кивала головой, потом что-то сказала на иврите, виновато развела руками и убежала.

Дмитрий снова уселся на стул и принялся теребить тесёмки папки, в которой были аккуратно сложены описания его изобретений. Но толку от сидения, как он уже догадывался, не было никакого. Надо действовать напористо и нагло, потому что иначе в этом мире ничего не добьёшься. Эту фразу ему постоянно твердила Людмила, с которой он развёлся три месяца назад и почти не вспоминал о ней.

Он несколько раз прошёлся по залу, без интереса разглядывая публику, которая заполняла анкеты и суетилась с документами, потом решительным шагом подошёл к одной из служебных дверей и постучал. Дверь тотчас открылась, и парень в белой рубашке с галстучком вопросительно уставился на Дмитрия: