Бледный гость - Филип Гуден

Но едва я сделал шаг, белая фигура снова появилась слева от меня и заскользила среди деревьев, балансируя на границе поля зрения. И тут я перепугался не на шутку, от страха позабыв себя и то, что бегу не по той дороге, чем только усугубляю свое положение. Моим единственным желанием было нестись сломя голову через этот проклятый лес и вырваться наконец на открытое место. Но на петляющей дороге особенно не разбежишься, и все это время белая фигура не отставала от меня.

И вот уже в полной панике, я выбежал на поляну. Там, беспечно расположившись на травке, трапезничала вся моя компания. Выходит, я бежал по верному пути! Повозка стояла посреди поляны, стреноженный Флам пасся тут же. Только представьте, прекрасное место для полуденного отдыха, приветливое солнце, в общем, настоящая идиллия, пасторальная сцена, не хватало только напевающего простые песенки барда или пастушка, играющего на тростниковой дудочке.

И тут на поляну выбегает растрепанный и красный как помидор Николас Ревилл. Некоторые оборачиваются, но остальные слишком заняты едой и болтовней. Кое-кто уже вообще дремлет на шелковистой травке.

Обессиленный, я доковылял до Джека Уилсона и Лоренса Сэвиджа.

– Ник! Что с тобой такое?… – вытаращился на меня Лоренс.

Джек ухмыльнулся, вероятно ужасно довольный моим жалким видом. Еще бы, ведь все утро я высмеивал его за позорное бегство с рыночной площади.

– Ничего, – отдуваясь, отозвался я. – Все нормально.

– Будь ты белым как полотно, я бы сказал, что ты привидение увидел, – сказал Лоренс.

– Я… мне показалось, что среди деревьев кто-то есть.

Джек, Сэвидж и другие ребята поглядели туда, где дорога выходила на поляну. Там, по обе стороны от тропы, стояли плотные стены зелени. Легкий ветерок вился в кронах деревьев. Небо было чистым и безмятежным.

– Что именно ты видел? – спросил Майкл Донгрэйс, один из самых младших в труппе, игравший девиц и пажей.

– Чтоб я знал! – Я уже совсем запутался, уверенность, что я вообще что-то видел, слабела. – Игра воображения, пожалуй. Только и всего.

И действительно, расположившись на поляне, в окружении друзей и коллег, жуя хлеб и потягивая эль, чувствуя, как подсыхает на солнце мое мокрое от пота лицо, а сердце и легкие возвращаются к нормальной работе, я предпочел счесть произошедшее со мной просто плодом разыгравшейся фантазии.

Посудите сами, когда я вглядывался в заросли, я ведь ничего не видел. А человеку, останься он один в таком лесу, что угодно может показаться, даже прелестным летним утром.

– Я уж подумал, это тот джентльмен, с которым у тебя вчера завязалась нешуточная дискуссия, – съязвил Джек. – Этакий леший. Наверное, пожелал продолжить разговор с помощью коряги, что покрепче.

Все засмеялись, и я понял, что рассказ о моих вчерашних злоключениях уже прошелся по кругу. Веселая история: Ник Ревилл вновь схлопотал за свой Длинный язык. А теперь утверждает, что ему мерещится всякое посреди чащи.

Так что я посмеялся со всеми, а потом повалился на землю.

Вскоре Ричард Синкло сообщил, что сдает свой пост Томасу Поупу, поскольку до конца путешествия оставалось уже совсем немного, и мы вновь двинулись в путь.

Спустя несколько часов мы были уже на месте. Мы миновали лес, сочные пастбища и какую-то захудалую деревеньку под названием Сбруйный Звон, как сообщил кто-то из наших. Не имею понятия, откуда он это знает. Местные вышли поглазеть на нас, и мы снисходительно махали им руками.

Когда же мы добрались наконец до границ большого поместья, хватило одного взгляда, чтобы понять: это и есть цель нашего путешествия.

На пологом холме стоял большой дом, называвшийся Инстед-хаус. Рядом блестело зеркало пруда.

– Как думаешь, здесь останавливалась королева? – спросил Лоренс Сэвидж, шагая рядом со мной.

– Вполне возможно. Говорят, она побывала во всех богатых домах своего королевства.

– Вот почему знатные люди строили такие хоромы, – уверенно заявил Лоренс. – Чтобы она могла рассчитывать на королевский прием, куда бы ни отправилась.

– Впрочем, теперь ей не до путешествий, – сказал я.

Я вспомнил, как был представлен королеве несколько месяцев назад. Величайшая из женщин, которую, увы, старость не обошла стороной. Помню, как благоговение сковало мой язык, и я едва мог вымолвить слово. Помню, как под ее тонкой кожей просвечивал череп.

Нет, нашей королеве Елизавете более не под силу длительные разъезды по стране.

Я предпочитал молчать о том, что мы обсуждали с ее величеством. Отчасти потому, что случилось после нашей с ней беседы, отчасти – судя по скептической реакции моей подружки Нэлл – потому, что мне бы никто не поверил. Как же, жалкий актер удостоился аудиенции у самой королевы!

И все же эта аудиенция имела место быть. И какая аудиенция!

– Что, прости? – Погрузившись в воспоминания, я не услышал, что сказал Лоренс.

– Я говорю, «вот он, гнойник довольства и покоя».[2]

Он махнул рукой в сторону особняка, который тогда нам еще не казался таким уж большим.

– Я не совсем понимаю… – начал я.

Мы как раз шли по берегу пруда.

– Слова Шекспира, не мои. «Гнойник довольства и покоя». «Гамлета» помнишь?

– Конечно, – ответил я.

Мгновенно перед внутренним взором всплыли соответствующие строки, реплика Гамлета перед его отъездом в Англию и накануне войны, на которую отправляется Фортинбрас. Что-то по поводу того, как чрезмерное благополучие и безмятежность заставляют человека желать обратного. Размышляя, смогу ли я когда-нибудь позабыть об этой пьесе, я процитировал:

– «Вот он, гнойник довольства и покоя: Прорвавшись внутрь, он не дает понять, Откуда смерть».

– Браво, Николас! Ты выучил текст наизусть! Я пожал плечами и указал в сторону дома:

– Лучшего описания не найти.

– Прямо-таки карбункул, притом чудовищных размеров, – поддакнул Лоренс.

– Но, согласись, весьма роскошный, – добавил я.

– Твоя правда, – кивнул Лоренс. – Превосходное доказательство прогнившей гордости и разлагающегося тщеславия хозяина, лорда Элкомба.

Я слегка опешил от таких слов. Совершенно не в манере Сэвиджа.

Он был самым кротким из людей, которых я встречал. Безобидное выражение лица, темные волосы, нелепый чуб спадает на лоб, черты на редкость невыразительные… Кстати, именно из-за этих черт, я думаю, он был так хорош на сцене. Речь его всегда подчеркнуто вежлива, тон – спокойный и ровный. Однако роли ему доставались все больше отрицательные. То тихоня-отравитель, то улыбчивый убийца… В общем, на такого и не подумаешь.

Так что вам должно быть понятно, почему я был удивлен. Весьма опрометчиво и неблагоразумно отзываться подобным образом о человеке, на гостеприимство и доброжелательность которого мы рассчитывали. Вполне естественно, что мне захотелось выяснить причины такого нелицеприятного суждения и что-нибудь о самом лорде Элкомбе.

Мы шагали по длинной подъездной аллее, и я спросил:

– Тебе что-то известно об Элкомбе?

– Только то, что он знатен и благороден. Владелец сего прекрасного здания, которое унаследовал от своего отца, хотя, думаю, пришлось потрудиться, чтобы привести его в порядок. Ходят слухи, папаша его по молодости ошивался при дворе покойного короля и славился той же расточительностью, что и монарх.

– Ну, то была совсем другая эпоха, – заметил я.

– Что ж, тогда вернемся к действительности, – продолжил Лоренс. – Нынешний лорд – отец двоих сыновей, старшего, Генри, и младшего, не припомню его имени. Старшему удачно сосватали какую-то девицу, так что бракосочетание состоится через несколько дней, и скромные слуги лорда, как его там, камердура приглашены для увеселения гостей на свадебной пирушке. Их благодушному вниманию будет представлена пьеса одного из столичных писак – мастера Уилла Шмякспира!

Лоренс остановился, чтобы отдышаться. Потом спросил:

– Ну, как?

– Достойно, – ухмыльнулся я. – Но как же называется пьеса?

– Что-то вроде «Дурдом в летнюю ночь».

– Смешно. Только что-то я не вижу здесь прогнившей гордости и разлагающегося тщеславия. История вполне обычная. Наследник богатого вельможи собирается жениться. Званый ужин, богатый стол и жалкие оборванцы вроде нас, подбирающие с него крохи. А теперь давай выкладывай, что ты знаешь об Элкомбе. И избавь меня от своей чепухи.

– Больше мне ничего не известно, – уклончиво ответил Лоренс. – Кроме, пожалуй, одной вещи.

Спрашивать об этой вещи я не стал, полагая, что порой лучше промолчать, если хочешь узнать больше. Последовала пауза, и Лоренс задал такой вот странный вопрос:

– Знаешь, кто будет играть роль твоего приятеля Деметрия?

Тут следует отметить, что намечавшаяся постановка, как вы уже догадались, называлась «Сон в летнюю ночь». Я должен был исполнять роль Лизандра, одного из незадачливых любовников, оказавшихся в афинском лесу. Лизандр и Гермия, Деметрий и Елена – две пары главных героев, молодые люди то влюбляются, то охладевают друг к другу.