Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви - Алекс Май

– Не против, меня устраивает сразу, а что сверху – себе оставишь… на мороженое! – чуть не прыгая от радости, согласился я.

От Валеры мы выбежали с огромной, в нашем представлении, кучей денег.

6

– Дяденька… – жалобно ныли мы, упрашивая черт знает какого уже по счету водителя-частника. – Дяденька, нам в Ленинград надо… Довезите, дяденька.

– Куда? – Глаза очередного «дяденьки» тут же становились большими и круглыми. – А в Улан-Удэ вам не надо?

– Не, в Улан-Удэ не надо… Зачем нам в Улан-Удэ? – недоумевали мы. – Ну, пожалуйста, дяденька, довезите, в Питер надо. Очень…

Снова не вышло. Ну что ты будешь делать? Почему они все такие пугливые? Мы и деньги показывали, чтобы видели – у нас есть, чем расплатиться, не обманем. В любом случае надо искать машину, во что бы то ни стало. Одержимые манией преследования и запуганные проницательным Тимуром, мы не поехали на вокзал, где, как нам казалось, целый милицейский батальон, вооруженный до зубов, только и ждал нашего появления. Не дождутся! Нас должна выручить машина. Так безопаснее, да и интереснее…

Известно – мир не без добрых людей.

Добрый водитель пусть не так скоро, как хотелось, но нашелся. Мужик в возрасте, под кепкой – лысина, глаза голубые. Около большого пальца на правой руке татуировка – побледневший от времени якорек. Моряк на пенсии? Можно доверять. Заторможенный, правда, немного, но так даже лучше – не будет приставать с ненужными расспросами. Что же мы наплели ему тогда? Не помню. Заехали по пути в магазин, купили еды, пива и сигарет. Взрослые, блин… За пивом в то время выстраивались длинные ругающиеся и воняющие перегаром очереди. Наверное, нам помог ангел, только другой, ангел-завхоз, на чьи крылья возложено не чувственно-духовное, а сугубо материальное обеспечение влюбленных. С его помощью мы умудрились закупить все минут за двадцать.

Дорожный сине-белый указатель: Мурманск – Ленинград.

Сид Вишес! Ты еще в могиле? А Нэнси?

Вперед!

В моей голове зазвучало вступление «The Final Countdown» популярной тогда «Европы». Та-та-та-та! Та-та-та-та-та!

Относительно быстро проскочили Кольский полуостров и нырнули в дремучую, заросшую деревьями, богатую на озера Карелию. В Карху-Маки, то есть Медвежьегорске, водителю захотелось передохнуть, немного подремать, как он выразился, чтобы потом «не заснуть за рулем и не угробить детей». А мы отправились гулять по незнакомому ночному городу, в котором, к сожалению, ничего интересного не увидели, только под дождем промокли.

В переговорном пункте железнодорожного вокзала Таня набрала домашний номер. Ждала минуту. Длинные гудки. «У нас, наверное, заседают, устроили штаб-квартиру», – подумал я. Таня протянула трубку мне. Покрутил телефонный диск. Короткие гудки. Занято. Не спится людям. Морги, наверное, обзванивают, больницы всякие.

Минут через десять все-таки дозвонился…

– Мама, привет, это – я. Да, все хорошо, даже очень. Не волнуйтесь. Конечно, со мной… Знаешь, она теперь всегда со мной будет… Всегда-всегда. Где мы? Ну… Так я тебе и сказал. Далеко, ты только не волнуйся. И Таниным родителям скажи, чтобы тоже успокоились. С нами все будет хорошо. Да, в полном порядке… В милицию только не сообщайте, ладно? Да забудьте вы про свою школу. Мы – далеко. Пока, нам пора…

Повесил трубку.

– Думаешь, ты их успокоил? – спросила Таня, прижавшись ко мне.

– Боюсь, что нет, – ответил я и обнял ее. – Боюсь, теперь они еще больше разволнуются.

– Сашка, а я вот совсем не волнуюсь. Мне так спокойно… Странно это… – сказала она и улыбнулась.

– Может, и странно, только я тоже не волнуюсь ни капельки. С чего нам волноваться?

Вернулись на стоянку. Отыскали нашу машину, темно-синий «Опель», в мокрой крыше которого отражался радужный свет фонарей.

Постучали в окошко, разбудили водителя, позвали его в буфет. А потом сидели в машине, слушали барабанивший по крыше дождь, который никак не хотел утихнуть. Водитель дремал, а мы, как заведенные, целовались.

(Открою вам тайну – к тому времени по количеству поцелуев нас можно было смело заносить в книгу рекордов Гиннеса).

Петрозаводск, Сегежа… Города и деревни мелькали за окнами. Водитель лихо вел машину по дороге, над некоторыми участками которой огромные, сросшиеся друг с другом деревья образовывали нечто, напоминающее мохнатую арку. Вместо пассажира справа от шофера покачивались две пары ног – мои, в огромных черных ботинках, похожих на чету жуков-навозников, и стройные ножки Тани, в высоких, выше колен, сапогах. Красивые ноги. Когда-нибудь я буду долго-долго их целовать. А пока мне доступны изящные руки и пухлые вкусные губы. И я на седьмом небе от этих даров!

Измученные дорогой, под конец следующего дня приехали в вечно промозглый Ленинград. Впрочем, мы уже тогда называли его Питером. В который раз подтвердился факт, что взрослые заметно отстают от подрастающих детей. Они вернут городу исконное название гораздо позже.

Водитель часто притормаживал машину, спрашивал у прохожих дорогу и остановился, наконец, возле Горного института, точнее, около общежития, где должен был обитать мой мурманский дружок – Андрей, студент-первокурсник.

Получив честно заработанные деньги и пожелав удачи, водитель поехал обратно, в Мурманск.

А мы, словно шпионы, незаметно прокрались мимо бдительной старушки-вахтера, после чего долго блудили по этажам, расспрашивая встречных об Андрее. Студенты показывали нам комнаты, но там жили какие-то другие, не знакомые мне Андреи. Около часа потратили, пока его нашли.

– Оппа! – удивленно воскликнул Андрей. – Какими судьбами?

– Привет, Андрюха! – Я обнял его. – Мы в гости, на экскурсию, к вам, в Питер.

– Во даешь, залетайте…

В небольшой комнате пахло специфическим сладковатым запахом. Только учуяв его, я сразу сообразил, что так должна пахнуть «трава», она же «анаша», она же «марихуана».

Расположившись на кровати Рюника (так мы с друзьями называли Андрея), рассказал ему нашу историю. Ближе к ночи подошли его соседи по комнате – умного вида рыжий татарин и второй, бритый наголо, подозрительный и неприятный, с пустыми глазами и мощной грудной клеткой. «Гопник, – подумал я, – настоящий питерский гопник. О таких вот типах Майк Науменко пел в своей знаменитой песне».

К полуночи, как по волшебству, на столе, с которого предварительно убрали конспекты и учебники, появилась пара бутылок вина и нехитрая, на уровне легендарных плавленых сырков, закуска. Выпили и запели. Помню, что популярностью пользовались две веселые вариации на тему «Взгляд с экрана» «Наутилуса» – про французского космонавта (Луи Кретьен, Луи Кретьен не ест полиэтилен) и про душманов (Али-Баба, Али-Баба пьет сырой вода. Али-Баба, Али-Баба курит анаша. Али-Баба – афганский моджахед). В общем обычный студенческий вечер.

Я не переставал удивляться Андрюхиной комнате: в углу ржавый кладбищенский крест, украшенный немецкой каской. Под койками, стопками – автомобильные магнитолы с торчащими проводками, череп чей-то на полке, вроде как настоящий, рядом с ним – несколько книг… Кастанеда. Какая такая Кастанеда? Потом спрошу.

Поздней ночью гоповского вида товарищ куда-то засобирался, сунул под мышку продолговатый сверток, пожелал всем спокойной ночи и ушел. Татарин напился и заснул. Милая девушка Настя, искавшая по комнатам куда-то подевавшегося мужа и оказавшаяся у нас, несказанно обрадовала, пообещав показать нам свободную комнату, в которой мы сможем расположиться на неограниченное время.

По небольшой комнатке, словно попавший в ловушку зверь, метался ветер – покидая ее, прежний жилец забыл закрыть окно… Ерунда! Закрыл окно и пошел в душ. Постоял минут десять под горячими расслабляющими струями, вытерся и залез под одеяло, согревать место для Тани. Когда она вышла из душа и легла рядом со мной… Мы обнялись, наши губы поспешили слиться, но… минут через десять, помимо нашей воли, нырнули, словно сквозь густое мягкое облако, в так ненужный этой ночью сон.

Нервы. Дальняя дорога. Усталость. Алкоголь. Ох и ах!

7

Парю в раю, парю в рою огромных цветастых бабочек. Словно купаюсь в нереально яркой палитре спятившего художника-сюрреалиста. Лицо и шею щекочут прикосновения крылышек и усиков…

– Саша… Сашка… Засоня… Ну, просыпайся…

Проснулся от Таниных поцелуев. На всю жизнь запомнил, что это – самый восхитительный вид пробуждения.

Как маленькие щенки, принялись возиться в постели. Впервые в жизни я прикоснулся ладонью к тому самому-самому заветному месту. Впервые в жизни прильнул губами, языком к голой девичьей груди с маленькими твердыми сосками…

Нужные главы из некогда читаной Кама-сутры стаями вылетали из головы… Как и тогда, в кинотеатре. Я почти разочаровался в этой широко разрекламированной книге. Помнил только, что все надо делать нежно и ласково. Ласково и нежно настолько, насколько возможно. А как же иначе? Это и без Кама-сутры понятно. Она вскрикивала, а я шептал в ушко: «Танечка, потерпи, я аккуратно…» Она терпела. В какое-то мгновенье громко вскрикнула, резко дернулась подо мной, выгнула спину дугой и притихла. Меня хватило на несколько движений, я вытащил член, клейкая струя фонтаном хлынула ей на живот и каким-то непостижимым образом достала и до лица. Я смутился, а она крепко-крепко прижалась ко мне и не менее крепко поцеловала в губы.