Реинкарнатор - Рыженкова Юлия

В комнату ввалился уставший и злой, как асур, Самдан: тоже задержался на дежурстве. Кивнул и уткнулся в свой отчет. Задавать вопросы о том, что случилось во время смены, у оперативников было не принято. Кто захочет – сам расскажет.

В отличие от большинства коллег Костя к отчетам относился спокойно, даже с приязнью. Подробно описывать дежурства изо дня в день, из года в год – это как писать сагу. И хотя даже копии отчетов никому показывать не разрешалось – «скорая» помощь, конечно, не разведка, но и у нее есть секреты, – Костя надеялся, что когда-нибудь расскажет о своей работе всю правду. Он не питал иллюзий насчет больших тиражей: честная книга о реинкарнаторах – это даже хуже, чем честная книга о войне. У военных хоть иногда встречается что-то героическое, а тут сплошная боль, кровь, слезы, грязь, ненависть и смерть. На войне есть шанс выжить. У тех, к кому приходят реинкарнаторы, такого шанса нет. Если появился запах, значит, человек умрет. Так или иначе. Что бы кто ни делал. Причины могут быть разные, финал один. Но все же мысль о том, чтобы на пенсии засесть за роман, грела.

Положив чемодан на стол, Костя вынул из него тонкие листы стали формата А4. Обычная сталь превращалась в носитель информации, на который можно записать карму человека. Почему именно она? Увы, в НИИ реинкарнации не знали ответа. Экспериментировали со всеми известными материалами, но ни один больше не подошел.

На каждом листе при записи кармограф выбивал символьный код, не похожий ни на один известный язык. Говорят, он послужил прообразом штрих-кода. Символы так и не расшифровали, но все же некоторые закономерности найти удалось. Первый блок, уникальный для каждого, как отпечатки пальцев, идентифицировал личность. Насколько проще жилось бы оперативникам, если бы его расшифровали! Никаких отчетов!

Увы, пока приходилось все записывать самим, вручную, что не всегда удавалось. Как узнать имя бродяги, который бросается на тебя с кулаками? Оперативники бурчали, что занимаются бюрократией, мол, кому вообще нужны все эти имена, если в следующей жизни будут другие? Это не надо ни мертвым, ни живым, лишь отделу статистики.

Подробно описав в отчете нападение бродяги с объяснениями, почему пришлось применить силу, Костя зевнул. Бодрость после душа и пуэра прошла, вновь навалилась усталость, причем такая, что боязно моргать: закроешь на мгновение глаза – и уснешь. Пора домой.

Он попрощался с Самданом и спустился на первый этаж. В одной руке – чемоданчик, в другой – пластины. По ступеням лестницы цокали черные хромовые сапоги, с них осыпалась подсохшая грязь, оставляя следы: так в сказках дети бросали рисовые зерна, чтобы потом найти дорогу назад. Тут же нахлынули воспоминания о драке, заболела шея. Давно уже на реинкарнаторов не нападали, в столице к ним обычно относятся уважительно, как и к врачам «скорой» медицинской помощи. И те и другие пытаются спасти жизнь, только разную. Вот Костя и расслабился.

Небольшое окно в двери с надписью «Хранилище» было закрыто, и Костя постучал. В ожидании ответа выглянул во двор. Отвыкшие от солнца за два месяца слякотной и дождливой осени глаза тут же заслезились. Внезапно погода решила побаловать москвичей, подарив им голубое небо и тепло. Костя даже пожалел, что весь сегодняшний день проспит, но после суточного дежурства сил ни на что иное не осталось.

Из хранилища никто так и не выглянул, и он постучал еще раз, погромче. Навалившись на деревянный подоконник под закрытым окном приемки, отколупнул потрескавшуюся и съежившуюся белую краску, покрывавшую дверь как кора сухого вяза. Кусочек краски отскочил сразу, будто совсем не держался. Ремонт в этом крыле не делали никогда. В Департаменте реинкарнации Москвы хронически нет денег.

Раздался щелчок, и в окне появилось знакомое лицо. Можно было догадаться, что сегодня ее смена: из-за возраста и лишнего веса она ходила медленно, все делала неторопливо, правда, тщательно. В отличие от напарницы всегда знала, где что лежит, какой номер кармографа за каким реинкарнатором сегодня закреплен, кто не сдал отчет и сколько пластин поступило за смену.

– Здрасьте, Нинванна! – Костя плюхнул перед ней чемодан с эмблемой Министерства.

– Здрасьте, здрасьте, вы с Самданом себе по второй смене взяли, что ли? Последние остались! Где дружок-то твой?

– Отчет мучает…

– Ох, а кармограф-то где так измазюкал?

При солнечном свете стало заметно, что влажные салфетки помогли слабо. Разводы покрывали весь чемодан, грязь забилась в тиснение в форме прерывистого круга.

– Да так получилось… Вы уж извините, не успел помыть.

– Ты сам-то цел? – нахмурилась приемщица, внимательно посмотрела на Костю и охнула, зажав рукой рот, поскольку шея реинкарнатора опухла и наливалась синим.

– Цел, Нинванна, не переживайте. До свадьбы заживет.

– Больничный возьми, слышишь? А то загонишь себя до смерти!

Костя кивнул. Никакой больничный он, конечно, не возьмет, но спорить – себе дороже.

Приемщица покачала головой и перевела взгляд на пластины, по инструкции это называлось «первичный осмотр». Соответствующий пункт гласил, что «каждая пластина должна быть целая, без повреждений, на ней должна визуально просматриваться запись». Это значит, что на стальном листе можно рассмотреть бороздки, как дорожки на граммофонной пластинке. Пластина без записи будет гладкой на ощупь.

Вопросов не возникло, Нина Ивановна шлепнула в толстой книге печать «сдано», Костя расписался и собрался уходить, но приемщица попросила подождать немного. Торопливо переваливаясь по-пингвиньи, она скрылась в недрах хранилища, но тут же возвратилась с кульком в руке.

– Нинванна! Ну что вы!

– Держи-держи, голодный небось! – сунула она ему самоса. – Жены нет, живешь бобылем, кто ж тебя покормит?

Костя улыбнулся одними уголками губ и поблагодарил. Это уже стало традиционной игрой: она регулярно приносила для него кулек, а он всегда отнекивался, но в итоге брал. Пирожки у нее были вкусные, с разными начинками: с тыквой, с картошкой, со шпинатом, даже с крапивой, смешанной с сыром!

Солнце, видимо, перепутало времена года и решило, что сейчас лето, так что и в расстегнутом пальто оказалось жарко. Костя неторопливо шел к трамваю, опустошая на ходу кулек. Запах съестного кружил голову, организм внезапно вспомнил, что его не кормили часов двенадцать, и требовал еды – любой и побольше.

Добраться до дома на метро быстрее и проще. От трамвайной остановки же придется еще минут двадцать топать пешком, но именно этого сейчас и хотелось. Побыть обычным бездельником, бесцельно брести по улицам, глазеть на витрины, слушать чириканье воробьев. Может, даже посидеть на лавочке, щурясь от ярких лучей. Мысль спуститься в подземку и спрятаться от внезапного подарка погоды казалась кощунственной.

Полупустой трамвай весело звенел на перекрестках, обгоняя молодую маму с коляской, гогочущую компанию школьников, проезжал мимо жилых высоток и одноэтажных чайных, мимо йога-клубов, оформленных в восточном стиле, и современных европейских магазинов. Витрины украшали гирлянды огней, на подоконниках квартир то и дело мелькали свечи, и Костя вспомнил, что сегодня пятое ноября, а значит, в полночь начнется Лхабаб дуйсэн – праздник тысячи огней.

От самоса с картошкой и созерцания города отвлек детский плач. Девочка лет шести с двумя белыми бантами, в ярко-зеленом распахнутом пальто и нарядном платьице наверняка ехала с утренника, посвященного грядущему празднику. Мать ей что-то втолковывала, но это вызывало еще больший крик.

– Не хочу быть девчонко-о-ой, – ревела та, размазывая слезы. – Я боевой офице-е-ер… Я в арми-ийу-у… хочу!

– Боевой офицер, а плачешь! В армии тоже плакал? – подключилась соседка по трамваю, поняв, что мать не справляется.

– Я никогда-а-а не пла-а-акал! А сейчас оно само! Не могу остановиться! Это потому, что я теперь девчо-о-онка-а!

– Ну-ну, не переживай. Привыкнешь. Я вот тоже в прошлой жизни мужчиной была, хлеб выращивала. Ты любишь пирожные, печенья?