Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев

Лейтенант госбезопасности Омари Гвазава зажимал перчатками уши и прихлопывал нога об ногу. Его смоляные усы покрылись ледяным наростом. Он заговорил с сильным грузинским акцентом:

— Какой я южный человек! Совсем тут с вами северным стал. Я два года море не видел!

— Финский залив — это тоже море, — заметил сержант госбезопасности Лева Коган.

— Э, какое это море! — Омари даже оторвал ладони от ушей, чтобы возмущенно взмахнуть руками. — Вот дадут отпуск за героические подвиги, поехали, покажу тебе море.

— Ты ушанку распусти, опусти «уши», — посоветовал практичный Тимофей Рогов. — Нам, товарищ капитан, в кузове все завидуют из-за этих ушанок. Но, говорят, интенданты пообещали завалить фронт ушанками.

Капитан Хромов приблизился к Шепелеву, показал рукой с дымящейся в ней папиросой на засыпанный снег сосновый бор.

— Погано так стоять на виду у всего леса. Не отделаться, что на тебя оттуда пялятся сквозь прицел. И могут жахнуть в любой секунд.

— Привыкайте, — сказал Шепелев. — Теперь долго вокруг всегда будет лес…

Один из бойцов-добровольцев, выбравшихся вместе с Жохом из саней, пустился бегать кругами вокруг волокуш, чередуя бег с приседаниями и отжиманиями. Пробегая в какой-то раз мимо Леонида, стукнул того по спине, как стукал всех подряд:

— Не стой, присоединяйся!

— Да пошел ты! Спортсмен, тоже мне, — огрызнулся Жох, поднимая воротник шинели. Леонид чувствовал себя не просто скверно. Омерзительно, тошнотно до кровавой рвоты. Еще хуже было, чем вчера, когда он узнал, что его собираются замочить в Луге на сходняке. На что он подписался! Согласился по пьянке и влип, как муха в говно. Подчиняться! Ему и подчиняться! Подчиняться всем подряд, начиная с этого ходячего устава в звании старшины. Хотя капитан сказал, что возьмет в свой отряд, когда прибудут в расположение, но ладно, он-то с понятием, а остальные…

— Сидевший? — раздалось над ухом.

— Что?! — Жох повернулся так быстро, будто за спиной щелкнула выкидуха. И наткнулся на взгляд старшины. Они принялись жечь друг друга глазами.

А ему лет пятьдесят, вдруг подумал Леонид, какая ж это у него война по счету? И все неймется? Или ему так нравится ползать под пулями?

— Я, парень, всяких повидал на своем веку, — старшина словно прочитал мысли вора. — Ничему уже не удивляюсь. Я тебе вот что скажу… Отойдем-ка!

Заметив, что к их разговору начинают прислушиваться топчущиеся возле волокуш добровольцы из взвода, старшина отвел Леонида ближе к обочине.

— Если уж попал, — старшина огладил рыжие усы, не отрывая глаз от зрачков Жоха, — то гордыню-то смири. Вот у вас свои законы. Скажем я, тьфу-тьфу, попал к вам и начинаю…

— Понты кидать, — подсказал Жох.

— Вот, — кивнул старшина. — И что получится?

Но он так и не узнал, что получится. Он увидел саперов, которые от моста возвращались обратно в колонну.

— Ладно, отложим беседы, парень. Сейчас поедем. Пошли к саням…

…Первый танк вполз на мост, до того проверенный на заминированность. Вполз осторожно, словно прощупывая гусеницами крепость перекрытия и опор. Но танки не представляли угрозы крепости переправы над рекой. Финны работают добротно, на совесть, мост, как свои хутора, делают в расчете на века, на несколько поколений.

Первый «БТ» всей массой, всеми двенадцатью тоннами уже давил на дощатый, покрытый снегом настил. Уже подбирался к середине реки, занимая почти всю проезжую ширину моста, до перил из струганных брусьев с одной и другой стороны оставалось по полсажени. Взревели моторы второго танка, и он по следу первого вкатился на мост. А за ним, не желая отставать, двинулся бронеавтомобиль.

Окуталась облаками выхлопов, вздрогнула, зарычала и затарахтела вереница машин, люди под хриплые команды запрыгивали в кабины и кузова. Гусеница снова поползла. Заглохла, отказывалась заводиться предпоследняя машина. Шофер, скинув с себя сверху все кроме исподней рубахи, вращал стартер иступлено, безостановочно. Рядом что-то кричал, выбрасывая изо рта клубы пара, старший лейтенант, рука его лежала на кобуре. Солдаты, перекуривающие у передних колес и наблюдающие, предлагали шоферу подменить его, но тот, не обращая ни на кого внимания, крутил и крутил ручку стартера.

Первый «БТ» с надписью на башне «Щорс» добрался до того берега. Его гусеницы, усиленные перед отправкой самодельными болтовыми шипами, вгрызлись в снег, лежащий уже не на мостовых досках, а на земле. Второй танк резво догонял первый, и сейчас подъезжал к середине моста.

Капитан и комиссар, размявшие ноги на снегу и на морозе, не без удовольствия вернулись в кабину, где можно было отогреться.

— Такую стужу в бане хорошо пережидать, — комиссар яростно высморкался, тщательно вытерся и спрятал платок за обшлаг шинели. — А потом перебежать до избы, да к столу с пузырем, щами и румяной бабой. Да, капитан?

Их шофер оторвал взгляд от грязно-снежной колеи, от маячащего впереди заднего борта автомашины и с одобрением посмотрел на комиссара — было видно, что ему хочется внести от себя в нарисованную мужицкую идиллию какой-то личностный мазок. Может быть, добавить к бане, бабе и водке купание в проруби и гармонь.

— Да, — сказал капитан Шепелев, растирая прихваченные морозом щеки, — в бане лучше, чем в сугробе. Товарищ комиссар, можно еще раз взглянуть на карту?

— Конечно, пожалуйста, — комиссар передвинул планшет с бедра на колени, щелкнул застежкой. Но открыть не успел…

Те, кто сидел спиной, те, кто был под брезентовым пологом или за бортом бронированных саней, те, кто смотрел не прямо, а вбок, на заснеженный сосновый ряд, на сугробы, перечерченные звериными следами, — все они вдруг услышали, как строй звуков, к которым привыкли за этот день, погас, был подавлен громовым раскатом, вызвавшим в мыслях образ шара. Шара, вздувшегося где-то впереди и разросшегося вмиг во все пределы, поглощая в себя всю звуковую мелочь. Оборвались, будто разрубленные ножом, смех, разговоры, движения. Головы поворачивались туда, откуда накатила звуковая волна. Те, кто не мог ничего увидеть, закрытые глухим брезентовым пологом, все равно повскакивали с сидений. Шоферы ударили по тормозам, заставляя людей в кузовах валиться друг на друга, падать на пол.

Из-под моста в разные стороны брызнули бревна и камни. Мост и технику на нем подбросило и потащило вниз. К реке. И повело вбок. Уши заложило грохотом.

Заряд был заложен в «быки» еще при возведении моста. Заряд скрывали толстенные сосновые бревна, «растущие» из каменных устоев, увязанные в «клетки» металлическими обручами и проволокой. Сердечником этих «клеток» служил динамит. Обнаружить его было невозможно, возможно было только знать, что он там есть. И тому, кто знал, требовалось лишь подсоединиться и крутануть ручку электрогенератора. После чего оставалась сущая малость: дождаться, пока пропущенный проводами ток «оживит» детонаторы и уставший от бездействия динамит совершит то, в чем и состояло его предназначение — взорваться.

Мост подпирали две пары «быков». Их широкие навершия принимали на себя пролетные строения в местах, где стыковались секции. Динамит смел верхний слой фундаментов, разбрасывая их камни и цементное крошево по снежной перине, покрывающей лед. Динамит разорвал «клетки», разодрал в клочья проволоку и обручи. Разрубленные взрывом бревна «быков» разлетались городошными битами, крутясь. Некоторые сосновые стволы выбило целиком, они летели едва ли не величественно. Какие-то из них падали в снег плашмя, какие-то втыкались торцами и потом степенно заваливались на бок.

Лишенный опор центральный пролет моста — под добавочным гнетом тяжелой техники — провалился. Эта, самая длинная секция, падая, накренилась, и находившийся на ней танк еще в полете пробил деревянные перила и первым обрушился на речной лед. Взметнулись стены из черной воды и белого льда со снегом.

Черный пролом в реке походил на гнилое дупло на белой эмали зуба. В нем шевелились танковые гусеницы, медленно уходящие под воду. На другом краю черного дупла над поверхностью еще находилась пулеметная башня бронеавтомобиля. Прыщ люка на ней задергался, крышка отвалилась в сторону, и из отверстия стал выталкивать себя человек с залитым кровью лицом. Он уже по пояс выбрался наружу, когда бронеавтомобиль стремительно потащило, будто чем-то зацепили его снизу и дернули. Над водой взметнулась рука, потом на ее месте забурлили пузыри, одни только пузыри…

Танк с надписью на башне «Щорс» впивался траками в берег, вытаскивал себя на ровную твердую почву. Его задняя часть находилась на остатке моста, который упирался в береговой откос двумя балками. Впрочем, из двух балок одна уже не держала. Взрывной волной ее разломало, как сгнивший посередине карандаш. Каждый проворот гусениц сворачивал последнюю балку на сторону. Ее кованые десятидюймовые гвозди, скрипя, выходили из углублений.