Отравленный памятью (СИ) - Манило Лина

Меня что, только что красивой назвали? Однако.

— Нет, почему же? Здесь довольно мило, — говорю, следя, как Арчи наливает чай в большую чёрную кружку. Аромат чабреца и мяты разносится по помещению, перебивая другие, откровенно мужские, запахи. Не думала, что такие товарищи вообще знают, каков на вкус чай. Неужели они что-то пьют, кроме пива и прочих спиртосодержащих напитков?

— Вы впервые на таком мероприятии? — спрашивает Филин и достаёт из кармана смятую пачку сигарет с ярко-красной этикеткой. У него тонкие музыкальные пальцы, смуглая кожа и слегка раскосые глаза. Есть в нём что-то поразительное, манящее. Наверное, девушки не в силах ему сопротивляться. Хорошо, что он не в моём вкусе.

— Это я маму сюда пливёл! — говорит Женечка, с важным видом откусывая кусочек от шоколадной конфеты. Испускающая пар кружка стоит на столике рядом, но пока что его интересуют только сладости. — Она не хотела, но это же семпионат!

Арчи начинает смеяться: сгибается пополам, утирает слёзы. Его веселье настолько заразительно, что удержаться невозможно, и вот уже мы втроём смеёмся, а Женечка смотрит на нас удивлённо и немного обиженно.

— Извините, Евгений, но вы потрясающий человек, — отсмеявшись, говорит Арчи и накладывает перед сыном внушительную горку конфет. — Кушайте, кушайте, наедайте щёки.

При этих словах Женечка распахивает глаза, словно сейчас произошло что-то из ряда вон. Понимаю, что ещё немного и мой ребёнок до такой степени проникнется всей этой ситуацией, что не захочет уходить домой. Он в одном шаге от создания себе кумира в лице этого лысого парня.

— А вы участвовали в заезде или просто в рекламных целях здесь? — пытаюсь перевести тему. Я-то же слышала, как девушки выкрикивали их имена, но обсуждать это не собираюсь.

— И то и другое, — отвечает Филин, выпуская в потолок струйку серого дыма. Ярко-красный огонёк на кончике сигареты трепещет и подрагивает. — Мы каждый год участвуем в мотоколонне, а после сидим здесь и заманиваем в свои сети новых клиентов.

— Так у вас авторемонтная мастерская?

— Нет, только не авто, — морщится Арчи, словно я сказала какую-то глупость. — Ещё чего не хватало.

— Не обращайте на него внимания, — улыбается Филин, выбрасывая окурок себе под ноги и давя его каблуком. — Наш Арчи терпеть не может автомобили и всё, что с ними связано. Поэтому мы занимаемся исключительно мотоциклами.

Киваю, но в глубине души понимаю, что мне нравится обращать внимание на Арчи. Есть в этом парне что-то такое притягательное. Он сильный — не только внешне, но и духом. Я это чувствую. А ещё в нём есть какой-то слом, который отражается болью в его зелёных глазах. Это нас роднит, поэтому мне он вдвойне интересен.

3. Никита

Лязг закрывающихся ворот, лай собак да полупустой рюкзак с нехитрыми пожитками — вот, собственно, и всё моё богатство на данный момент. А ещё справка об освобождении в кармане, которая стоила пяти лет жизни. Хочется развернуться назад и стукнуться головой о стенку, но я никогда, ни при каких условиях обратно не вернусь. Лучше сдохнуть, чем снова оказаться в тюрьме, где каждый новый день — копия предыдущего, и от тоски хочется выть.

Оглядываюсь по сторонам, сжимая в руке лямку рюкзака, но вокруг лишь чахлые деревья, покрытые бледной листвой, а ветер гонит мусор по лопнувшей от жары земле.

— Никита! Я тут, Никита!

Не успеваю ничего понять, как обладательница высокого противного голоса виснет на моей шее и рыдает.

— Ксения, прекрати, Христа ради. — Пытаюсь отодрать от себя её руки, но девушка вцепилась так крепко, что рёбра хрустят. — Ты меня задушишь, успокойся.

— Никита, как я рада тебя видеть, — говорит, срывающимся от рыданий, голосом и осыпает мои ключицы поцелуями. — Живой, здоровый, как я счастлива.

Ну, допустим, не очень-то и здоровый: после того, как мне раскроили череп в пьяной драке, меня часто мучают головные боли, но никому рассказывать об этом не собираюсь. Тем более, этой истеричке.

— Спасибо, что приехала меня встречать.

Всё-таки получилось отделаться от её настойчивых объятий, и сейчас могу видеть, что за то время, что мы не виделись, Ксюша заметно похорошела. Налилась, как говорится. Ничего, на первое время сгодится — всё равно бабы давно не было. 2

— Я на такси приехала, — лепечет девушка, поправляя растрепавшуюся тёмно-русую чёлку. — Пойдём.

Киваю и следую за ней. Главное, как можно дальше от этого проклятого места, ставшего могилой для лучших моих лет. Годы прошли в попытке выжить, и оставлять это на совести тех, кто в этом виновен, не собираюсь. Вернее, той.

— Ты такой хмурый, — замечает Ксюша, когда мы выходим на парковку, где в ряд стоят несколько автомобилей. — Всё уже позади, не надо грустить.

Меня всегда поражала способность этой пришибленной находить позитив там, где его в принципе быть не может. Хотя, в чём-то она, конечно, права — я свободен, хотя бы номинально.

— Не буду, раз ты так просишь, — улыбаюсь ей как можно более обворожительно. Надеюсь, я не растратил за эти годы навык нравиться женщинам. — Где твоя волшебная колесница?

Она хихикает и указывает рукой на автомобиль, стоящий дальше всех.

— Мы сейчас на вокзал поедем, — щебечет Ксюша, пока я открываю перед ней дверцу пассажирского сидения.

— Хорошо, — киваю, втискиваясь в автомобиль. Для моего роста крыша оказывается слишком низкой, поэтому приходится пригибаться, чтобы не разбить голову, которая и так начинает нещадно болеть. В висках стучит, а руки сотрясает мелкая дрожь — так бывает каждый раз, когда близится приступ мигрени.

Ловлю взгляд таксиста в зеркале, и он мне совсем не нравится. Есть в нём какое-то осуждение, словно если я вышел из тюрьмы, то и не человек уже. Чувствую, как боль постепенно утихает, а на её место приходит гнев. Хочется сжать в руках тупую голову этого напыщенного индюка и треснуть ею хорошенько так о приборную панель. Чтобы череп всмятку, а весь салон в крови. Ненавижу, когда всякая шваль так смотрит на меня.

— На вокзале билеты купим и домой.

Домой. Странное слово после стольких лет. А есть ли у меня вообще дом или это всего лишь место, где я когда-то был прописан?

— ... ко мне домой, — долетает до слуха обрывок фразы.

Устало закрываю глаза и откидываюсь за спинку сидения. Я не хочу ни с кем разговаривать, не хочу слышать её голос — мне нужно собраться с мыслями и решить, как быть дальше. Ксюша не из понятливых — всю дорогу трещит, не умолкая, рассказывает какую-то дичь о том, как нам вместе будет хорошо. Про занавески какие-то говорит, коврики у порога, собаку. Терпеть не могу собак, как и детей — бесполезные, только дуракам и нужные твари.

— Приехали. — Машина останавливается, и сиплый голос таксиста выводит из полудрёмы. — С вас две тысячи.

Берусь за ручку дверцы автомобиля, смотрю на таксиста и встречаю взгляд маленьких колючих глазок-буравчиков. В них столько презрения, что становится противно. Ух, смелый какой.

— Спасибо вам! Вы очень любезны, — говорит Ксюша, забирая сдачу, и выпархивает из машины, что та колибри. В своём красном летнем платье с чёрными цветами она точно экзотическая птица — такая же красивая. И чирикает постоянно. — Пойдём? 3

Киваю и медленно следую за ней к зданию вокзала, но глазки этого мерзкого мужика не дают покоя. Никому не позволю презирать себя.

— Ксюш, — зову её, остановившись. — Иди внутрь, а я в машине зажигалку обронил.

— Ну и ладно, — машет рукой, даже не обернувшись. — Нашёл о чём горевать. Новую купим.

— Мне не нужна новая, — стою на своём. — Это подарок. Я вернусь, пока такси не уехало, хорошо? А ты иди, иди.

— Ну, как хочешь, — пожимает плечом и, вся во власти кипучей энергии и счастья от нашей встречи, направляется летящей походкой в здание вокзала. Всё-таки хороша, зараза.

Оборачиваюсь на каблуках и, наращивая темп, возвращаюсь к автомобилю. Огибаю машину, подхожу к двери со стороны и, улыбаясь как можно теплее, стучу костяшками пальцев в стекло. Мужик, занятый пересчётом выручки и одновременным поеданием пирожка, от которого его пальцы жирные и скользкие, что видно даже через мутную преграду, подпрыгивает на месте. Стучу ещё раз, хотя он и так уже пялится на меня во все глаза. Боже, какой же он мерзкий.