Шони - Григол Чиковани

Липартиани, не отрывая глаз от лица Синту, мучительно напрягся.

— Чонти… Его убил… Махмуд-Гассан, — произнес он тихо, но внятно.

Синту отбросила от себя руку господина и вскочила на ноги.

«Нет, нет!» — шептала она, отступая к двери. На пороге она обернулась, с ненавистью взглянула на Сесирква и вышла из комнаты.

Синту миновала двор, отворила калитку и побежала по тропинке. Люди удивленно провожали ее взглядом. Никто не решился остановить ее, спросить, что за горе поразило ее.

Добежав до старой ольхи, Синту остановилась. «Здесь простились они, здесь встретит она Чонти. Он вернется, вернется!..»

9

С утренней зари и до вечерней сидела Синту, глядела на дорогу. Не откликалась, не слушала утешений. Она была наедине со своим горем. Смотрела на дорогу и ждала. В сумерках уходила в лес. Забывалась недолгим сном в заброшенной пастушьей хижине. А на рассвете, едва только можно было разглядеть путника на дороге, — она уж опять сидела под старой ольхой.

Давно вернулись домой оставшиеся в живых. Раны стали рубцами. Медленно возвращался к жизни Сесирква. Как только к нему вернулось сознание, он сразу спросил о Синту. Огорчился, забеспокоился, приказал сахлт-ухуцеси[3] привести ее во дворец, показать лучшим лекарям, приставить к ней прислужниц для ухода.

Но Синту отказалась выполнить волю господина: она не могла простить ему слов о гибели Чонти. Неужто не знал он, что Чонти не мог погибнуть от турецкой сабли!

Уже и осень отступала перед зимой, а надежда ни на миг не оставляла Синту. Стоило показаться издали на дороге путнику, как девушка тотчас же вставала с земли и затаив дыхание ждала его приближения. Но путники проходили мимо. «Опять не Чонти! Почему же ты медлишь?! Ведь я жду тебя!»

Теперь Синту стала расспрашивать каждого прохожего, не видел ли он ее Чонти, не слыхал ли случайно о нем. Если же путник шел в ту сторону, куда ушел Чонти, она говорила:

— Если встретишь Чонти, обязательно скажи ему что я жду его, что истомилась в ожидании…

Говорят, время лечит горе. Но Синту, видимо, ничто не могло излечить. Дни шли за днями, а боль в ее душе не притуплялась. Липартиани пытался спасти девушку, его посланцы уговаривали ее вернуться, но она лишь молча качала головой. Решил было Сесирква силой вернуть ее во дворец, но лекари отсоветовали.

Уже второй месяц, как Сесирква Липартиани встал с постели, но он все не решался пойти туда, где под старой ольхой Синту ждала своего Чонти. По повелению Сесирква хлебопек Иванэ Тудзбая должен был за ботиться о Синту.

Братья Тудзбая погибли в Чаладидской битве вместе с Уча Пагава. Потому и поручил Сесирква старому Иванэ заботу о Синту: пекарь любил девушку, как родную дочь, и забота о ней смягчила его горе.

По утрам, когда Синту сидела под старой ольхой и хибарка ее пустовала, Иванэ приносил еду, прибирал в комнате и разжигал очаг. Возвращаясь, подходил к девушке, усаживался возле нее на узловатое корневище ольхи, доставал свою прокуренную трубку и, набивая ее, ласково говорил:

— Вот и мои мальчики задержались. Люди говорят, в лесах еще остались турки, не всех еще выловили…

И хотя на грузинской земле давно уже не оставалось ни одного турецкого янычара, Синту верила тому, что говорил Иванэ.

Однажды старик пришел, как обычно, к Синту. Еще издали заметил он, что дверь хибарки приотворена. Это показалось старому хлебопеку дурным знаком. Он слез с коня и, перекинув хурджин через плечо, шагнул к хижине. В открытую дверь он увидел Синту. Девушка лежала, скорчившись, словно от холода.

Иванэ вбежал в комнату и склонился над ней.

— Это ты, дедушка Иванэ! — слабо улыбнулась Синту. — Знаешь, сегодня вернется Чонти! — Она попыталась приподняться, но не смогла.

— Не вставай, Синту, не надо…

— Сегодня вернется Чонти, — повторила Синту, умоляюще глядя на старика. — Помоги мне, дедушка, ведь я должна его встретить, а у меня колет в боку. Но это ничего — ты только помоги мне встать, а уж я пойду сама! — Губы Синту были тронуты синевой, руки бессильно лежали вдоль тела. — Знаешь, дедушка Иванэ, он приходил сюда каждую ночь. Едва темнело и нельзя было преследовать турок, он шел ко мне. Вчера всю ночь он был здесь. А уходя, сказал: завтра приду насовсем… Помоги же мне, дедушка, я должна встретить его там…

Она уперлась рукой в бревенчатую стену хижины, приподнялась, обхватила шею Иванэ.

— Скорее, скорее… Он вот-вот придет!

— Поешь немного, дочка, а потом мы вместе пойдем.

Синту не слушала его.

— Почему так темно стало, дедушка?

Солнце стояло над лесом. Но Синту не видела его. Словно во сне, шла она к старой ольхе.

— Отчего у меня так колет в боку, дедушка?.. Может, Чонти уже пришел и ждет меня? Пойдем скорее, дедушка…

Они подошли к ольхе.

— Нет, он не пришел еще, — произнесла она горестно. — Помоги мне сесть…

Иванэ помог ей сесть, она привычно прислонилась спиной к стволу. Ее знобило, губы ее дрожали.

— Он скоро придет, мой Чонти…

— Да, да, он скоро придет, — подтвердил Иванэ, скинул с плеч бурку и укутал в нее Синту.

— Теперь мне хорошо.

Синту откинула голову, закрыла глаза. Лицо ее было спокойно, на щеках чуть приметно проступили два розовых пятна.

— Чонти! — вдруг встрепенулась Синту. — Я слышу — это стук копыт его коня! Слышишь, дедушка, как он скачет?.. А господин сказал, что его убили турки!..

— Да, дочка, это Чонти, — сказал Иванэ. — Это топот его коня.

Иванэ видел, что последние силы покидают Синту. Он медленно пятился к тому месту, где ждал его конь. Что делать? Скорее ехать во дворец, за лекарем? Или ей не поможешь уже? Синту отдаст богу душу раньше, чем он приведет врача. Он нерешительно стоял перед конем. Наконец вскочил в седло и поскакал во дворец.

Но было уже поздно. Синту не нужна уже помощь лекаря.

10

После сражения под Кулеви Сесирква Липартиани не брал в руки оружия: старые раны не позволяли ему даже сесть на коня. Но когда враг подступал к границам Одиши, сам Дадиани посещал его, советовался с ним. В дни празднеств и торжеств сажал он Сесирква рядом с собой. И это было не только знаком уважения — Дадиани любил его, как брата.

Сесирква женился, обзавелся детьми. По его повелению, Синту похоронили не в дворцовой ограде и не на кладбище, а под старой ольхой, лицом к дороге, откуда должен был прийти Чонти…

Прошло двадцать лет. Однажды утром Сесирква Липартиани, сидя на балконе своего дворца, наблюдал, как его старший сын Александр упражнялся во владении саблей. Сесирква готовил сына к походу: царь Картли и Кахети Теймураз собрался выступить против шаха-Аббаса.

Молодой царь избрал удачное время: между Ираном и Турцией шла война. На помощь войскам Картли и Кахети должны были прийти Имерети и Мегрелия, чтобы объединенными силами изгнать кизилбашей из Грузии.

Липартиани смотрел с балкона на Александра и вспоминал свою молодость. Юноша ловко владел оружием и сейчас теснил своего противника, испытанного воина-карачаевца. Тот отступал, уклоняясь от быстрой сабли Александра. Мужчины, обступив их полукругом, с интересом следили за поединком. Тут были абхазцы, имеретины, кахетинцы, лезгины, чеченцы — лучшие воины, собранные из разных краев, чтобы обучить Александра сабельному бою и метанию копья, стрельбе из лука и владению кинжалом. Теперь они внимательно следили за каждым движением своего ученика.

Высок и широкоплеч был молодой господин, чоха плотно облегала его стройный стан. Нежное, не успевшее огрубеть под солнцем лицо, яркие голубые глаза и русый вихор, упрямо спадавший на лоб, придавали его облику мужественную доброту и привлекательность.

В его годы таким был и Сесирква Липартиани; Александр продолжал его жизнь, его дело. Отец защищал Одиши от турецкого нашествия, а сын собирался теперь к царю Теймуразу, чтобы принять участие в походе за освобождение Грузии от персов…

Липартиани заметил вдруг, что к людям, наблюдавшим за поединком, быстро подошел незнакомец, одетый в богатую турецкую одежду, с кривым ятаганом за поясом. «Кто это! — удивился Сесирква. — На купца он не похож…»

Как раз в это мгновение карачаевец неожиданным выпадом выбил саблю из рук Александра. Разгоряченный юноша ринулся, чтобы поднять свое оружие, но незнакомец опередил его.

— На этот прием отвечают вот так, сынок, — проговорил он негромко и взмахнул саблей: — Держись, карачаевец!

С лязгом скрестились сабли, раз, другой, и вот уже сабля карачаевца упала на землю. Незнакомец поднял ее и протянул противнику. Потом обернулся к Александру, но увидел перед собой взволнованного Сесирква.

— Чонти!

Чонти опустил голову и преклонил колено перед своим господином.

11