На войне и в любви. Фронтовые письма - Андрей Скаржинский

Голову свою я никуда не подставляю. Она сама иногда подставляется. Но чем я гарантирован, что в тебя тоже не попадает кусок железа?

Ещё маленькое объяснение – «Федька». Видишь – у меня большинство товарищей люди или уже в летах или моего возраста (тоже в летах). А некто Федор Федорович Семенов – помоложе меня на целых пять лет. Вырос паренёк хороший, с хорошей честной, упрямой натурой. Но в отношении, так сказать, житейском – сплошная наивность. Ругаемся мы с ним напропалую – это я его воспитываю, но и друзья мы – водой не разольёшь. Характер у него бурный, деятельный, парень всё время ищет истины, ищет прямых чистых путей в жизни, за тебя – помнишь? – чуть не «врезал» мне по его терминологии. Но где найдёшь эти прямые, чистые пути в наших условиях? Кругом кровь, смерть, о прочем – и не говорю. Вот и мучается. А «Федька» – это любя, это проклятая привычка, так дорого мне стоившая. Если Черкасов ещё на вашем фронте бывает у вас в политотделе, расспроси у него о нас, Прокофьевиче, Ник. Кузьмиче, Федьке, о Фёдоре Егоровиче Олькове – он их хорошо знает. Будешь иметь полное представление о том, в каком обществе я вращаюсь.

Хорошая моя, сегодня ограничусь этим. Сейчас вместо ручки вооружаюсь другим оружием и начинаю громить фрицев. Проклятые, сколько горя принесли они на нашу землю.

Будь здорова, родная. Обязательно тебе поправиться надо. Обо мне не волнуйся, пока ты меня ждёшь, все будет хорошо.

Крепко, крепко целую.

Ольга – Глебу

10 декабря 1944

Дорогой Глеб!

Премного благодарна Вам, сударь, за утешение – обещание праздновать с нами I мая. Глеб, милый, куда же это годится?

Я тебя, черта рыжего, ждать, конечно, все равно буду (никуда от тебя не денешься), но имей же и ты совесть!

Новый год – так и быть – встречу без тебя, а больше – нет, не согласна.

Совершенно ясно, что и в день моего рождения – в январе 1945 – мы не встретимся. (Между прочим, родилась я, оказывается, в один день с Олегом. Только ровно на 10 лет позже. Так сообщила мне Софья Павловна). Значит, праздник по случаю моего 19-летия отменяется до лучших времен, да и какой праздник сейчас, когда столько крови льётся и ещё столько битв впереди.

Глеб, живой ли ты и целый вот в эту минуту? Конечно, живой – ведь я по-прежнему жду. Жду всё сильнее.

Всё, всё что я скажу, знакомо для тебяОт слова и до слова,Но что и в сотый раз повторено любя,Всё, как и в первый, ново!Пусть счастье на тебя навеет голос мой,И я – ждать счастья буду.Моё-то счастье: стремиться за тобойМечтой крылатой всюду.И если ласточка твоих одеждКрая затронет, – оглянуться.Поторопись и верь:То попыталась яТвоей руки коснуться.Если дни подошли,Когда достались намЛишь слёзы, но однажды, —Поделим! Я возьму все слёзы,И отдам тебе в удел – надежды…

Телеграммы, которые ты мне рекомендовал послать Олегу, я естественно не послала. Не послала никаких. Мои телеграммы свою роль уже сыграли: соединили тебя с Олегом и мамой, Олега – с тобой и мамой, маму – со своими сынками. Теперь уж сами объясняйтесь. В этом – обойдётесь и без меня.

Поздравляю тебя, родной мой человек, с наступающим и, конечно, прекрасным Новым годом – годом, который – в этом уже не может быть никакого сомнения – принесет долгожданную победу. Желаю здоровья и счастья, как всегда.

Никол. Кузьм. и всем друзьям передай мои новогодние поздравления и самые хорошие добрые пожелания. Пусть никого из них не коснётся сомнение в том, что его ждут.

Тебе привет и поздравления от Александры Осиповны и всех, кто о тебе знает или догадывается. Как им не догадаться, глядя на мою переписку: ведь почти все мои политотдельцы – старые большевики, разведчики и конспираторы ещё с дореволюционных времен.

А я крепко тебя целую (хоть ты и рыжий).

Пиши ещё больше.

Ольга – Глебу

10 декабря 1944

Глеб, здравствуй ещё раз!

Только что в штабе встретила генерала Вовченко. Помнишь, я тебе писала, что, когда была гостем Политуправления КВО, меня попросили взглядом фронтовика посмотреть на комсомол только что вернувшегося из глубокого тыла училища самоходной артиллерии (почти танковое). Там в это время уже был назначен новый начальник училища – этот самый генерал Вовченко, фронтовик.

Он, видимо, мужик толковый. Сам приехал отобрать себе курсантов. А может и какие-нибудь другие дела занесли его к нам – не знаю. Меня встретил как добрую старую знакомую и даже напомнил, что в ПУ КВО обещали – не без его, оказывается, участия – назначить меня на работу в Политотдел его училища, против чего он не только не возражает, а наоборот: готов сейчас увезти с собой в Киев. У него очень добрые отношения, если не сказать дружба с маршалом бронетанковых войск Ротмистровым. Вместе они воевали под Сталинградом, под Белгородом и Харьковом, участвовали в Курской битве, в битве за Днепр, в Корсунь-Шевченковской операции, так что их дружба сомнений не вызывает. Маршал Ротмистров сейчас заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии. И генерал Вовченко брался за день решить вопрос о моём переводе.

Ты, конечно, догадываешься, что я ему ответила так же, как и ребятам из Политуправления КВО: только после того, как дойду до Берлина.

Но я подумала о тебе. Ты ведь, честно говоря, в своём настроении дошёл до ручки. Иногда меня пугает твоё состояние. К тому же ты уже столько прошагал, вымок в болотах, мёрз в стужи, война же идет к концу. И поскольку тебе не даёт покоя буквально беспризорное состояние Софьи Павловны, не попытаться ли сделать что-нибудь для тебя?

Конечно, я не рассказывала ему о подробностях нашей дружбы, и он достаточно тактичный человек, чтобы не задавать лишних вопросов. В основном я говорила о матери. Он все понял так, как следовало понять. И тут же загорелся, особенно, когда узнал, что ты футболист. А вообще он, кажется, из людей моего типа: каждому рад помочь, даже если его не просят. Обещал, если удастся, прямо отсюда с фронта связаться с маршалом, и в моем присутствии в нашем штабе (сама видела) диктовал уже письмо маршала Ротмистрова твоему командующему (чтобы Ротмистрову осталось только подписать, – говорит).

Генерал производит впечатление очень оперативного, толкового и очень человечного и порядочного военачальника, следовательно, что начинает – доводит до конца. И без проволочки. Так что поскорее собирай свои пожитки, если, конечно, всё это тебя устраивает. Если нет – можешь отказаться. Никто в претензии и настаивать не будет. Кстати, оговорен и вариант, что в училища при первой возможности он тебя сразу отпускает на все четыре стороны, а точнее: кончать Университет. Главное, ты будешь ближе к маме, а там – решай сам.

Обнимаю.

Глеб – Ольге

12 декабря 1944

Радость моя!

Пишу только два слова – больше, ей-богу, не могу. Получил от командования несколько неопределенное обещание после этой серии боев отпустить меня на 3—4 дня в «Комсомольскую правду». За некоторые мои успехи. Ну и капитан Григорович помог. То и дело скажет: «Смотреть на тебя жалко». Но чаще изрекает: «Противно на тебя смотреть». Смогу ли я за эти дни найти тебя на твоём фронте? А главное, роднушка, ведь я если приеду, то, наверное, не найду в себе силёнок вырваться от тебя. Честное слово. И придётся или брать тебя с собой (на это я никогда не соглашусь, мне всегда кажется, что у тебя спокойнее дело) или разорваться пополам – половину оставить на вашем фронте, половину – сюда.

Конец ознакомительного фрагмента.