...А до смерти целая жизнь - Андрей Черкасов

«Татьянка, родная…

Сегодня наше с тобой счастливое число, 27-е. Всего месяц, а кажется — вечность. Я часто-часто вспоминаю этот день, и мне больно становится от чувства вины перед тобой: почему я не замечал тебя раньше? Слепой… Прекрасное чаще всего рядом, а мы не замечаем его. Ты — мое прекрасное…

С завтрашнего дня на воскресенье заступаю в наряд на кухню, дежурным. Сердце чует недоброе, ибо кухня— это прямая дорога на «губу», а отвечает за работу наряда дежурный. Самое страшное во все времена в армии — если солдата не накормишь… Так-то. Если десять дней не будет от меня писем, не волнуйся: я сижу на «губе». А откровенно говоря, не бойся, все это шуточки… Не первый раз замужем, как говорил когда-то мой брат. Прорвемся.

А ты не грусти… Сейчас у тебя начались занятия, и дни твои побегут — не заметишь.

Твой Сашка».

«29 января.

Здравствуйте, дорогие мама, папа, Лина и Гоша!

Жизнь идет, работы прибавляется. Усердно учу в свободное время правила движения, т. к. скоро должен сдавать экзамен на старшего машины. Что это такое, Гоха сможет объяснить вам в популярной форме…»

Гоха объяснил. Недаром автомобильный техникум за плечами да еще три армейских года «грудью на баранке».

«…В ближайшие дни начнут работать созданные по нашему, то бишь бюро комсомола, решению курсы по подготовке в вузы. Желающих много, и я в том числе. Надо, как говорится, браться за ум, хватит дурака валять.

В остальном все по-старому. В санчасти был. Пробовали кормить какими-то таблетками, но я не нуждаюсь, т. к. не кашляю и вообще чувствую себя бодро.

Письма маминого так и не получил, «досталось врагу», как говорится.

До свидания…»

И — постскриптум к этому письму, посланный отдельно и следом.

«Дамы и господа!

Дураком я жил, дураком и помру. Только что отправил вам письмо и забыл в него вложить требуемую справку. Влагаю в конверт оное удостоверение. Если управдому и этого будет мало, пусть пишет заявление по собственному желанию. На мое имя.

Саша».

«30 января.

Любимая, здравствуй!

Пишу тебе — значит, все хорошо и угроза «губы» миновала. Все хорошо, если не считать того, что поспал всего два часа. Но это житейские мелочи.

Вернулся из наряда, собрался было поспать, но вместо этого посмотрел два кинофильма: «И снова утро» и «День счастья». Оба фильма видел впервые. Особенно разбередил мою впечатлительную душу последний фильм. Если бы я не посмотрел его, то примитивно завалился бы спать, но я посмотрел и спать не могу поэтому. Еще как только начался фильм, вспомнил о тебе. И еще не кончился фильм, а я уже знал, что не смогу заснуть, пока не напишу тебе. Это письмо — порыв, неодолимый порыв. Я хочу много сказать тебе, но знаю, что в этом письме не скажу и половины.

Есть такой порыв неодолимый,Когда все высокой страстью дышит…Пишет сын стихи своей любимой,Только писем он тебе не пишет…

Прости мне эту не в меру сильную страсть к стихам. Я люблю поэзию, потому что в ней очень верно выражаются чувства, буквально в двух словах… Прости мне эту страсть.

Знаешь, то, что я не доскажу в этом письме, ты узнаешь, если еще раз посмотришь этот фильм. Первое, что заставило меня вспомнить о тебе во время фильма, это артистка Тамара Семина. Татьянка, ты очень-очень похожа на нее. Тебя нельзя ни с кем сравнивать и сравнить, потому что ты несравнимая. Я тебя ни с кем не могу сравнить, никогда. Ты человек такой прекраснейшей и неповторимой души, такой прекраснейшей и неповторимой природы, что я тебя не сравню ни с кем…»

И вот у меня такое чувство, сын, будто что-то мое, давнее повторяется в тебе, в этом вот — «нельзя сравнивать», «не могу сравнить», «не сравню ни с кем». Это как отголосок и моей молодости.

Жизнь в ту пору тоже надолго разлучила меня с девушкой, которую через много-много лет ты станешь звать мамой. Нет, нас не семь тысяч верст, как тебя и Татьянку, разлучали, но не расстоянием измеряется разлука, а временем и тоской сердца. И было так же. Я смотрел кино «Луна слева». Там играла Зоя Валевская. Фильм был военный, про Красную Армию, но великой любви там было не меньше, чем сражений. Меня ослепило: Зоя Валевская походит на мою любимую! Хотя она, в общем-то, не была похожа…

Мог ли я знать, что через пропасть времени, через сорок лет почти, мой младший сын переживет почти такое же чувство? Только вот сравниваем мы с героями кино, книг вовсе не тех, кого любим: любимый человек всегда выше сравнений (ты прав, говоря, что свою Татьянку не сравнишь ни с кем!). Это мы величие чувства своего сравниваем с тем, в какое поверили на экране, на сцене, в книге. Большая любовь часто ищет своего утверждения в таких вот сравнениях.

Но вернемся к твоему рассказу о «Дне счастья».

«…Сегодня он, Александр Иванович Березкин, сказал, что не надо говорить о любви, о ней слишком много говорят. «Слишком много говорящих и очень мало делающих…» Нет, он неправ! Надо говорить, надо, я не могу не говорить, ты слышишь? Меня мучит разлука с тобой. Не иметь возможности скорой встречи! Так дайте мне хоть право говорить о любви и не упрекайте, что я человек только говорящий.

Татьянка, ты единственный человек, способный дать мне счастье. Порой мне становится очень больно от сознания того, сколько тяжелых минут я тебе доставил. Нет, не минут, наверно, больше, чем минут.

Это письмо не похоже, конечно, на письмо железного рыцаря, но я не считаю его и приступом малодушия, сентиментальности, и не считай так ты. Зная свою любовь, ты можешь поверить в мою. Это не малодушие. Это очень большая и крепкая благодарность тебе. Я не хочу быть и не хочу казаться великодушным покорителем сердец, я не хочу ставить свою любовь выше твоей, потому что не имею на это права. Это было бы оскорблением твоей любви, твоей несравнимой любви.

Гордость — ценное качество. Но я не имею права быть гордым собой. И я горжусь тобою… Ты — та высота, которую я искал и нашел для того, чтобы к ней стремиться.

Прости меня, если это письмо покажется тебе криком малодушия. Девушки любят гордых. Мальчишки — тоже. Но я люблю говорить правду. Этому меня научила мама. А правда, как нигде, нужна в любви. Я хочу, чтобы между нами не было ни капельки неправды. И ты этого хочешь, я знаю.

Я смотрю на тебя и знаю, что лучшего, чем ты, человека не встречу. Никогда.

Ответь, любимая. Я жду твоих писем очень. Мне хочется видеть тебя… Мне хочется просто прижаться щекой к твоей щеке и молчать, молчать хоть всю жизнь, лишь бы ты прижималась щекой к моей щеке. А пока этого нет, я буду говорить, я буду кричать о своей любви. Пусть слышишь меня только ты…

Твой Сашка».

Тебе от Татьяны:

«Любимый, здравствуй…

Сегодня получила два твоих письма. Странно, но только сегодня, еще не зная, что ты напишешь мне о фильме «День счастья», третий раз смотрела его. И, ты знаешь, если бы не пришло твое письмо сегодня, то день бы для меня не существовал. Но ты гений, и письмо пришло. Только я не пойму, почему ты считаешь его приступом малодушия? Нет, у меня часто, очень часто бывают такие порывы: «Рвать стихи, смеяться и кричать…»

Может быть, вот в такие минуты весь человек…

Саша, а какая я глупая! Сегодня увидела на остановке человека, похожего на тебя. В первую минуту я даже подумала: ну как ты мог попасть сюда? И готова была закричать, но, к счастью, свет упал на него, и я чуть-чуть не расплакалась. Мне так захотелось видеть тебя…»

«30 января.

Татьянка!.. Сегодня я счастлив, очень-очень счастлив. Получил два твоих письма. Наконец-то! Как я ждал их!»

И как же счастлив за тебя, сынок, я: ты держишь в руках (наконец!) эти заветные письма, ты прочел в них главное — Татьянкииы мысли, знать которые так хотел:

«…Мое счастье слишком трудно мне досталось, чтобы держать его взаперти. Мне хочется всему миру крикнуть: «Люди, я очень счастлива!»

«…Сегодня у меня какое-то тревожное состояние. Вернее, предчувствие: чего-то жду, и сама не знаю чего… Как мне не хватает тебя в такие одинокие вечера! Сегодня именно такой вечер».

«…Ты пишешь, что я вернула тебе жизнь. Но, милый мой, если б не я это сделала, то кто-нибудь другой. Просто для другого это было бы меньшим счастьем, чем для меня…»

Два письма. Радость и грусть, вера и сомнение. Свет и тень любви — два полюса, между которыми мечется живое сердце.

А вот пишешь ты:

«Уже вечер, и я с самого обеда только и делаю, что перечитываю твои письма. Еще бы, ведь я так долго не слышал тебя!

Родная, — очень волнуюсь за ваше распределение. Неужели ты не сможешь добиться Свердловской дороги? Но если даже не удастся, знай крепко одно: после армии я буду с тобой, где бы ты ни была. Я приеду к тебе на край света, я приеду, куда бы тынпи позвала меня. Слышишь?