Письма - Антон Макаренко

И то, что все можно допустить, любой из пяти номеров. так же трудно найти истину в этих двух словах, как найти значение в Вашей улыбке. Корчитесь дальше, А. С. К сожалению, Ваши потуги скрыть эти судороги, придать всему приличный вид делают Вас ужасно смешным.

И не к чему.

Ну хорошо. Сегодня Вы идете в оперетку. А я пойду в первую колонию. Нужно же куда-нибудь идти. С какой-нибудь целью. Не просто же ходить или бегать по двору второй колонии. Впрочем, вероятно, и то и другое одинаково разумно.

В первую колонию уже потому больше смысла идти, что, может быть, Вы пришлете специально для меня секретку, в которой будет написано: "Всего хорошего". В этом нет ничего невозможного. У Вас много секреток и много всего хорошего.

Ах, не хочется с Вами расставаться.

Ваш А. М.

P.S. Пархомовичем#2 помирились.

Ваш А.

О. П. Ракович

23 сентября 1924

...Сейчас я или пришел в себя, или окончательно обалдел.

...Я не могу отказаться от Вас. Пожалуйста, не пугайтесь. Я самым идеальным образом уважаю Вашу свободу. Как бы Вы ни поступили, Вы всегда будете прекрасны и всегда правы. Я искренне буду преклоняться перед любым Вашим решением. Я готов быть Вашим шафером и держать венец над Вашей головкой.

Я представляю себе: как трудно Вам понять, что у меня в душе. Я, без всякого сомнения, какой-то урод. Это совершенно серьезно. Почему я сейчас не только не ощущаю своего унижения, но напротив? Я выше всех, недосягаемо выше. Вы можете позавидовать моей гордости.

Когда утром я встретился с Вами, для самого неожиданно захватила меня волна радости. Радости от того, что у нас разрыв, от того, что Вы спокойны, от того, что я в одиночестве могу любить и нет до этого никому никакого дела, от того, что я могу отделить от себя мои страдания и рассматривать их как нечто постороннее, как в микроскоп. Раньше я мог это делать только с зубной болью.

Вы мне вручили пакет с моими письмами...

Все дело, видите ли, в чем: никто не имеет права отнять Вас у меня. Даже Вы. Абсолютно никакого права. Вы - это прежде всего образ в моей душе, а потом уже Вы. А любить Вас, поклоняться Вам, всегда видеть Вас перед собою - моля воля. Я так хочу, и я так решил...

Но кто запретит мне преклоняться к Вашим ногам, к ногам Вашей

чистоты и прелести, кто запретит мне убрать мое длительное самоубийство, наполненное презрением и любовью к людям, цветами. Никто. Вы понимаете? Никто...

Ну что Вы мне можете сделать? Отнять у меня Солнышко. Вы все равно не способны. А добровольно я его не отдам - потому что... Впрочем, пожалуй, это мое личное дело - почему...

Знаете что? Не можете ли Вы так устроить, чтобы на меня не сердиться? Мне, собственно говоря, это важно потому, что я ужасно люблю, как Вы улыбаетесь.

Я даю клятву только писать Вам обо всем этом. Потому что я уверен, что вот сейчас, в 2 часа ночи, Вы меня как-нибудь хорошо вспоминаете. Вы тем и хороши, что Вас никакой черт не разберет. Не может быть, чтобы Вы не плакали по случаю нашего разрыва. Это ж все-таки не пустяк.

А. М.

О. П. Ракович

13 января 1925

Лили! Кристалл души моей!

Свободный почему-то вечер. Хочется в тишине думать о чем-нибудь красивом, о чем-нибудь настоящем. Людишки надоели.

Думаю.

На свете есть только настоящие вещи: красота и сила. Все остальное - шарлатанство. Я думаю о красоте. Красота бывает разная. Бывает красота носа или ноги. Это, конечно, хорошо. А то еще бывает красота доверчивого осторожного взгляда краешком глаза. Улыбающегося глаза. То еще бывает красота покрасневшей от смущения радости.

Красота бывает разная!

Вот и я думал о красоте.

Бывает еще и красота глупого письма без ответа. Вы думаете это не красота? Вы ничего не понимаете, сударыня, вообще ничего не понимаете. Это такая "сильная" красота, что подходить к ней ближе могут не все и не часто.

Спасибо, что выслушали мою болтовню в тихий вечер. Почему-то так захотелось поговорить именно с Вами. Большею частью я разговариваю с лампой, горящей на столе. Это тоже занятие... спокойное. Вероятно потому, что я привык к покою. У меня, знаете, масса всяких привычек.

Ваш А. Макаренко

КОЛОНИСТАМ-РАБФАКОВЦАМ

30 мая 1925

Харьков,

Подольский пер., 2

ДПС, комната 4-5

Павлу Архангельскому

Хлопцы!

Спасибо за письмо, написанное Павлушей. Если у вас все хорошо, то хорошо. У нас средне, но жить можно. Вас ожидаем не позднее 20-го. Нужно, чтобы вы поспешили на "Первый сноп". В этом году наверное будем жать раньше.

Кроме того, вот такое дело: 25 сентября мы празднуем 5-летие колонии, к нему уже готовимся. Думаем издать книжку, которая будет называться: "Приключения горьковцев на Коломаке за пять лет".

На первой странице будет выставлен девиз: "Долой педагогику!" Будут в сборнике и серьезные статьи, как: "История колонии", или "Наша дисциплина", но больше будет более-менее вольных заметок: "Рабфаквоцы", "Малыш", "Как Матвей ездил в рабфак", "Арбузы" и т. п.

На вас всех мы очень надеемся как на авторов. Выбирайте себе темы более-менее интересные и пишите скорее. Писать можно, о чем хотите. Нужно только, чтобы было остроумно, интересно и чтобы из вашей зарисовки можно ыбло узнать жизнь колонии.

6-го или 7-го я буду в Харькове и потребую из вас рукопись. Кто не даст, пожалеет.

Найдите где-нибудь Оксану и потребуйте от нее такой же работы, иначе, как покажется в колонии, я "з неi бубну той..."

Вот вам задача.

Что у нас нового? Все обычно. Урожай ждем средний, подвели нас весенние морозы. Скоро приступаем к сенокосу.

Ставим "Отасу" и "Старый мир", на пятое готовим "Лес" А. Н. Островского. Появилась у нас новая артистка, да такая, что Семен влюбится, как только поезд приблизится к Кочубеевке.

Если увидите Быковца#1, спросите, почему не едет.

Ну, бывайте.

Ваш А. Макаренко Полтава, Трибы, колония им. М. Горького

В. И. Поповиченко

22 марта 1926

Дорогой Василий Иванович!

Простите, что так долго не писам Вам. Это случилось не только потому что я свинья, но и по другим причинам. Как-то все со дня на день откладывалось дело с Запорожьем#1 и хотелось Вам написать что-нибудь определенное. В Запорожье ездил Коваль#2, просидел только даром неделю и возвратился с неопределенным результатом. Дело дошло до Совнаркома, и последний наконец нам отказал#3. Бороться еще можно было бы, тем более что помощь предлагал нам и Горький, но уже пропала охота... Если бы даже мы его (Запорожье) получили, едва справились бы с денежными затруднениями. Достать денег сейчас очень трудно. Как раз в этот момент начал трещать наш госбюджет. У нас страшно сократили ставки и штаты, мне, например, назначено жалованье 58 рублей, воспитателям по 48 рублей. Ясно, что с такой сметой ехать в Запорожье было рисковано.

Вот почему я вопрос о Запорожье перечеркнул, а поставил новый: о передаче нам Куряжа, в котором Вы, кажется, бывали. Вчера я возвратился из Харькова с подписанным договором о передаче Куряжской колонии#4. По договору с 20 апреля мы должны уже быть на месте. Переводимся со всем имуществом. В Куряже в нашем распоряжении остается 150 хлопцев. Имущество все переходит к нам. Персонал куряжской весь распускается до одного человека. Для 150 хлопцев Окрпомдет дает полное содержание и штаты, которые мне предоставляется использовать как путем приглашения дополнительных сотрудников, там и путем оплаты дополнительной нагрузки основных работников. Я думаю, что всего для 150+120 воспитанников потребуется персонал воспитателей не более 18. Отсюда, кажется, едем не все. Чаплян с жинкой и Шило#5, возможно, задержатся в Полтаве из-за стариков. Таким образом, мне нужно пригласить около 8 воспитателей.

Куряжская колония сейчас в ужасном состоянии. Нет и следа тех богатств, которые там были летом. Нет ни простынь, ни одеял, ни белья. Завкол и завхоз сидят в тюрьме.

Плохо очень в Куряже с квартирами. Около десятка флигелей наполнены множеством жильцов, которые еле помещаются в многочисленных кельях, пропитанных запахом борща и ладана. Кельи крохотные, перепутанные разными коридорчиками и каморками. Жить в них сейчас очень плоох.

Я все же согласился взять Куряж, потому что другого выхода нет. Выигрываем мы близость к Харькову. Но я выговорил 20.000 на ремонт. Это очень много. За эти деньги я почищу спальни и клуб (3-4 тысячи), построю свинарник (8 тысяч) и произведу генеральный ремонт всех квартир, т. е. повыкидаю все переборки и перепланирую все дома наново, покрашу, переброшу печки. Жить же пока придется в здании школы, которое, кстати сказать, отремонтировано.

Все это я описываю для того, чтобы Вы знали, куда я Вас приглашаю. Хочется верить, что Вы с Надеждой Тимофеевной возвратиесь к нам. ...Со стороны персонала нашего Вы, безусловно, встретите симпатию к себе, как к прекрасным работникам и интеллигентным людям#6. И сейчас мы Вас часто вспоминаем.