Бриллиантовый крест медвежатника - Евгений Сухов

Наиболее крупное из них — покушение на жизнь полицейскаго в июле месяце 1903 года в Ростове-на-Дону.

Обстоятельства этого дела несложны: Стояна выслеживала ростовская полиция; застигнутый ею в одном из притонов, Стоян бежал, отстреливаясь из револьвера, одна из пуль которого угодила полицейскому в руку.

На суде (дело разбиралось на днях в Таганроге выездною сессиею Новочеркасской судебной палаты) Стоян вел себя весьма непринужденно. Он все время покручивал выхоленные усы, защитника у него не было, он пожелал защищать себя сам.

По совокупности преступлений Новочеркасская судебная палата надбавила Стояну еще год каторжных работ — итого: тринадцать лет каторги.

После суда Стоян едва не ушел, и ежели б не один из конвоиров, ему бы удалось добежать до пролетки, ожидающей его неподалеку от здания суда. Когда Стояна заковывали в цепи, чтобы вести обратно в тюрьму, он заметил, что ковы на ногах хоть и щелкнули замками, но один, на левой ноге, закрылся не полностью.

Савелий ясно представил себе эту картину: вот вор осторожно смотрит на конвойных. Пожилой солдат, начавший службу, верно, еще при Александре Освободителе, обязанности свои знает назубок и делает все по уставу: стоит чуть поодаль, едкие реплики Стояна пропускает мимо ушей и имеет на затылке третий глаз.

А вот второй конвоир служит, скорее всего, недавно, молод и во все глаза смотрит на Стояна — фигура-то вора была известна по всей России, знаменитость, можно сказать, и конвоиру любопытно.

— Что, братец, тяжела служба-то? — спрашивает его Стоян дружелюбно. — Небось шпыняют все, кому не лень?

— Дык-ть, — начал было молодой, да осекся, встретившись с суровым взглядом пожилого.

— Вот-вот, — весело глядя на старого служаку, добавляет Стоян. — Цербер на цербере. Ничего. Скоро наша возьмет. Тогда вы все у нас попляшете.

— Твоя-то возьмет в конце семнадцатого, не раньше, — вдруг нарушает устав пожилой конвоир, — ежели, конечно, зараньше от чахотки не загнешься.

— Ба, папаша, да ты говорящий. Я вот раньше, когда в Казани проживал, попугаев держал говорящих, вроде тебя. Такие же безголовые…

У здания суда толпятся зеваки. Полицейские у входа едва сдерживают напирающую толпу.

Стоян мельком обводит охочую до зрелищ публику, встречается со знакомыми глазами, отводит взгляд, дабы ничего не заметил пожилой конвоир.

— Значит, папаша, служишь отечеству и царю-батюшке на совесть? — спрашивает вор. — Ну, и много ль ты наслужил, до какого чина дослужился, какой марки фортепьяны в твоей гостиной?

— Р-разговорчики! — раздраженно кричит на Варфоломея конвойный.

В это время в толпе происходит какое-то движение. Цепь полицейских, сдерживающая натиск толпы и образующая коридор от крыльца здания суда до коляски, в которую должны были усадить Стояна, порвалась.

— Караул! — визгливо, по-базарному кричат в толпе. — Батюшки, грабют!

Варфоломей ударяет скованными руками пожилого стражника в лицо, сбивает его с ног, резко приседает, освобождает от ков левую ногу и бросается в толпу. Все это происходит так быстро, что молодой конвойный так и застывает столбом, оторопело глядя на исчезающий в толпе бритый затылок Стояна.

Первым бросается за Стояном очухавшийся от удара пожилой стражник. За ним, опомнившись, рванули через мятущуюся толпу молодой и еще несколько полицейских.

Варфоломей продирается через людей, будто идет сквозь густой лес, не разбирая дороги. Гремят при каждом шаге цепи на ногах, люди мечутся в разные стороны, ловят карманника, который, возможно, вовсе и не существовал.

Время от времени он замечает знакомые глаза; они ведут его через толпу к углу Николаевской улицы, где стоит одинокая пролетка.

Невесть откуда появляется конный наряд полицейских и берет весь уличный квартал в кольцо.

Кольцо неуклонно сжимается. Сзади натужно почти в затылок дышит догоняющий его пожилой служака.

Знакомые глаза исчезают. Варфоломей вытягивается, пытаясь найти их в толпе, и видит, что к одинокой пролетке подходят высокий мужчина и женщина под темной вуалью. Женщина остановилась, повернула голову в его сторону, и… Стоян валится на мостовую. Крепкие руки поворачивают его на живот, прижав лицом к грязному булыжнику.

— Ша, паря, побегал, и будет, — слышит он усталый, с придыхом, голос старого служаки. — Лежи таперича смирно, а не то я тебе все ребра поломаю.

— Понял, папаша, не дурак, — хрипит Варфоломей и прикрывает глаза…

Его закрыли в Таганрогской тюрьме, строго держа в ковах, дабы мысли о побеге не посещали его голову. Это было резонно, поскольку режим в этой крытке был мягким, если не сказать более: камеры до вечерней поверки были открыты настежь, сидельцы свободно ходили друг к другу «в гости», читали газеты, курили, выходили во внутренний дворик «подышать» и пили водку, что приносили им из ближайшей лавки стражники. От нечего делать Стоян выпросил из тюремной библиотеки букварь и еще какие-то учебники и довольно быстро выучился читать и писать.

Затем его этапом вновь перевели в Московский централ, а оттуда через две недели Тульский окружной суд испросил его в качестве обвиняемого по делу о краже драгоценной ризы в одной из местных церквей.

В крытке города самоварных умельцев и оружейников он, как известный маз — вор с авторитетом и опытом, был встречен с большим почетом и уважением. В «хате» он сошелся с двумя следственными арестантами, которым, как и ему, светил этап в Мариупольскую тюрьму. Было решено спровоцировать на этапе драку, отвлечь тем самым конвойных и дать деру.

Не вышло.

Скоро в Тульскую тюрьму был переведен этапом подельник Стояна — Ананька Тарасов, коего тоже дожидался Мариупольский суд. Тогда преступная четверка задумала побег из самой тюрьмы, благо режим в Мариупольской крытке был таким же, как в Таганрогской, правда, передачи для арестантов принимались только от близких родственников. Однако достаточно было лишь назваться братом, сестрой или женой, и корзинки и котомки со снедью, мельком досматриваемые, перекочевывали с воли в руки тюремных сидельцев почти беспрерывным потоком. Свидания с «близкими родственниками» разрешались два раза в неделю. Желаешь видеться чаще — сунь надзирателю стандартный набор из полштофа имбирной да папирос «Друг» — пятачок пачка — и получи «исключение», а стало быть, лишнюю свиданку.

Варфоломея здесь едва ли не через день навещала Прасковья Кучерова, называвшаяся надзирателям «Стояновой женой». Отсидев срок, она вернулась в Мариуполь и снимала домик на окраине города. Через нее он связался с дружками на воле, и скоро в разделе «Хроника» газеты «Казанский телеграф» появилась следующая заметка.

ЕЩЕ О ПРИСНОПАМЯТНОМ СТОЯНЕ

Казанской городской полиции сообщено из Мариуполя, что Варфоломей Стоян в ночь на 22 октября, именно на день празднования чудотворной иконы Казанской Божией Матери, которую он украл в Казанском Богородицком девичьем монастыре, через подкоп, неизвестно кем совершенный, с пустаго амбара от соседнего с тюрьмой двора, бежал. Одновременно с ним бежали содержавшиеся в одной камере арестанты каторжные: известный же Казани Ананий Тарасов, Яков Михаленко и Иван Слюсаренко.

Полициею г. Мариуполя ведется тщательнейший розыск беглых.

Сбежав из тюрьмы, Стоян умудрился подломить в Мариуполе одноглавый храм Успения Богородицы и взять особо почитаемую икону Успения Божией Матери, выдавив стекло в окне алтаря. Этой иконой он рассчитался с фартовыми, устроившими ему побег…

Савелий почувствовал, как прохладные нежные руки обвили его шею. Он отложил газетные вырезки, поднял глаза и встретился со взглядом Лизаветы, светящимся таинственным изумрудным светом.

— Савушка, может, закажем ужин в каюту? — вкрадчиво спросила она.

Рука ее сползла с его шеи, царапнула коготками спину, переместилась на грудь и медленно поползла к животу. Другая ее рука тем временем судорожно расстегивала пуговицы брюк. Когда ее прохладные пальчики коснулись его восставшей плоти и стали ласкать ее, Савелий прикрыл глаза, полностью отдавшись охватившей его волне наслаждения.

«Нет, я положительно не знаю этой женщины», — успел подумать он перед тем, как утонуть в море блаженства.

Глава 5 ФАКИР

Завтрак проходил в столовой, соседствующей с большой гостиной. Покуда ждали заказанных блюд, Савелий и Елизавета успели познакомиться с другими пассажирами первого класса. Родионов представился практикующим юристом по гражданскому праву, вспомнив, верно, что в Берлинском университете он окончил именно факультет правоведения. Верховодил всеми или, точнее, принял на себя роль заводилы-администратора бывший депутат Второй Государственной думы от партии октябристов приват-доцент Императорского Московского университета Афинодор Далматович Дорофеев, живой, круглый, как шар, человечек, смахивающий на повзрослевшего колобка. Судя по имени, происходил колобок из духовного сословия, учился, как и подобает поповичам, в семинарии, по окончании которой, ослушавшись отца-протоиерея, вместо Духовной академии поступил в университет, успешно его окончил и пошел по научной стезе. Вступив в 1906 году в «Союз 17 октября», быстро выдвинулся посредством пламенных либеральных речей в партийные лидеры средней руки и был кооптирован в депутаты Думы, ибо в октябристской среде помещиков, чиновников и гильдейного купечества разночинцев было раз, два и обчелся, а «Союз» претендовал на «партию всех сословий».