Записки следователя - Геннадий Скубилин

— Вот именно, почти тихая, — согласился Максим Андреевич, — но мы уходим и немедленно. Наряд хороший, дежурный надежный, нечего мне всех подстраховывать.

И, действительно, это было так. Костяк управления губмилиции составил отряд красногвардейцев, выделенный Военно-революционным комитетом. Это были проверенные, закаленные, бесстрашные сотрудники. Они подавали хороший пример мужества, выносливости, самоотверженного отношения к своему служебному долгу…

Белоусов вышел не через приемную, а через дежурную часть, где на стене висел боевой лозунг:

«Наша миссия почетна и ответственна — вести решительную борьбу с врагами социализма».

На улице Аня взяла мужа под руку и прижалась к его плечу.

Одеты они были легко, не для такого пронзительного ветра: Аннушка в старенькой цигейковой шубке и барашковой шапочке, Белоусов — в жиденькой шинели, фуражке, сапогах. Он шел, припадая на больную ногу.

— Бедный ты мой комиссар. Я так волнуюсь, так переживаю за тебя. Все время удивляюсь, откуда у тебя столько сил. Прошлую ночь спал два с половиной часа. Позапрошлую и того меньше. Я не помню, чтобы ты вечером лег, а утром встал. Завтра когда будить? А вернее, сегодня уже?

— В пять, Аннушка, в пять, а то опоздаю на важную встречу. — Он взглянул на циферблат своих карманных часов «Павел Буре». Как бежит время! Стрелка уже перевалила за полночь. А сам подумал: «Надо успеть раненько, чуть свет, побывать у Прасковьи Кузьминичны. Самому убедиться в готовности Тихона. Малейшая оплошность может загубить дело».

В это время к управлению подъехала подвода. Двое милиционеров начали стаскивать с нее связанного грабителя. Взмыленный конь храпел, над ним клубился пар.

— Стой, погоди! — всполошился Белоусов и, повернувшись к жене, просяще добавил, — надо сходить, разобраться!

Но Аня крепко сжала его руку. Стала на цыпочки и приблизила свое лицо к лицу мужа.

— Ну, что ты маешься? Без тебя Петухов и Дьяконов разберутся. На каждого бандита разве тебя хватит? Больше доверяй своим помощникам.

— И то правда, ты у меня молодец. Все. Пошли спать.

Сердце Максима Андреевича переполнилось нежностью к жене. «Измучил ее. Всю мою милицейскую тревогу делит она вместе со мной. Ну что бы ей сделать приятное? Вот сейчас, именно сейчас, когда есть на это время? Сказать что-нибудь хорошее, что ли?» И он с нежностью произнес:

— Какая же ты у меня замечательная. Очень легко мне с тобой. Как жаль, что так мало времени нам выдается побыть вместе.

Аннушка опять сильно прижалась к локтю мужа, приноравливаясь к его ковыляющему шагу. А Белоусов с чувством продолжал:

— Повезло мне с женой. Долго выбирал и не ошибся. Умна, заботлива, красива…

— Ну, ну, совсем расхвалил… смотри — зазнаюсь.

— Нет, правда. Часто сравниваю тебя с самыми известными красавицами, даже с Верой Холодной. И никто ни в какое сравнение не идет, — он весело улыбнулся жене.

— Ну довольно, довольно, а то растаю…

— Говорю точно. А фигурка? — продолжал Белоусов.

— Ты у меня неслыханный врун! Ну какая там фигурка, — Аннушка доверительно и многозначительно хохотнула, — особенно сейчас. Хотя бы скорей!

— Да, да, хотя бы скорее, — согласился Максим Андреевич, — подожди, еще чуть-чуть, добьем банду и легко вздохнем.

— Вот-вот, ты все о своем…

— Нет, о нашем. Тогда я по ночам реже стану работать. Много времени буду рядом. И все пойдет своим чередом.

5. Дела семейные

Едва они оказались дома, прямо в прихожей Максим Андреевич, раздевшись, приблизился к жене, ласково положил руки на ее плечи, поцеловал в шею, голову, потрепал ее темно-русые волосы, обнял. Бесконечно дорога была она для него.

…Пять лет назад Ане, восемнадцатилетней, милой, красивой девушке из бедной семьи, сделал предложение сын известного в городе купца Слезкина. Штабс-капитан приехал тогда к родителям на побывку. Он ходил в зеркально-блестящих офицерских хромовых сапогах, в шинели из отличного английского сукна, на погонах выделялась красная полоска по зеленому полю.

Мать уговорила Анну принять предложение богатого жениха, захотелось старушке безмятежного счастья для дочери, ибо знала, как трудна жизнь женщины, вышедшей замуж за рабочего человека, на себе испытала.

Поддалась уговорам Аня и стала женой заносчивого гуляки Ильи Слезкина. Она никак не ожидала, что при первом упреке мужу на нее обрушится свекровь.

— Как ты смеешь, голь перекатная, делать укоры мужу? Ты должна ноги ему целовать. Кто вытащил тебя из собачьей конуры? Живешь в хоромах, ходишь в шелках. Еще голос подашь… сама поколочу! — грозила свекровь, а пьяный Илья, ухмыляясь, кивал.

— Точно-с, так и будет-с. Я маманю знаю…

Улучив минутку, Аня собрала в узелок все свое приданое и сбежала из особняка к родителям, в хатку с двумя подслеповатыми окошечками и сарайчиком, где визжал поросенок и кудахтали три курицы.

Уязвленная свекровь тут же заставила сына расторгнуть брак с Анной. Чуть больше года она была купеческой женой. После развода пошла работать в военный госпиталь сиделкой, затем, окончив курсы, стала сестрой милосердия… Эту историю Белоусов хорошо знал.

Сейчас Аня высвободилась из объятия мужа и шутя заметила:

— Поцелуями сыт не будешь. Пойду разогрею картошку и чай. Иди мой руки.

Белоусов открыл кран, склонился над раковиной, поймал ртом брызжущую струю и быстро, чтобы не заметила Аня, напился сырой воды. Никак не. мог он привыкнуть к внушаемой ему Анютой («без пяти минут доктором», как любил он ее называть) мысли: «сырая вода вредна, так как она подается из загрязненных источников».

Аня уже зажгла керосинку и в халате, тапочках легко, бесшумно двигалась по кухне.

Максим откровенно залюбовался ею. И хотя у жены уже начал обрисовываться под халатом живот, она по-прежнему была стройна и, как многие беременные женщины, еще более мила, обаятельна и даже величественна. Ее карие глаза, обрамленные сверху широкой дужкой черных бровей, снизу — синевой от усталости и недосыпания, смотрели спокойно и нежно. Белоусов невольно вспомнил первое знакомство с Аней в военном госпитале.

Временное правительство, образованное в результате Февральской революции, первые месяцы особо не притесняло ни организаций, ни собраний большевиков. В Окске в открытую формировались и обучались отряды красногвардейцев. Однако с середины лета семнадцатого года положение резко изменилось. Начались стычки красногвардейцев с юнкерами; те вскоре перешли в открытое наступление, взялись за ликвидацию большевистских комитетов. Однако раненых красногвардейцев пока беспрепятственно продолжали лечить в военном госпитале.

А с 28 июля в госпиталь перестали принимать раненых большевиков и начали досрочно выписывать недолечившихся красногвардейцев.

Савелий Бугров направил свой отряд во главе с Белоусовым в госпиталь.

— Где кабинет главного врача? — спросил Максим у встретившейся ему, в заставленном койками с больными узком коридоре, кареглазой, хорошенькой, в чистеньком, до блеска накрахмаленном халате девушки.

— А зачем он вам? — спросила та. — Я дежурю по этому этажу и должна ему доложить, кто его хочет видеть.

— Мандаты при нас. Ведите прямо к нему. Мы из комитета большевиков.

— Ах, вот оно что, — неожиданно для Белоусова обрадовалась девушка. — А я-то думала от эсеров. Вы насчет своих раненых? Поговорите с ним. Мы, медсестры и нянечки, хотим объявить забастовку, если так будет продолжаться. Больные все одинаковые. Никаких различий между ранеными не должно быть, — торопливо говорила девушка.

— Как вас зовут? — с интересом спросил Максим, которому понравились такие рассуждения. — И кем здесь работаете?

— Зовут меня Анной, работаю сестрой милосердия. Сочувствую большевикам, — и, словно отвечая на вопросительный взгляд Белоусова, тихо сказала:

— Отца на днях избили нагайками полицейские. Так кого же мне любить и уважать?

— За что так отца? В чем он провинился?

— Выступал с воззванием к рабочим вагонного цеха железнодорожных мастерских. Там он работает слесарем.

— В митинге участвовал и только!

— Именно. Вы понимаете, они получают в два раза меньше, чем в других цехах. Их замучили штрафами. Отец от имени уполномоченных цеха призвал рабочих к стачке, пока администрация не удовлетворит их требований.

— Что за требования?

— Повысить расценки вдвое. Отменить сверхурочные и работы в праздники. Удалить мастера Филимонова за дикие издевательства над рабочими и шпионские доносы в полицию. Но Филимонов вовремя позвонил куда следует. Налетели полицейские, секли отца и еще троих уполномоченных нагайками. Пригрозили арестом. Отец третьи сутки пластом лежит в постели, весь в синяках…

— Сейчас они все могут, — возмутился Белоусов. — Отцу нужно пойти к врачу и засвидетельствовать побои. Справка пригодится. Не все их верх будет.