Круг замкнулся - Джонатан Коу

Он позвонил на следующее утро, и в тот же вечер мы снова отправились вместе ужинать.

Кайфую

Отель «Хайят-Риженси»

Бирмингем 13 декабря 1999 г.

Поздно ночью

С отелем мне крупно повезло. Сама не пойму, как так случилось, ведь я не очень умею хлопать ресницами, изображая страдалицу. Но когда вчера днем я объявилась здесь с одной лишь сумкой, набитой самым необходимым (прочее барахлишко я пока оставила у папы), вид у меня, подозреваю, был довольно истерзанный, и парень за стойкой, младший менеджер, обошелся со мной на редкость по-человечески. Он сказал, что все президентские апартаменты в данный момент свободны и я могу занять любой, если пожелаю. И доложу я тебе, дорогая сестрица, это просто чудесно. После четырех дней в менонитском приюте, в который отец превратил наш дом, я наконец смогла расслабиться и поблаженствовать. Половину времени я провожу в ванне, другую половину — опустошая мини-бар. Конечно, за выпивку придется выложить денежки, но это мой последний загул, прежде чем я обреку себя на тяжкий труд — разбираться в собственной жизни. А пока огни Бирмингема мерцают у меня под ногами и будущее кажется полным возможностей.

Теперь же я хочу рассказать о сегодняшнем вечере, после чего оставлю тебя в покое.

Несколькими часами ранее я в конце концов надумываю проявить вежливость и пойти на концерт группы Бенжамена. «Рюмка и бутылка», паб, где они играют, всего в пяти минутах ходьбы вдоль канала. Фил и Патрик будут там, и Эмили тоже — пора уже с ней повидаться. Вдобавок опасность столкнуться с Дугом Андертоном устранена: он в Лондоне прощается «со всем этим» в Королевском фестивальном зале (несравненно более престижном заведении, чем «Рюмка и бутылка», невольно приходит мне в голову, но так уже сложилось). Словом, у меня нет ни малейшего предлога, чтобы пропустить концерт.

Однако по дороге в паб я все время размышляю: почему мне так неохота идти туда. Музыкальные пристрастия здесь ни при чем, как и перспектива провести вечер в атмосфере слегка унылой ностальгии. Я стараюсь быть предельно честной сама с собой, и меня осеняет: причина — по крайней мере, одна из причин — в Бенжамене: в школе я была слегка в него влюблена, и даже теперь, спустя столько лет, нечаянная встреча в книжном магазине меня как-то странно задела. И дело не только в том, что он был с девушкой и не сумел скрыть, что я прерываю отнюдь не невинную встречу двух друзей. Нет, главное в другом: запоследние десять с лишним лет я почти не вспоминала о Бенжамене, но, как ни удивительно, осадок, того чувства, что я испытывала к нему, так и застрял во мне несмываемым маленьким пятнышком. Ужасно… и тоскливо, правда? А кроме того, момент для откровения далеко не самый удачный. Я твердо знаю, что ради собственного здоровья, физического и душевного, ради того, чтобы выжить, я должна и как можно скорее вытравить Стефано из своих мыслей и ощущений. Но что, если это в принципе невозможно? Что, если чувства никогда и никуда не уходят? И уникальное ли я явление — уникальное и грустное — или со всеми в глубине души происходит то же самое?

Распахиваю дверь в паб, меняю морозную черноту набережной на ослепительный свет, тепло и громкие голоса, стремящиеся перекрыть друг друга.

Меня сразу замечает Патрик, подходит, целует, не стесняясь. Фил подводит ко мне Эмили, и мы кидаемся в объятия друг другу: привет, Эмили, как замечательно снова встретиться, сколько лет, сколько зим и пр. и пр. Она не изменилась. Ни единого седого волоса (либо у нее классный парикмахер), по-прежнему отличная фигура и вроде бы даже более стройная, чем раньше. (Язвлю про себя: легко женщине сохранять фигуру, когда у нее нет детей.) Прошу «кровавую Мэри», Фил отправляется за ней к барной стойке. (В баре уже вычислили, что Патрик несовершеннолетний, — что не трудно, честно говоря, — и отказываются его обслуживать.) Народу собралось прилично.

— Они все пришли, чтобы послушать музыку? — интересуюсь я.

Фил кивает. У него хорошее настроение, он горд тем, что столько людей явилось сюда ради Бенжамена. Вот я о том и толкую: Фил всегда был самым добрым из нас. Демографический расклад в пабе как на ладони: толпа в основном состоит из мужчин, едва вступивших в средний возраст. Почти у всех намечается брюшко. Но, поскольку большинство членов группы обзавелись семьями, в наличии также и жены, и горстка смущенных подростков. Всего в паб набилось человек шестьдесят-семьдесят; небольшими компаниями публика стягивается к сцене — там, в глубине зала, музыканты настраивают инструменты. Бенжамен сидит заклавиатурой и, сосредоточенно хмурясь, пробует звук. У него уже по лбу катится пот: потолок в пабе низкий, и под софитами, наверное, довольно жарко. Оглядываюсь в поисках его подружки Мальвины и замечаю ее в противоположном углу, она сидит за столиком одна. Мы встречаемся глазами, но и только: я понятия не имею, что тут дозволено протоколом. Девушка ни с кем не общается и, похоже, никого здесь не знает. Не познакомить ли ее с друзьями Бенжамена? Пожалуй, чересчур смелый шаг — не стоит усугублять и без того двусмысленную ситуацию. Кто знает, известно ли Эмили о существовании этой девушки, всплывало ли ее имя в разговорах Бенжамена с женой? Держу пари, не всплывало. Эмили глядит на сцену, в ее глазах восторг, преклонение перед героическими деяниями мужа. А он всего лишь подключает клавиатуру к усилителю и устанавливает вращающийся табурет на нужную высоту. Ну не макет же он Вестминстерского аббатства сооружает из спичек и не высекает скульптуру из льда. Но она по-прежнему обожает его… после скольких лет брака? Ах да, вспомнила: шестнадцати. Признаться, не думала, что Бенжамен и Эмили протянут столь долго. С другой стороны, этому существует объяснение: расставания всегда давались Бенжамену с трудом, ведь он ненавидит сложности, ненавидит выяснения отношений. «Все отдам заспокойную жизнь» — таков его тайный девиз, и, наверное, жить с Эмили очень спокойно. И все же они мало подходят друг другу. Бенжамен всегда удивлял меня сосредоточенностью на себе. Я не хочу сказать, что он жадный или (намеренно) жестокий; он просто самодостаточен — в хорошем смысле, — и, по сути, ему никто больше не нужен. Он не из тех, кто раскрывается, вот уж нет. Зато у Эмили душа нараспашку, она всегда готова быть опорой и поддержкой ближнему, в дружбе ли, в браке она выкладывается полностью, ничего не оставляя себе — ни секретов, ни личного пространства. Но разве такое положение вещей — когда она отдает ему всю себя, получая взамен ничтожно мало, — не должно временами вызывать у нее горечь? Наверняка она не раз испытывала разочарование. Не только из-за детей, вернее, из-за их отсутствия. Я имею в виду мелкие разочарования. Множество мелких незначительных эпизодов, сотни эпизодов, когда он ее подводил, — за эти долгие годы.

Я уверена, что так оно и есть. Уверена: мои представления о союзе Бенжамена и Эмили правдивы.

И чуть позже нахожу подтверждение тому в ее глазах.

Тусовка (так, кажется, это называется? Словечко, которое всегда меня смешило) в полном разгаре. Помнится, слушая группу Бенжамена в 80-х, я думала, как же старомодно они звучат. Они играли тягучие, какие-то булькающие композиции, но через несколько лет кто-то изобрел термин «кислотный джаз», и такая музыка опять вошла в моду. Однако в 80-х они казались вычурным анахронизмом. Сегодня же слушать их одно удовольствие. Отменные ударные — если не ошибаюсь, с ударником Бенжамен когда-то вместе работал в бухгалтерской фирме, с этого все и началось. В общем, ударник, знает свое дело, басист ему под стать, и на этом крепком фоне Бенжамен, гитарист и саксофонист выплетают нежные, немного печальные (вклад Бенжамена, разумеется) мелодии, импровизируя чисто и умно: ни тебе затянутых соло, ни бесконечных повторов двух аккордов, — публика не скучает и не дрейфует к бару. После двух-трех вещей слушатели уже не топчутся скованно на одном месте, качая в такт головами. Теперь они танцуют! Все! Даже Филип, который, может, и образец порядочности и благовоспитанности, но по части телодвижений до Траволты ему далеко. Эмили искренне веселится. Она на удивление лихо отплясывает. По-настоящему отрывается. Она привела с собой целую толпу друзей («церковные люди», информирует меня Фил), и посреди очередной композиции, когда музыка, достигнув первой кульминации, вновь стихает, а кое-где уже раздается плеск, аплодисментов и хвалебные вопли, — в этот момент Эмили оборачивается к одному из своих друзей, высокому, узкобедрому, симпатичному малому, тот наклоняется, кладет руку ей на плечи, и она кричит:

— Я говорила тебе, что они молодцы, да? Говорила, что они потрясающие!