Следы Эроса - Юрий Андреевич Бацуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но здесь случилось совсем другое. Она теперь лежала передо мной, моя божественная Фея, обнажённая и очаровательно — красивая. Очертание тела её напоминало гитару. Линия плеч сужалась к талии, а затем расширялась в бёдрах. Хотя (что я говорю?) всё было наоборот: эта гитара была сделана мастерами-умельцами по подобию женщины, чтобы напоминала о самом чудесном существе на земле. Бесспорно то, что формы женщины Господь ваял такими, какими они должны были радовать взор и услаждать душу…
Я опустился перед ней на колени и, как дитя, толкаясь лицом в грудь, стал целовать эти девственные бугорки, телесные холмики, которые допустили меня к себе. Она была нежна и податлива. Её широко распахнутые глаза выплёскивали синий свет, а руки тянулись навстречу мне…
«И шепнул я мгновенью: «Замри,
Пусть не будет успехов и зрелости
В ежедневно-обыденной серости,
Только этот восторг пусть горит,
Вечно пусть мой восторг горит!» -
так найдёт своё словесное отражение и этот момент в моих будущих стихах.
До этого поцелуи мои с девушками были скорее символичными, чем страстными, а отношения чисто платонические. Дружил я сначала с одноклассницей Инкой, и целовался с ней, едва касаясь губами её щёк и уст, а потом, уже постарше в десятом классе, встречался с Люсей, целовались мы только в губы. Так она хотела. Конечно, была разница в поцелуях. А однажды, когда я случайно коснулся рукой её груди — тут же получил пощечину. Я даже не сразу сообразил, за что такая немилость.
…А сейчас, целуя сначала холмики грудей и ложбинку между ними, мои губы бессознательно приближались к талии. При этом руки, обвив стан, нежными движениями осязали овалы её бёдер. На миг, чтобы восстановить дыхание, я приподнялся, и мой взор проник туда, где сгусток шелковистых палевого цвета волосиков прикрывал сокровенное лоно. И тут она резко притянула меня, побудив войти в себя. И я вошёл, вернее, провалился, не чувствуя преграды. «Что-то не то, — мелькнуло в сознании, — я должен был не упасть в пропасть вожделения, а прорваться в лоно любви сквозь естественную препону, чтобы навеки стать преданным воздыхателем и единственным возлюбленным своей божественной Феи». И вместо того, чтобы раствориться в ней и насладиться соитием, постигая тайны любви, как это делают все люди, и не только они, но и всё живое на свете, я, вырвавшись из объятий, вскочил на ноги и стал лихорадочно натягивать на себя одежду. «Как же это? — недоумевал я, — та ли ты, божественная Фея, с которой я готов был пройти по всей жизни, или всё это пригрезилось мне?..» Я оторопел, беспомощно озираясь по сторонам. И она, только что мной обласканная Фея, всё поняла, поняла моё разочарование, и заплакала. Едва прикрыв тело сорочкой, она рыдала без слов оправдания…
Откуда-то взялся и остановился у нашего стога объездчик. Сидя на коне, он молчаливо уставился на нас. Я резко сделал ему рукой знак, чтобы он удалился. «У вас всё тут в порядке?» — спросил он. «Иди, иди», — тихо сказал я. И он медленно поехал восвояси. А потом и мы, уже не глядя друг другу в глаза, пошли назад туда, откуда начали свою романтическую прогулку.
На другой день, увидев меня, идущего от парка к универмагу, она радостная кинулась навстречу с распростёртыми руками. «Отчего такая радость?» — подумал я, -
ведь «чувства раздельны: твои и мои» — вырвалась в сознании строчка, которая непременно когда-нибудь займёт место в моих стихах.
И я встретил её сдержанно, не раскрыв рук для объятий. Это была обида невинного «чистого» мальчика за обманутые надежды. Хотя какой «обман», и какие «надежды»? ведь мы были едва знакомы.
Не помню даже, как мы расстались, но расстались навсегда. Мне было не полных восемнадцать лет, а ей чуть больше. Поразило меня и то, что я нАпрочь забыл имя девушки, которой готов был доверить себя на всю жизнь. Иногда, чтобы вспомнить его, я мысленно перебираю все имена, которые знаю, но тщетно — никакое из них «не подходит» к ней. Что ж, такова была моя реакция на конец того божественного дня, а ведь он был на самом деле, этот незабвенный день, сначала подаривший мне святое чувство любви, а затем низведший это чувство до цинизма.
ТАНЦЫ В ХОЛОДНОМ КЛУБЕ
До сего момента долгое время я относился к девушкам двояко. Одни в моём представлении были «светские», то есть более романтические, с которыми приятно было беседовать на возвышенные темы, а другие более приземистые — натуральные, что ли… С первыми я был более уверенным, чем со вторыми, которые меня обычно смущали и загадочно волновали. Робко я познавал загадку «земной» любви, хотя внешне старался быть уверенным. Однако интуитивно сознавал, что это зависит больше всего от подружек, чем от меня. Так и случилось. В студенческие годы однажды вышло так, что праздничные дни совпали с выходными, и набралось достаточно времени, чтобы съездить куда-то за город. Домой к матушке ехать было неразумно, слишком далеко. А тут меня пригласили друзья-сокурсники, которые жили в посёлке Свирск, в пригороде Черемхово. Володя Шиленков и его друг Аркадий бывшие одноклассники учились теперь в техникуме и проживали вместе со мной. Они-то и пригласили меня составить им компанию, и дома познакомили со своими близкими родственниками, которые приняли меня по-свойски. А вечером мы пошли в местный клуб на танцы. Помещение не отапливалось, и все танцевали одетые в зимние одежды. Я приметил симпатичную девушку в приличном тёмно-синем пальто с пушистым песцовым воротником, которая выделялась своей подвижностью и знала моих друзей. Они познакомили меня с Дусей, и я танцевал почти весь вечер с ней. После танцев мы с Володей пошли провожать Дусю до дома, а Аркадий со своей подругой удалились в другую сторону.
Всю дорогу Дуся меня держала под руку, а подходя к дому, открыла калитку и завела в ограду. Володя приотстал и стал дожидаться меня у ворот. Было морозно. Дуся открыла пристройку к дому, и завела меня в помещение, где на полу лежала большая охапка душистого сена, на которую мы тотчас и завалились. Я осмелел, и Дуся оказалась в моих объятьях. Мне вздумалось проявить себя настоящим мужчиной. Не снимая пальто, мы оголились ниже пояса. Пытаясь проникнуть туда, где кипит и