Эскадрон комиссаров - Василий Ганибесов

3

Время наплывало булгашное и горячее, как перед большими праздниками или страдой в деревне.

Еще с ранней весны красноармейцы почувствовали, что в стране назревает что-то огромное. Это назревающее охватывало деревню, город, армию и всю страну.

Все чаще слышали красноармейцы о пятилетке.

На политзанятиях, собраниях, на беседах коммунистов эскадрона они слышали о пятилетке и зимою, но тогда это проходило бледно, как совершенно отдаленное.

Весною же, со времени партийной конференции, пятилетка, которую красноармейцы принимали как несбыточную фантазию, вдруг стала реальна. Для каждого из них, в том числе для Баскакова, Миронова и даже Ковалева, стало ясно, что пятилетка — это факт, это сегодняшняя действительность.

Они почувствовали это, видя, что город перестраивается на другой ритм, видя, как по-новому, напряженно начинает работать шефствующий завод, почувствовали это из деревенских писем, сообщавших то об убийствах «партийных сельсоветчиков», то об аресте в дому «самого». Красноармейцам-северянам писали о самых настоящих боях деревень с кулаками, бывшими стражниками и попами, а после сообщали, что эти деревни целиком ушли в артели и строят электростанцию, маслозаводы и еще какие-нибудь фабрики.

Южанин Савельев получил письмо о каком-то «сапхозе», который «...железными паровыми машинами пашет все солончаки сподряд. И откуда они взялись — неизвестно, только говорят, что хочут спахать все степи, а потом построят там фабрики, на которых будут делать зерно, пашеницу то-ись. А как будут делать — нам опять-таки неизвестно. Из этого сапхоза приходил к нам митинговщик, с виду ничего и обходительный, он говорил, что можно и нам спахать этими же машинами и берет недорого, ну только что-то сумлительно».

Савельев, получив это письмо, целую неделю выпытывал у коммуниста Липатова о совхозах, об отношении их к крестьянам и могут ли они что-нибудь сделать силком. Не удовлетворившись объяснениями Липатова, Савельев обратился прямо к военкому Смоляку и беседовал с ним часа два.

Уралец Миронов получил вовсе ералашное письмо. Старик отец писал: «...а. так больше ничего нового нету. Были у нас казенные подрядчики и набирали народ на земляные работы в кыргыскую страну на постройку железной дороги. Будто эта железная дорога пройдет из Сибири до самых кыргызов для удобного провозу и хлеба и лесу, а оттуда, говорит, будут привозить всякие сарпинки и виноград. Народу туда уехало много. А так больше ничего нового нету. Был у нас еще один такой же, ну только из другого краю, поближе. Этот тоже, народ набирал. Этот говорил, что будут строить новый город, поблизости Кустанаю. Дома в этом городе будут кирпичные и каждый в пять этажов, на всех будет одна баня и одна куфня, ну только, конешно, большая. Город этот будет социалистический, то-ись в ем будут жить одне партийные. А посередь города построят завод и будет он вытапливать из земляной руды мильен вагонов железа. Врет, думаю, он, но только зачем же тогда авансы раздавал? А так — больше ничего нового нету».

Сбитый с толку Миронов долго это письмо никому не показывал. В перерывах занятий и вечером он перечитывал его, прятал в записную книжку и думал то о новом «социалистическом» городе, то о железной дороге, которая «пройдет из Сибири до самых кыргызов». Чем больше Миронов об этом думал, тем увереннее становился в том, что с отцом не ладно. «Не свихнулся ли батя? — думал он. — Заговариваться начал все чаще и чаще». Однако во всем этом что-то есть, не могут все старики Советского Союза враз помешаться: у Савельева ералашное письмо, у Силинского, у Карпушева, да почти у всех.

Растревоженный последним письмом, Миронов внимательнее стал прислушиваться к взводным коммунистам и особенно к Артему Курову, которого хотя и не любил, но считал человеком, каких из десятка не выберешь.

В один из вечеров Миронов не пошел из взвода ни на плац для игры в городки, ни в рощу. После уборки лошадей он приглядывался к Липатову и Курову, ожидая, когда кто-нибудь из них начнет беседу. И потому, как скоро вокруг Курова и Липатова собрались красноармейцы взвода, Миронов понял, что беседы эти проводятся нередко и, видимо, Куров пользуется авторитетом.

Куров достал из кармана большую газету и, развернув, прочел из нее о «плане великих работ», который «превратит нашу страну из аграрной в индустриально-аграрную».

Миронов ничего не разобрал об «аграрной и индустриальной стране», он понял только, что о пятилетнем плане опять пишут и призывают к его выполнению настойчивее и увереннее, чем это было зимою.

Куров продолжал читать выдержки из газеты и разбирал их, но дальше было уже знакомое для Миронова. О тридцати пяти процентах подъема урожайности уже проходили на политзанятиях, это не ново и ничего в этом великого нет, потому что... Миронов не верил в это. Для него эти тридцать пять процентов были то же самое, как если бы сказали, что завтра эскадрон в конном строю поедет в разведку на луну.

Миронов неделю назад ушел бы с этой беседы, но сегодня он решил проверить свои мысли о городе и отце, поэтому он и спросил читавшего Курова:

— Погоди-ка! Ты вот не читал ли там про железную дорогу? Будет какая строиться или нет?

Прерванный Куров отложил газету и посмотрел на Миронова, собираясь с мыслями.

Ответил Липатов. Он прокашлялся в ладонь, крякнул и заговорил:

— Дорога определенно строится. Она строится для провоза хлеба и лесу, а оттуда хлопок, вата то есть.

— В кыргызскую сторону? — притаив дыхание, спросил Миронов.

— В Туркестан, а не в кыргызскую. Из Сибири, — гудел Липатов. — Это и есть индустриализация.

«Это подходяще», — думая про письмо отца, отметил про себя Миронов.

— А вот, — спросил он опять, — про город социалистический ничего не пишут?

— Какой город? — переспросил Куров.

— Будто новый город строить начнут, а посередине завод.

— Таких заводов с городами будет построено не один, а штук десять, — ответил Куров. — На Урале у Магнитной горы будет построен самый большой завод...

— Около Кустанаю? — перебил Миронов.

— Кроме того, будет построен тракторный завод, автомобильный завод, химический завод для удобрений...

Куров продолжал перечислять заводы и предприятия, намеченные пятилеткой, но Миронов уже не слушал. Он убедился, что отец не спятил с ума, тайного сговора с эскадронными коммунистами, конечно, не имеет, и заводы — не посулы, а действительность, факт. Миронов вдруг увидел пятилетний план в совершенно другом свете, он увидел, что пятилетка действительно существует, она уже начинает действовать.

Между тем в группе начались споры. Пухлощекий Абрамов начинал горячиться, он беспрерывно хлопал себя ладонью по колену, разглаживал это колено и отрывисто возражал Дурову:

— Што-то не верится. Уж больно ты наговорил. Тут главное дело — деньги. На че будут строить-то столько? Откуда что возьмут? Ты думаешь, заграница даст? Она сама смотрит, как бы сорвать. Кабы тут просчету не было!..

Куров уже убрал газету и сейчас обсуждал прочитанное своим языком и своими понятиями.

— Деньги где взять? Деньги — дело наживное, дело не в деньгах, а в людях. Не деньги будут строить-то, а люди. Если мы все захочем этот план выполнить, так разве мы не найдем денег? Найдем!

— Они на улице не валяются. «Найдем»! Не больно найдем!

— Займы будут, — сказал Липатов. — Все рабочие будут отчислять на план из заработка. Потом, ежели хорошенько взяться да себестоимость товаров процентов на десять снизить, это знаешь куда махнет?

— Себестоимость пятилеткой тоже предусматривается, — добавил Куров.

— Да, потом заграница. Лес будем им отправлять, вот тебе опять деньги.

— Сельхозналог, наверно, увеличат, — вздохнул Савельев. — Теперь только чего-нибудь и жди.

— Насчет сельхозналогу — наоборот: не повысят, а снизят.

— Ну, тогда другое, — заупрямился Савельев. — Какой-нибудь доход с крестьян выдумают. Займы или еще что. Это уж факт!

Липатова укололо это, он тяжело засопел и даже кулаки сжал, но ответить не успел.

— А если бы заем еще ввели, ты дал бы? — спросил Савельева Куров.

— Да ить как сказать! — уклонился Савельев.

— Нет, все-таки?..

— Не из чего давать, — пробурчал нахмурившийся Савельев.

— Ага-а! — вскипел Куров. — Ты, значит, за пятилетку, но только чужими руками? Хо-рош! Пусть, дескать, там рабочие отчисляют, пусть строят, а я посмотрю!..

— Рабочим расчет есть строить, а мне какой расчет?

— Тебе расчета нет? — горячился Куров. — А плуги, а трактора, а удобрения, ситец, гвозди?.. Это разве не расчет? Ты думаешь, подъем урожайности на тридцать пять процентов будет сделан так, по ласковой просьбе рабочих? Ничего подобного! Рабочий зря словами не кидается. Урожайность будет поднята не молитвами, а машинами, тракторами, удобрениями, совхозными семенами и колхозами. Откуда все это возьмется? От индустриализации!