Спринт на шахматной доске. Как победить в блице - Генрих Чепукайтис

Реакция наступала потом. Его жена вспоминает, что дома уже не было той искрометности, он был погружен в свой мир, в свои мысли и часто бывал замкнут и неразговорчив. С ним, таким неприхотливым в еде, в одежде, в быту было нелегко: он требовал постоянного внимания, потому что по-настоящему был концентрирован только на себе.

Он читал все, что попадало под руку, довольствуясь, главным образом, пустотами — газетами и журналами с яркими обложками, тем потоком информации, которая улавливается глазами и, не задерживаясь, уходит прочь без каких-либо последствий для души. Но если попадались под руку, читал и книги по истории, романы, детективы. Собственных книг по шахматам у него не было никогда, но после переезда жены в Петербург он с интересом прочел ее шахматные книги.

В последние годы у него появился компьютер, и долгими ночами он играл бесконечные партии блиц. Обычно под именем SmartChip; посетители клуба ICC могут подтвердить, что поздним вечером, перед тем как выключить компьютер, они видели, что SmartChip находится в игровой зоне, а если утром снова включали машину, то замечали, что Чип все еще в игре.

Хотя и здесь он нередко побеждал известных гроссмейстеров, и его рейтинг, как правило, превышал отметку в 3000 единиц, результаты его были ниже по сравнения с обычным блицем. Неудивительно: впервые он начал пользоваться компьютером, когда ему было уже под шестьдесят, и вместо привычной кнопки часов палец вынужден был нажимать на странный предмет, называемый мышью.

Последние несколько лет он давал уроки в шахматной школе Халифмана. Очные и по Интернету. Когда попадались ученики из-за границы, его приходилось переводить — иностранными языками Чип, понятно, не владел. Уроки эти были своеобразными: он показывал почти всегда собственные выигранные партии и комбинации. Из него исходил поток идей, но он не настаивал на их строгом исполнении: если вас не устраивают эти идеи, у меня есть много других, как бы говорил он.

Чепукайтис не мог, конечно, объяснить тонкости современных дебютных построений, зато заражал слушателей своим энтузиазмом и любовью к игре, открывая перед ними совсем другие, не ведомые им раньше стороны шахмат. Он советовал не избегать риска и смело бросаться в неизвестное: «Только тогда к вам придет фарт!»

Каждому импонировал один из основных постулатов его теории: «Ошибки делает каждый, гроссмейстеры и чемпионы мира, и в этой игре особой премудрости нет. Постепенно приобретя опыт, знания, умение, вы с удивлением узнаете, что у вас талант. Талантом обладают все, вопрос заключается только в том, чтобы извлечь и продемонстрировать его».

«Не уверен, прибавилось ли у меня мастерства, но уверенность уже появилась», — был первый отзыв благодарного ученика, полученный им из далекой Аргентины. Комментарий Чепукайтиса: отрадно, приятно, незабываемо…

У него были почитатели, увидевшие в его партиях что-то, что отличало эти партии от многих тысяч, играющихся ежедневно в турнирах и по Интернету. «Особенные шахматы» называлась посмертная статья мексиканского мастера Окампо Варгаса, посвященная творчеству Чепукайтиса, а голландец Херард Веллинг составил даже маленькую книжечку его партий.

Он рекомендовал собственные методы развития, иллюстрировал их своими партиями, расцвечивал все образными сравнениями и шутками, но тому, чем он обладал сам, научить, конечно, нельзя. Это то, чем поставил в тупик судью Савельеву в Дзержинском народном суде Ленинграда в 1964 году Иосиф Бродский, когда на вопрос — где, в каком именно институте он учился на поэта, будущий Нобелевский лауреат растерянно отвечал: «Я думаю… Это… Это от Бога…»

Шахматы сегодня исследованы настолько, что элемент игры и, как следствие, получаемого удовольствия от нее отодвинут куда-то далеко. Из своего игрового содержания шахматы, приобретя серьезность, растеряли очень многое. Для того, чтобы овладеть мастерством, требуются время и усидчивость: резко возросла роль научной составляющей игры. Во многих дебютных вариантах сегодня возможен строго единственный порядок ходов. Мы не можем знать, что будут представлять из себя шахматы даже через десять лет, тем более, в следующем веке.

Быть может, первоначальный, игровой элемент шахмат, который превыше всего ценил Генрих Чепукайтис, останется единственным. Тогда забудутся многие известные сегодня имена, как забылся поэт Цецилий Стаций, имя которого вплоть до восемнадцатого века произносилось на одном дыхании с Гомером и Вергилием, и только Просвещение отвергло то, чем Средневековье и Возрождение восхищалось.

Может быть, тогда мы по-другому будем смотреть на шахматы, в которые играл он. И звезды, сверкающие сегодня на шахматном небосклоне, будут забыты, хотя буквы ГМ перед их именами означали аббревиатуру их титула, а не инициалы, как это было у него.

Расставание с женой в ноябре 2003 года он перенес тяжело, они были вместе без малого тринадцать лет. После развода и отъезда ее за границу он остался один в маленькой запущенной однокомнатной квартире; на Западе такие обычно называются студией. Это жилье было, скорее, бивуаком, куда он приходил только ночевать; раз в неделю заходили сестры бывшей жены, чтобы присмотреть за хозяйством одинокого мужчины: постирать, заполнить пустой холодильник, потому что для себя он сам не покупал ничего. Нужно ему было мало, и даже из этого малого ему нужна была только самая малость. Он как-то сник, совсем перестал обращать внимание на свой внешний вид, проводя почти все ночи в яростной карточной борьбе.

В картах всегда, во все времена бывали игроки нечистые на руку, но в последние годы они стали еще и безжалостными: начиная с первого дня неуплаты долга, шли проценты с неотданных денег, и немалые, и никогда нельзя было знать, чем кончится дело в случае длительной задержки.

Для них он был «сладким», «клиентом», и его «кидали» не раз. Но даже когда он понимал, кто сидит рядом за карточным столом, он все равно продолжал играть, полагая, что, несмотря на все их трюки и приемы, мгновенный счет и сообразительность приведут его в борьбе умов к счастливой развязке.

Увы, это были только иллюзии, и, случалось, партнеры по карточной игре, считая его лохом, едва ли не в глаза смеялись над ним. Приличную двухкомнатную квартиру он был вынужден обменять на однокомнатную; большая часть суммы, полученной при обмене, пошла на оплату карточных долгов.

Во время игры спиртное присутствовало почти всегда. Случались компании, где ему подносили с особым радушием, и когда на следующий день сообщали о сумме проигрыша, он уже не мог в точности восстановить события прошлой ночи.

Несколько лет назад он по настоянию жены отправился в больницу. Состояние его определили как предынфарктное и рекомендовали покой и отдых. Нужно ли говорить, что он пренебрег этим советом полностью.

Он продолжал до самого конца играть в разнообразные карточные игры, а в последние годы оставлял свою крохотную пенсию в игральных автоматах едва ли не в день ее получения. Там же оседали и заработки от уроков и призы в блицтурнирах. Игра была для него всем, и тем, кто никогда не был подвержен этой страсти или, если хотите, наваждению или недугу, трудно понять такого человека.

В последние годы он стал быстрее уставать, замедлилась реакция, но он и не помышлял, чтобы оставить шахматы, и даже не из-за тривиального вопроса: а что он стал бы делать целыми днями, но просто потому, что шахматы и были его жизнью.

В одном из диалогов Сократ сравнивает наши знания с восковой дощечкой: застывающее на воске мы помним и знаем, пока сохраняется изображение, когда же оно стирается или уже нет места для новых отпечатков, мы забываем и уже больше не знаем.

Отпечатки, нанесенные на воск шахматной дощечки Чепукайтиса, никогда не стирались, и потому он был всегда в форме, просто потому, что никогда и не выходил из нее. До самых последних дней он посещал Клуб на Петроградской, где регулярно играл в турнирах с денежными взносами.

Его стандартная фора при игре с мастерами была три минуты к пяти. С кандидатами в мастера — две. Продолжал он играть и в обычных турнирах. Появившийся в последние годы ускоренный контроль с добавлением времени после каждого хода пришелся ему по душе: случалось, соперник его в преддверии цейтнота нервно поглядывал на часы, когда у него самого времени было ненамного меньше, чем до начала партии. Но компьютер не любил, называл «бестолковой личностью», считал, что с приходом компьютера в игре исчезли блеф и риск и все стали играть так, как советует машина.

Уже после того, как он перевалил за шестьдесят, у него начался второй всплеск, он хорошо выступил в нескольких турнирах, в одном совсем близко подошел к званию гроссмейстера. В 2000 году принимал участие в чемпионате города, сражаясь с молодыми наигранными профессионалами.

Единственный, он не имел международного звания, но достойно провел соревнование, набрав пятьдесят процентов очков. Ему было тогда шестьдесят пять, почтенный пенсионный возраст, но, глядя на него, думалось об ошибке календаря по отношению к душе: до самого последнего дня он совершенно не воспринимался как старик, всегда оставаясь Чипом.