«На суше и на море» - 65. Фантастика - Герман Чижевский

Мелкий дождь настиг Бигелоу возле повозки. Держа тяжелый бумажный мешок с гипсом в руках, он пробежал бегом последние несколько ярдов, прикрывая крафт-пакет от брызг. Поспешно распахнув брезентовый фартук фургона, он ощутил, как на его лицо и руки упали первые крупные капли необычно теплого, словно подогретого, дождя.

Бигелоу вскочил в фургон и погрузился в кромешную тьму. Сзади из мглы и быстро нараставшего шелеста дождя длинная кривая молния распорола зигзагом небо, озаряя стены фургона, ящики для упаковки собранного материала, мешки с гипсом и прочую кладь. Вздрагивая и извиваясь, словно от собственного гнева, она мерцала целую секунду, осветив зеленым и фиолетовым огнем небеса и землю. При ее мертвящем свете ученый увидел в правом углу фургона свой чемодан.

Раскаты грома глыбами тяжелых звуков покатились, сталкиваясь в небесах, и, еще более оглушительные, низвергались на землю.

— Что за нелепая страна! — бросил в испуге Бигелоу и защелкал замками чемодана. Вслед за ослепительной вспышкой молнии наступила темнота. Стало темно, как в герметически закрытом ящике, и Бигелоу, у которого с некоторых пор возникла потребность высказывать наедине с собой мысли вслух, принялся браниться. Звук собственного голоса вселял бодрость и уверенность, даже когда поблизости творилось что-либо непонятное. Особенную бодрость он ощущал, когда бранился: в молодости с ним это случалось редко, но суровая жизнь в условиях экспедиции развила эту скверную привычку. Грубые, стертые от употребления слова брани имели свойство сообщать поразительную реальность происходящему, любое событие они ставили с головы на ноги. Всякая иллюзорность тотчас же исчезала, все становилось до противности понятным и будничным.

Вслед за первой вспышкой с разных сторон горизонта бешено полыхнули снопы молний и по брезентовой кровле фургона с неистовой яростью забарабанил дождь. «Боже праведный, — подумал Бигелоу, — настоящий тропический ливень! И это в безжизненной пустыне!.. „Безжизненной?“ — поймал он себя на слове и задумался. — Чудак этот Кроссби! Он, конечно, все еще наслаждается дождем в своей яме!»

— Надо извлечь фонарь, — сказал он вслух и стал ощупью пробираться в другой конец повозки.

Он чиркнул спичкой и долгое время рылся во всякой всячине, загромождавшей повозку. Бидоны с водой и мешки с овсом лежали вперемежку с жестянками какао и коробками яичного порошка. Когда количество спичек в коробке убавилось на две трети, он отыскал «летучую мышь» и, немного успокоившись, водрузил фонарь на самом верху ящика для коллекций. Теперь он мог ясно видеть, что он вытряхивает из чемодана, и тут же приступил к не совсем планомерным поискам платяной щетки. Чертыхаясь и кляня дождь и ветер, он перекладывал с места на место содержимое чемодана сначала своего, потом чужого. Щетка не находилась. Груды верхнего и нижнего белья, носки, подтяжки, носовые платки, флаконы с одеколоном и кремы для бритья, бритвенный прибор с пружиной, портативный фотоаппарат фирмы «Аргус» с корпусом из кокосового ореха, дорожные мыльницы, пуговицы и карандаши и многое другое — все это он вывалил на давно не мытые доски пола, и теперь эта груда ждала рассортировки по чемоданам.

— Это поставит в тупик кого угодно, — снова заговорил он вслух и присел на край ящика. Он не переставал удивляться, чем это занят под дождем Кроссби, почему не идет в фургон и не поможет ему отыскать щетку. Разуверившись в возможности найти платяную, он нерешительно поднял с пола зубную щетку, Щетка была совсем новая, недавно купленная, и Бигелоу только начал примериваться, нельзя ли ее использовать вместо платяной, когда его правая рука внезапно замерла у левого бока: чуть слышно, выделяясь из монотонного рева ливня, с грохотом обрушившегося на брезентовый верх фургона, донесся как будто испуганный возглас Кроссби:

— Бигелоо-уу!..

Вслед за тем зазвенели сбруей лошади, словно хотели сорваться с невидимой привязи. Потом наступила томительная пауза, наполненная ревом ливня. И вдруг снова, но тише и так, что мороз пробежал по коже:

— Биге-ее-ллл-оо-уу!..

Бигелоу съежился. Он втянул голову в плечи и, застыв в полуобороте к выходу из фургона, ждал, не повторится ли вопль. Сомнений не было: это мог кричать только Кроссби. Безликий, незримый ужас, рожденный воплями Кроссби, надвинулся на Бигелоу из мрака ночи, из грохота грозы.

Выпавшая из пальцев зубная щетка заставила его сильно вздрогнуть. Язык стал сухим и словно прирос к гортани. Он коротко мысленно выругался, потом припомнил несколько слов молитвы. Белыми остановившимися глазами он глядел на колыхавшийся под ветром брезентовый фартук. Бигелоу явственно почувствовал, как множество мелких тонких иголок впились в ткани его носа, и ладони у него сразу вспотели. Необходимо было выйти из фургона и оказать какую-то помощь Кроссби. Выйти следовало немедленно. Что-то непонятное случилось с Кроссби… Что?! Что именно?!

Желтый язычок огня в фонаре мигал от проникавшего в фургон ветра. Неожиданно будто над самым ухом истерически заржала лошадь. Холодная капля сползла от виска по щеке Бигелоу, и он машинально размазал ее рукой.

Фонарь надо было погасить. Из освещенного фургона смотреть в тревожный ночной мрак, озаряемый скачущими огнями молний, стало невыносимо. Язычок пламени, дрожавший за стеклом, мог погаснуть и сам, но сейчас его следовало убить. И сделать это нужно было немедленно, чтобы глаза возможно быстрее освоились с темнотой снаружи и он мог бы заставить себя выйти в темноту, в ливень, в неизвестность… Но здесь, в совершенно безлюдном месте, маленький слабый язычок огня, едва освещавший изнутри повозку, казался единственным надежным другом, и Бигелоу не нашел в себе мужества изменить ему. Поколебавшись, он вдруг прикрыл фонарное стекло попавшейся под руку курткой Кроссби. «Не захватить ли фонарь с собой? Не стоит. Оброню еще на камнях». Давящий мрак немедленно завладел фургоном, и Бигелоу с громко стучащим сердцем внезапно рванулся к выходу. Он с силой налетел боком впотьмах на какой-то острый угол, сдавленно охнул, схватившись за бок, и, падая куда-то, нащупал вдруг рукой что-то упругое и колкое. Это оказалась застрявшая между ящиками платяная щетка. Острая боль от сильного ушиба и жесткая щетка вернули его из хаоса растравленного воображения в не менее фантастический реальный мир. Держась за бок, зажав в руке почему-то щетку, он устремился к выходу.

В лицо ему с силой струями ударила вода. Бигелоу был преисполнен желания крикнуть и ободрить компаньона, но вода мгновенно залила ему рот, глаза и уши, и, пока протирал глаза кулаком и отплевывался, он передумал.