«На суше и на море» - 84. Фантастика - Владимир Бээкман

Владимир Бээкман

БАМБУК

Я должен сейчас, не откладывая, рассказать, как все это вышло. Иначе потом трудно будет отделить истину от вымысла — потом, когда сенсационные слухи заслонят то, что случилось на самом деле. Сегодня пятница. Маури позвонил мне в понедельник под вечер.

— Рууди, ты? — рокотал его голос в мембране. — Жму руку, старик. Послушай, есть дельце, требуется твоя светлая голова. Я сейчас заскочу к тебе. Увидимся через десять минут, идет?

Машина у Маури без году неделя. Поэтому он не ездит, а «скачет» или «летает». А вообще-то Маури — молодой художник. Во всяком случае он рисует, и кое-кто считает, что в данный момент он во всех отношениях «поп». Он сам тоже так считает, хотя никогда в этом не признается. Я не видел Маури целый месяц: он ездил с какой-то группой художников во Вьетнам.

Спустя десять минут за окном хлопнула дверца машины, и сразу же по лестнице с грохотом взлетел Маури в пальто нараспашку.

— У акул Тонкинского залива неплохой вкус, — попробовал я пошутить. — Понюхали и отвернулись.

— Навзрыд рыдали, чтобы я поскорее уматывал, — зычно прогудел Маури своим пивным басом, однако его глаза оставались непривычно серьезными. — Слетаем ко мне. Не жизнь, а театр абсурда!

— Я ничего не смыслю в ремонте квартир.

— Биолог ты или нет?! Мне нужен именно биолог. Преклоняю колени и бью челом об пол.

Мы поехали. За две недели до отъезда во Вьетнам Маури переселился в новую квартиру.

Когда Маури открыл дверь, в нос ударило воздухом нежилого помещения. Он скорее напоминал настой оранжереи тропических растений, и все же это была не совсем та нейтральная влажная духота. Почему-то это обстоятельство вызвало во мне ощущение тревоги. «Квартира больше месяца пустовала, и полуденное солнце, ежедневно накалявшее ее, аккумулировалось в четырех стенах», — подумал я и успокоился.

Маури, толкнув ладонью дверь, распахнул ее настежь и сказал, указывая на окно:

— Ты видел что-нибудь подобное?

На подоконнике буйно разрослась бамбуковая роща. Разной длины стебли и побеги, заслоняя стекло, тянулись во все стороны, отчего в комнате было сумрачно.

— Ого, ты и джунгли прихватил с собой!

— В том-то и беда, что этого я не делал, — произнес Маури, да так растерянно, будто жалел о своей недогадливости.

— Ясно, ты хочешь сказать, что они сами повырастали из подоконника, — кивнул я понимающе.

— Не веришь? Вот именно сами!

Я подошел к окну. На подоконнике стоял цветочный горшок, до смешного маленький по сравнению с бамбуковыми зарослями, из него толстым косматым тросом выползали корни взметнувшегося к окну бамбука. Чудно! Но еще удивительнее было другое: на всем пространстве вокруг горшка бамбуковые корни — от тонкого, как волос, до толщиной в палец — опирались прямо на подоконник, врастали в него и ползли вдоль оконной рамы вверх.

В недоумении я обернулся к Маури.

— Понимаешь, какая ерунда, — пробормотал он растерянно. — Недалеко от города Винь я подобрал кусок бамбука… ну, на память, что ли. Кажется, его срезало осколком бомбы, а может, и нет. Дома я выложил бамбук на подоконник и забыл о нем. Тут стоял вот этот горшок с кактусом. Это было в субботу. А вчера смотрю: бамбук пустил корни и они перекинулись в горшок. Поначалу это меня рассмешило, думаю: «Живучий-то какой, нужно обязательно кому-нибудь показать». К вечеру он задушил кактус и «сожрал» его. Я все еще забавлялся: «До чего же живучий, зараза!» Сегодня утром в горшке не было не только кактуса, но и земли — он был забит корнями. Я очень удивился, но пока еще не встревожился. А недавно прихожу домой, и вот — полюбуйся!

Вдруг в его голосе появилась надежда.

— Послушай, ты же биолог. Пораскинь мозгами, выясни, в чем дело, и уничтожь эту заразу по всем правилам науки.

Я внимательно разглядывал бамбук и в то же время косился на Маури, чтобы разгадать, где кроется подвох. Ни секунды я не сомневался, что он хочет меня разыграть. Но как я ни старался, мне не удалось отодрать корни от подоконника, они словно приросли к нему.

— Раздобудь где-нибудь садовые ножницы, мы с ними быстро расправимся.

Маури на минуту задумался.

— В таком случае махнем в Мууга, к отцу на садовый участок, у него должны быть.

«Махнули», вернулись с ножницами. Казалось, за время нашего отсутствия бамбуковая поросль стала еще гуще и выше. Я сбросил пиджак и принялся за работу.

Для начала я выбрал один из крайних тонких побегов. Сжав его между лезвиями ножниц, я почувствовал, что он поразительно крепок и упруг. Наконец мне удалось его перерезать. Возле самого корня. Кольцеобразный срез тотчас заплыл прозрачным, как вода, соком, который тут же застыл.

— Возьми себе на удилище, — кинул я стебель Маури. Повернулся обратно к окну и остолбенел: на месте среза тянулись вверх два новых тоненьких побега. Они росли прямо на глазах.

Это повторялось всякий раз, стоило мне только срезать стебель.

Когда я попробовал отсечь корни, то и там, на месте удаленных, немедленно появлялись новые корешки, с каким-то хищным проворством цеплялись они за деревянную поверхность подоконника. Маури заметил мою растерянность.

— А нельзя его облить какой-нибудь гадостью, чтобы он сдох вместе со всеми рожками и ножками?

— Жаль, сувенир ведь, — произнес я не очень уверенно.

— Тоже мне сувенир, этак он скоро меня из квартиры выживет.

Я задумался. В цветочный горшок можно было бы налить ну хотя бы кислоту. Но что делать с корнями, приросшими к подоконнику? Я еще раз попробовал пустить в ход ножницы. Результат был тот же: стебли начинали размножаться и расти быстрее. Это заметил и Маури.

— Брось, — произнес он с опаской. — Ему это, видно, не по нутру. Нужно придумать что-нибудь более радикальное и покончить с ним одним махом.

Я отложил ножницы.

— Мне надо порыться в книгах, — расписался я в своем бессилии.

— Вот, вот! — обрадовался Маури. — Оставим его пока в покое, может быть, он тогда немного умерит свой пыл, а назавтра ты что-нибудь придумаешь.

Дома я перелистал все свои справочники, позвонил двум-трем более опытным коллегам. Расспрашивал обиняком, чтобы и им эта история не показалась подвохом. Увы, никаких результатов: никто ничего подобного не слышал.

Чем вызван этот ошеломляющий взрыв жизненной силы? Растение защищается от уничтожения тем яростнее, чем больше стараешься уничтожить его.

Может быть, все дело в биоплазме? В таинственной жизненной силе, своего рода биологическом магнетизме, свойственном всему живому, который мы не можем измерить лишь потому, что у нас отсутствуют органы чувств для его восприятия, а измерительные приборы еще не придуманы. Так-то оно так, но ведь и он, этот биологический магнетизм, не бессмертен, как смертно все, что живет. Как может он противостоять уничтожению?