Дом на Дворцовой - Владимир Антонов

6

Просыпался Григорий не рано. Проснувшись, он обычно сразу звонил в контору. Позвонил и сегодня. В конторе происходили вещи разные. Например, поступали разнарядки на заготовку такой-то продукции к такому-то числу. «Общепиту» – полторы тонны картошки к концу недели. Магазину продкооперации – четыреста килограмм свинины и сто кило орехов разных. Банному тресту – две тысячи веников берёзовых к середине следующего месяца и так далее. Председатель правления кооперативного общества решал, кому из работников поручить заготовку. Последнее время ему всё больше и больше нравилось работать именно с Гришей. Тот ловил на лету без слов любую мысль председателя; был способен не просто выполнить работу, но и творчески развить эту мысль. Сегодняшнее задание сводилось к казалось бы простому делу. Надо было заготовить, а на самом деле, просто купить где-нибудь и доставить на склад пятьдесят тонн говядины. На это Грише в конторе выдали наличными определённую и немалую сумму.

– Приезжай в контору, есть дело, – сняв трубку, негромким голосом сказал председатель. – Только предупреди семью, что ненадолго уедешь.

– Я всё понял, скоро буду, а куда ехать-то?

– Не по телефону. Приедешь – узнаешь, – голос председателя звучал заговорщицки.

– Уже еду. Похоже, что-то интересненькое намечается.

На этом закончилась первая часть разговора. Уже в конторе разговор продолжился:

– Значит так, Гриша, на всё про всё у тебя две недели. За это время ты должен, меня не волнует, где и как, доставить сюда на склад пятьдесят тонн говядины. Деньги под отчёт получишь в кассе, да ты и так всё знаешь. Вопросы есть? – председатель не сводил глаз с собеседника, не рискуя до поры до времени раскрывать карты.

– Сколько денег должно остаться, Семён Ефимович? – Гриша начал «въезжать» в ситуацию. Председатель посветлел лицом, радуясь сметливому уму нового работника.

– Вот что, Григорий. Давно хотел с тобой серьёзно поговорить. Вот смотри… Мы имеем двести пятьдесят тысяч наличными, за которые отвечаешь только ты и больше никто. Это понятно? – не дождавшись ответа, он продолжил: – Никому, кроме меня, естественно, не интересно, за сколько ты на самом деле купишь или достанешь (председатель сделал едва заметный акцент на этом слове) товар. Главное, чтобы товар оказался на складе не позднее полудня в понедельник через две недели. Надеюсь, это тоже понятно, – председатель вытер проступивший на лбу пот. Сделал паузу и, как бы между прочим, сказал, отвернувшись к окну: – Мне сказали, не помню кто, что на мясокомбинате в Вологде готовится списание в отходы давно просроченной говядины… Врут, наверное… Давно я не был в Вологде. Там сейчас хорошо. Снежок беленький вокруг лежит, блестит на солнце или позёмочкой стелется. А ты, Гриша, когда-нибудь был в Вологде?.. – он посмотрел на своего понятливого заготовителя и не делая паузы, добавил, как будто разговор шёл о деле давно решённом:

– Езжай, Гриша, время дорого! Второго такого случая может и не быть.

Время и в самом деле было в обрез: «Надо прямо сейчас забрать в кассе деньги и бегом к Бахтало, чтобы успеть договориться с Вологодскими цыганами. Прямо сейчас к нему и поеду. Бахтало – цыган не простой. Он со своей головой и не такие задачки щёлкал. Где он может быть сейчас? В парке?.. На рынке?.. Или, может, в таборе отдыхает где-нибудь в Шушарах. Поеду-ка я на Сенной рынок, поспрашиваю».

Его друг, небольшого роста, весёлый и задиристый, нашёлся в биллиардной в парке, как сначала и предполагал Гриша:

– Слава богу, Бахо, что ты здесь. Разговор есть, – тяжело дыша после пробежки по парку проговорил он. Барон, увидев Григория, широко улыбнулся и подозвал к себе:

– Ты что, как конь загнанный дышишь? Вон как ноздри-то раздуваются. Если ты опять про Кармен пришёл со мной разговаривать, лучше сразу поворачивай оглобли. Сначала со своей семьёй разберись… – тут Гриша его перебил и без обиняков изложил суть дела.

Выслушав его и вникнув в суть, Бахтало отложил кий и сосредоточенно направился к выходу из биллиардной, Гриша пошёл следом, а оттуда вдвоём они отправились на телеграф. Связаться с вологодскими цыганами не составило труда. После короткого разговора на языке, который Гриша немного понимал, цыган отвёл его в сторонку и сказал: – Встретит тебя кто-то из своих. Я в суть не вдавался – по телефону не стоит… Сам всё расскажешь. Можешь доверять им, как мне.

Прямо с телеграфа Григорий поехал на вокзал. До отправления мурманского поезда оставалось меньше часа.

В вагоне-ресторане было накурено, но окна не открывали и не проветривали, потому что снаружи было холодно. Беломорный дым клубился почти над каждым столиком, поднимаясь к потолку кольцами или маленькими облачками. В мурманском поезде ездили люди жёсткие и бывалые. Это были рыбаки, недавно уставшие от морской качки, немного передохнувшие в Ленинграде для того, чтобы вернуться и снова уйти в путину за палтусом или сайдой в Баренцевом незамерзающем море. Деньги им платили хорошие. За станком столько не заработаешь. Были ответственные работники разных отраслей народного хозяйства. Почти все поголовно одетые в униформу: полувоенный френч из отличного английского сукна и белые высокие унты, похожие на валенки. Эти в большинстве своём были начальниками или снабженцами. Представителями добывающих отраслей. Пушнина, рыба, никель, медь, апатиты – в Заполярье всё это и не только это добывалось в огромном количестве. Френч и унты им нужны были для того, чтобы окружающие знали: «Вон, идёт Ефим Ефимович, он большой начальник. С ним надо дружить или держаться подальше. Спорить? Противоречить? – Ни в коем…! Или будут неприятности. У него «ого-го» какие знакомые на самом «ого-го» каком верху и лучше с этим в белых валенках не связываться вообще…».

Значительную часть пассажиров «Мурманского – скорого» составляли военные моряки, возвращающиеся к месту прохождения службы в разбросанные по всему побережью Кольского залива военно-морские базы. Чёрная с золотом военно-морская форма превалировала над редкими вкраплениями цвета хаки формы с синими кубиками на воротниках. Последние представляли тех, кто охранял. Но не ценности, а, наоборот, никому теперь ненужную многомиллионную массу человеческих отбросов, чем-то провинившуюся перед самодовольно жирующей обнаглевшей от безнаказанности властью. Почти все из них собирались сойти с поезда в Беломорске или Кандалакше. Там было скопление трудовых лагерей. С каждым часом в вагоне-ресторане становилось шумнее из-за действия различных согревающих напитков. Облако дыма сгущалось, поглощая кислород, необходимый для дыхания. Рыбаки не мудрствовали и литрами употребляли «Московскую Особую». Разговаривая, они не вынимали изо рта папиросу Беломор, а только перемещали её из одного угла рта в другой: «… мы как раз ловили ярусом. Там палтуса обычно навалом и треска идёт косяками. Вдруг удар…! Корму развернуло и трос от снастей зацепился за штурвал… Никто ничего по началу не понял, только Васька вцепился в поручни и орёт: п-о-л-у-н-д-р-а-а. Шхуна наклонилась аж под сорок пять, а потом из воды касатка к-а-а-к выскочит и хвостом по борту… Боцмана чуть не зацепила, падла…» – жестикулировал и размахивал руками, пытаясь дать точную оценку размерам морского хищника, молодой и явно не такой уж и бывалый рыбак. Остальные ухмылялись и делали вид, что верят в небылицу. Молодой явно злился, завидя ухмылки собутыльников, и от злости краснел.

Те, кто в унтах, – те баловались коньячком «Отборный», презрительно посматривая в сторону рыбаков. Когда кто-то из них хотел закурить, то доставал из кармана портсигар. Вещь, подчёркивающую его социальное положение, часто отделанную поэтому красивым орнаментом. Кнопочка-защёлка иногда обрамляла какой-нибудь полудрагоценный камень. Но особой гордостью хозяина ценной вещицы была, как правило, дарственная надпись, выгравированная на её створке: «За достижения в социалистическом строительстве в честь шестнадцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Секретарь Вятского горкома ВКПб тов. Нахимович И. И.» или «За помощь в раскрытии группы контрреволюционеров-заговорщиков. Начальник Ивановского Губернского ЧК тов. Усечённый П. О.». Здесь разговор шёл о делах серьёзных: «… прошлой неделе разнарядку спустили. Четыреста! Ты представляешь? Нет, Яков Борисович, и ещё раз нет! Не осилим, а, если и осилим, то что нам с этого толку-то? Так – одна морока. А потом ещё и разгон устроят, как водится – не того размера… Не той расцветки… Переведусь я на Дальний восток, от Москвы подальше. И тебе советую, пока кто-нибудь на тебя донос не состряпал. Да хоть тот же Жмурянский! Он ещё тот фрукт! Улыбается, а сам, наверняка, подписи собирает. В общем, я тебя предупредил…».

Моряки пили всё и в беспорядке, потому что спешили. Уже послезавтра снова начнётся служба. Тогда прощайте ржаные, пшенично-спиртовые и виноградные эликсиры счастья, превращающие в период отпусков и по выходным трезвую и опасную жизнь морских волков в спокойное плавание с любимой по тихой заводи. Разговоры моряков, совершенно справедливо считающих себя элитой вооружённых сил, к этому, в основном, и сводились: «… да, у них вооружение стоит, как на наших в начале века в японскую. Им в море высовываться не стоит. Их подлодкой взять или с воздуха – как два пальца… Давайте за товарища Сталина выпьем! Он знает, что делает. Только он один и понимает по настоящему, что такое флот для нашей страны. Да здравствует товарищ Сталин!..» – офицеры как один встали с поднятыми стаканами и дружно выпили за усатого гения и отца народов.