Маленький человек из Архангельска - Жорж Сименон

— Ну и как Джина?

— Ничего, — наивно отвечал он.

Кое-кто ему даже подмигивал, но он притворялся, что не замечает; другие считали его себе на уме. Он без труда мог бы прислушаться кое к чему, задать несколько вопросов и узнать имена всех любовников Джины — тереться в мужском обществе она начала с тринадцати лет. Он мог бы также узнать, что у нее было с Марселем. Он знал, что в ходе следствия полиция неоднократно допрашивала Джину, а Анджелу вызывали к следователю.

Но зачем? Это было не в характере Ионы. Он всегда жил один и не представлял, что однажды заживет по-другому. Джина содержала дом не так хорошо, как старая Леони. Ее передник, когда она давала себе труд его надеть, редко бывал чистым; иногда она напевала за работой, но случались дни, когда взгляд ее был неподвижен, а рот кривился от злобы. Часто по утрам она под предлогом каких-то дел исчезала, а вернувшись через два часа, и не думала извиниться. И все-таки, быть может, ее присутствие в доме стало для Ионы необходимым? Был ли, как утверждали некоторые, сговор, чтобы заставить его решиться?

Однажды днем к нему пришла Анджела, одетая как обычно: по-настоящему она одевалась только по воскресеньям.

— Послушайте, Иона!

Она была из тех немногих, кто не называл его «господин Иона». Правда, она «тыкала» почти всем своим покупателям.

— Не трогай груши, красавица! — кричала она жене доктора Мартру, одной из самых церемонных дам в городе. — Когда я прихожу к твоему мужу, я не роюсь в его инструментах.

В тот день она без спроса проследовала на кухню и села на стул.

— Я пришла вам сказать, что у меня есть хорошее место для дочери. — Ничего не упускающим взглядом она как бы делала опись помещения. — Парижане, только-только обосновались в городе. Муж — инженер, его назначили заместителем директора завода. Ищут прислугу.

Место хорошее, Джина там будет жить и питаться.

Я обещала ответить им послезавтра. Подумайте.

Двадцать четыре часа Иона прожил в панике, обдумывая вопрос со всех сторон. Пока он холост, он не может иметь прислугу, которая жила бы у него. К тому же в доме только одна спальня. Анджела знала это.

Почему же она предложила решать ему? Он не мог держать Джину у себя по целым дням: столько работы для нее нет. Подумала ли Анджела обо всем этом? Джина в эти дни вела себя как обычно и, казалось, ни о чем не знала.

Они всегда обедали вместе на кухне, сидя напротив друг друга, причем Джина — спиной к плите; не вставая с места, она по мере надобности брала с нее кастрюльки.

— Джина!

— Да?

— Я хотел бы спросить вас кое о чем.

— О чем?

— Вы обещаете отвечать откровенно?

Произнося эти слова, он еще видел ее отчетливо, но секунду спустя она уже казалась ему призраком — у него вдруг запотели очки.

— А разве я не всегда откровенна?

— Нет.

— Обычно меня упрекают, что даже слишком.

— Только не я.

— Так о чем же вы хотите спросить?

— Вам нравится этот дом?

Она огляделась — и, как ему показалось, равнодушно.

— Я хочу сказать, — настаивал он, — хотели бы вы тут жить?

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Потому что буду счастлив, если вы согласитесь.

— Соглашусь на что?

— Стать моей женой.

Если сговор и был, то Джина в нем не участвовала: с нервным смешком она бросила:

— Шутите!

— Серьезно.

— И вы бы женились на мне?

— Это я вам и предлагаю.

— Мне?

— Вам.

— Вы что, не знаете, что я за девушка?

— Думаю, что знаю вас не хуже других.

— В таком случае вы смельчак.

— Так что же вы ответите?

— Отвечу, что вы милый, но это невозможно.

На столе дрожал солнечный зайчик; Иона пристально смотрел на него, а не в лицо девушки.

— Почему?

— Потому.

— Я вам противен?

— Я не сказала этого, господин Иона. Вы, несомненно, порядочный человек. Единственный, кто не пытался воспользоваться своим положением. Возьмите хоть Анселя: пусть он и отец моей подруги, а все равно заманил меня в сарай, когда мне не было и пятнадцати. Начни я перечислять, вы только диву дались бы! Сначала я все ждала, когда же и вы расхрабритесь.

— Вы думаете, что не будете здесь счастливы?

— Во всяком случае, жилось бы мне спокойнее, — откровенно призналась она.

— Это уже кое-что, верно?

— Конечно. А если у нас не заладится? Давайте лучше не будем говорить об этом. Я не та девушка, которая может сделать счастливым человека вроде вас.

— Дело не во мне.

— А в ком же?

— В вас.

Он был чистосердечен. Когда он говорил это, нежность переполняла его, он не смел пошевелиться из опасения дать волю своим чувствам.

— Я — и счастье!.. — процедила она сквозь зубы.

— Пусть будет спокойствие, как вы только что сказали.

— Это мать говорила с вами, — метнула на него взгляд Джина. — Я знаю, она была у вас, но…

— Нет. Она сказала только, что вам предлагают лучшее место.

— Ей бы только сбыть меня с рук.

— Вы не хотите подумать?

— Зачем?

— Подождите хоть до завтра, прежде чем окончательно ответить, ладно?

— Если вы настаиваете…

В этот день она разбила тарелку, когда мыла посуду, и так же, как и два года спустя, ушла, забыв вымыть сковородку. Около четырех Иона, как обычно, отправился к Ле Буку выпить кофе; тот внимательно наблюдал за ним.

— Это правда, что говорят?

— А что говорят?

— Что вы собираетесь жениться на Джине?

— Кто вам сказал?

— Луиджи, только что. Он поругался из-за этого с Анджелой.

— Почему?

— Они думают по-разному, — смутился Ле Бук.

— Он против?

— Пожалуй.

— Почему?

Луиджи, конечно, объяснил причину, но Ле Бук повторять не стал.

— Никогда не известно, что у него в голове, — сказал он уклончиво.

— Он злится?

— Он сказал, что набьет вам морду. Но это ничего не значит: он сделает так, как велит Анджела. Он лишь ругаться горазд, дома ему не дают и слова сказать.

— А Джина?

— Вы лучше меня знаете, что она вам сказала. Труднее всего будет с ее братом.

— Почему?

— Не знаю. Сказал просто так. Он чудак, у него свои взгляды.

— Он меня не любит?

— Он, пожалуй, кроме сестры, никого не любит.

Только она может помешать ему наделать глупостей.

Месяц назад он собрался добровольцем в Индокитай.

— Она не хотела этого?

— Он мальчишка. Ему везде плохо. Там было бы не лучше, чем здесь.

Иона увидел, что в его лавку вошел посетитель, и направился к двери.

— До скорого!

— Счастливо!

В эту ночь он плохо спал. В восемь Джина пришла и молча, не глядя на него, принялась за работу; он прождал долгих четверть часа, прежде чем заговорил с ней.

— У вас есть для меня ответ?

— Вы в самом деле настаиваете?

— Да.

— Потом не будете меня упрекать?

— Обещаю.

— В таком случае пусть будет, как вы хотите, — пожала она плечами.

Это было так неожиданно, что Иона ничего не почувствовал. Он смотрел на нее ошеломленный, боясь подойти, взять за руку; ему и в голову не пришло поцеловать ее. Опасаясь недоразумения, он переспросил:

— Вы согласны выйти за меня?

Она была моложе его на шестнадцать лет, однако посмотрела на него, как на ребенка, и покровительственно улыбнулась:

— Да.

Чтобы не дать перед ней волю своим чувствам, он поднялся в комнату и, прежде чем облокотиться на подоконник, задумчиво постоял перед зеркалом у шкафа.

Был май. Только что прошел ливень, но солнце опять сияло вовсю и высвечивало лужи на мокрой шиферной крыше. Был базарный день, как и теперь, и Мильк отправился за клубникой — первой в том году.

Крупная сильная женщина в черном, с синим фартуком вокруг бедер решительно вошла в лавку, отбрасывая большую тень. Это была Анджела; от рук у нее, как обычно, пахло пореем.

— Это правда, что рассказал мне Луиджи? Зачем это она поехала в Бурж?

Иона был ниже ее и намного слабее. Он пробормотал:

— Не знаю.

— Она поехала утренним автобусом?

— Да.

— И не зашла ко мне? — Анджела тоже смотрела на него с подозрением. — Вы что, поссорились?

— Нет.

— Да отвечай же как мужчина, черт побери! В чем дело?

— Ни в чем…

Она перешла с ним на «ты» в день помолвки, но Луиджи так и не последовал ее примеру.

— Ни в чем, ни в чем! — передразнила она. — Ты мог бы и помешать ей уехать. Когда она обещала вернуться?

— Она не сказала.

— Вот это мне нравится больше всего!

Казалось, Анджела хочет раздавить его взглядом, всей своей массой; выходя, она резко повернулась к нему спиной и буркнула:

— Тюфяк!

3. Стол вдовца

Сперва Иона решил купить кусок ветчины или холодного мяса в колбасной Паскаля по другую сторону рынка, около улицы Канала, потом счел, что вообще обойдется без обеда или ограничится двумя рогаликами, которые остались с утра. Ему не следовало их брать.

Это не согласовывалось с мнимым отъездом Джины в Бурж. Он должен был купить три рогалика. Беспокоился Мильк не за себя, не из ложного стыда или боязни пересудов. Из-за нее. И пусть она забрала с собой марки, составлявшие, если не считать ее самой, весь смысл его жизни, — все равно он считал своим долгом защищать ее. О пока еще не знал от чего. Все утро его терзало смутное беспокойство, оно даже мешало ему думать о своем горе. Со временем каждое его ощущение стало более отчетливым, и он уже мог разобраться в своем положении. Но сейчас Мильк делал самое неотложное, находясь в убеждении, что, поступая таким образом, он оберегает Джину В тех редких случаях, когда она уезжала к Лут и проводила в Бурже целый день, Иона возвращался к своим холостяцким привычкам и обедал у Пепито. Значит, так нужно было сделать и сегодня, когда в полдень звон колокола, возвещавшего о закрытии рынка, слился в солнечном воздухе с перезвоном колоколов монастыря, он принялся убирать коробки с книгами.