Наука Плоского Мира III: Часы Дарвина - Терри Пратчетт

Идея часов и часовых механизмов пронизывает весь метафорический ландшафт науки. Ньютоновское представление о Солнечной системе, подчиняющейся строгим математическим «законам», часто называют «механистической Вселенной». Это неплохая метафора, к тому же механические планетарии — модели Солнечной системы, в которых шестерни вращают крошечные планеты, создавая некое подобие реального вращения, — и в самом деле напоминают часовые механизмы. В XVII и XVIII веках часы входили в число наиболее сложных механизмов и, скорее всего, были среди них самыми надежными. Даже сегодня мы продолжаем употреблять фразу «работает, как часы»; «атомной точности» еще только предстоит заменить это выражение в нашем обиходе.

В викторианскую эпоху олицетворением надежного механизма стали карманные часы. Идеи Дарвина тесно связаны с часами, которые и здесь отражают идею замысловатого механического совершенства. Эти часы впервые упоминаются священником Уильямом Пейли, который умер через три года после рождения Дарвина. Пейли описывает их во вступительном абзаце своей выдающейся работы «Естественная теология»[15], которая впервые была опубликована в 1802 г. Чтобы понять ход мыслей Пейли, лучше всего обратиться к его собственным словам:

Предположим, что, пересекая пустошь, я споткнулся о камень, и меня спросили, как камень оказался на этом месте; вероятно, я мог бы, принимая во внимание все известные мне доводы против, ответить, что камень лежал здесь всегда — доказать нелепость этого утверждения, скорее всего, будет не так уж просто. Но предположим, что я нашел на земле часы и передо мной стоит вопрос: как эти часы здесь оказались; вряд ли я стану пользоваться тем же ответом, что и в предыдущем случае, то есть утверждать, что часы, насколько я могу судить, были здесь всегда.

Но почему же одно и то же утверждение не может служить ответов на вопрос о часах, и на вопрос о камне? Почему такой ответ неприемлем во втором случае, но приемлем в первом? На то есть одна и только одна причина: рассматривая часы, мы видим (и тем они отличаются от камня), что форма и расположение их составных частей отвечают определенной цели, то есть сконструированы и подогнаны друг к другу так, чтобы приводить механизм в движение, причем это движение отрегулировано таким образом, что часы показывают текущее время; мы также понимаем, что если бы различные части механизма имели другую форму или другой размер, или располагались по отношению друг к другу каким-либо иным образом или в ином порядке, то либо механизм вообще не производил бы никакого движения, либо его движение никоим образом не соответствовало бы настоящей цели часов.

Вслед за этим Пейли подробно описывает устройство часов, подводя читателя к основной мысли своих рассуждений:

Рассматриваемый нами механизм… отсюда, как нам кажется, следует неизбежный вывод: у часов должен быть создатель, то есть в определенном месте и времени должен был существовать некий мастер или группа мастеров, создавших этот механизм с известной нам целью, понимающих его устройство и придумавших правила его использования.

Далее следует длинный отрывок из нумерованных параграфов, в которых Пейли приводит более тщательную аргументацию своей точки зрения, распространяя ее на случаи, когда в часах, к примеру, не хватает деталей, и отклоняет некоторые возражения против представленных им доказательств. Вторая глава посвящена рассказу о гипотетических «часах», способных создавать собственные копии — здесь автор поразительным образом предвидел идею «машины фон Неймана», которая появилась в XX веке. И в этом случае, утверждает Пейли, есть довольно веские основания, чтобы сделать вывод о существовании «изобретателя»; в действительности это, скорее всего, только усилит наше преклонение перед талантом часового мастера. Более того, разумный наблюдатель мог бы заметить следующее: несмотря на то, что лежащие перед ним часы в каком-то смысле являются создателем часов, сконструированных ими по ходу своего движения, отношения между ними заметно отличаются от тех, что связывают, скажем, плотника и созданный им стул.

Продолжая развивать эту мысль, Пейли отметает один из возможных вариантов: подобно камню, который, насколько ему известно, мог существовать всегда, часы тоже могли вечно лежать на этом месте. Возможно, все часы образуют последовательность, в которой каждый последующий механизм создан предыдущим, а начало теряется в бесконечно далеком прошлом, так что первые часы никогда и не существовали. Однако, — пишет Пейли, — часы совсем не похожи на камень, потому что они искусственные. Возможно, камни и в самом деле существовали всегда: кто знает? Но только не часы. В противном случае мы бы столкнулись с «изобретением без изобретателя», с «доказательством замысла без самого автора». Отвергая это предположение по ряду метафизических причин, Пейли приходит к следующему:

Вывод, к которому мы пришли после первоначального осмотра механизма, внутреннего устройства и движения часов, состоял в том, что они — в силу своей конструкции — были созданы неким изобретателем, который понимал их устройство и предназначил их для определенной цели. Это утверждение неопровержимо. Повторный осмотр открывает перед нами новое знание. Оказывается, что в процессе своего движения одни часы создают другие, подобные себе; более того, мы видим в них систему или организацию, специально предназначенную для этой цели. Каким образом это открытие могло или должно бы было повлиять на сделанный ранее вывод? Оно, как уже было сказано, лишь безмерно увеличило бы наше восхищение перед теми умениями, которые были задействованы для создания подобной машины!

Что ж, все мы понимаем, к чему ведет достопочтенный преподобный, и своей цели он достигает в третьей главе. Вместо часов рассмотрим глаз. Не тот, что лежит где-нибудь на пустоши, а тот, что находится в теле животного, которое, возможно, и правда лежит на пустоши. Вот что говорит Пейли: сравним глаз с телескопом. Они так похожи, что мы вынуждены признать: глаз, так же, как и телескоп, был «создан для зрения». Около тридцати страниц анатомического описания убеждают нас в том, что глаз, должно быть, в самом деле был намеренно создан, чтобы видеть. Но глаз — это всего лишь один пример: подумайте о птице, рыбе, шелкопряде или пауке. И вот наконец, Пейли открыто выражает мысль, которую все читатели ожидали с первой страницы:

Даже будь глаз единственным примером изобретательности, его было бы достаточно, чтобы прийти к сделанному нами выводу и признать неизбежность существования разумного Создателя.

Вот и все, если вкратце. Живые существа настолько сложно устроены, настолько эффективно функционируют и так идеально подходят друг к другу, что могли возникнуть только в результате акта творения. Однако творения предполагает наличие творца. Вывод: Бог существует, и именно он создал великолепное многообразие жизни на Земле. Какие еще могут быть вопросы? Здесь больше нечего доказывать.

Глава 3. Теология видов

Прошло три часа…

Старшие волшебники осторожно ступали по полу здания Высокоэнергетической Магии — отчасти из-за того, что это место не было их естественной средой обитания, а еще из-за студентов, которым пол заменял не только картотечный шкаф, но и, к сожалению, кухонный стол. Отодрать пиццу от подошвы не так-то просто, особенно если это пицца с сыром.

На заднем плане — всегда на заднем плане Института Высокоэнергетической Магии — находился ГЕКС, мыслящая машина университета.

Время от времени его или, возможно, ее части приходили в движение. Думминг Тупс уже давно забросил попытки разобраться в устройстве ГЕКСа. Вероятно, единственным обитателем университета, который понимал, как работает ГЕКС, был сам ГЕКС.

Где-то внутри ГЕКСа творилось волшебство. Заклинания не просто раскладывались на составляющие их свечи, волшебные палочки и слова — машина извлекала из них смысл. Происходило это так быстро, что было недоступно для глаза, и вероятно, для понимания тоже. Думминг был уверен только в том, что в работе ГЕКСа не последнюю роль играла жизнь. Когда ГЕКС над чем-то задумывался, за стеной слышался отчетливый гул — там располагались ульи, благодаря которым ГЕКС получал доступ к внешнему миру. К тому же он переставал работать без муравьиной колонии, которая занимала большой стеклянный лабиринт в центре машины.

Думминг зажег свой волшебный фонарь, чтобы сделать презентацию. Ему нравилось делать презентации. На короткое время презентация создавала посреди вселенского хаоса видимость строгого порядка.

«ГЕКС просмотрел историю Круглого Мира и сравнил ее с последней копией», — сообщил он, когда волшебники заняли свои места. — «Он обнаружил существенные отклонения, начиная с периода, известного как девятнадцатый век. Ринсвинд, будь добр, следующий слайд». Из-за фонаря послышалось приглушенное ворчание, вслед за которым на экране появилось изображение пухлой пожилой женщины. «Это королева Виктория, правительница Британской Империи».