Пятая рота - Андрей Семёнов

Сна не было. «Неужели это Афган?», — думалось мне, — «А где же разрывы снарядов? Где свист пуль?». Мне почему-то казалось, что не успеем мы пересечь Мост, как сразу же окажемся в гуще боя, а тут — глухая тишина. Словно не на войну приехали, а в далекий, оторванный от жизни колхоз. Того и гляди придут «местные» с цепями от бензопилы и дрекольем и начнется дискотека. Тишина полнейшая и темень кромешная. Ничего не видно и не слышно. Скукотища.

Вдруг, возле КАМАЗа послышались приглушенные голоса. Слов было не разобрать, но можно было угадать одно, которое произносили чаще остальных: то ли «значки», то ли «заначки». Наконец, над задним бортом показалась голова «местного»:

— Здорово, пацаны! Как доехали?

Судя по интонации, абориген был настроен невраждебно.

— Нормально.

— Пацаны, тут такое дело… — замялся абориген.

В это время в кузов перемахнул другой абориген:

— Здорово, пацаны!

— Здорово, — ответили ему.

— Пацаны, помогите, если можете, — начал тему второй абориген.

Мы, понятное дело, помочь были рады, только не знали — чем?

— Пацаны, — пояснил шустрый абориген, — на дембель значки надо. Поделитесь, у кого что есть. Да вашего дембеля почти два года — успеете себе достать, а по полку со значками никто не ходит.

У меня было два значка — за классность и «воин-спортсмен», в простонародье именуемый, также, «бегунок». Третьего значка солдатской доблести — «отличник Советской Армии» мне было еще не положено: в Союзе его выдавали только после года службы, а в Афгане и вовсе не выдавали вообще никаких значков. Значок этот был предметом вожделения всех молодых — именно он выделял старослужащих от черпака и выше. Если у тебя на груди — «отличник СА», то ты уже как минимум черпак и пользуешься всеми правами привилегированной касты. Мне было не жаль своих значков, с таким трудом заработанных в учебке. Я снял их с себя оба и протянул аборигену.

— Держи. На память.

Абориген покрутил мои значки в ладонях:

— Ух, ты! — восхитился он, — красный. Молодец! — похвалил он меня.

«Красный» — это «бегунок». Синий давали через полгода службы за то, что ты полностью укладываешься в нормативы по ФИЗО, то есть перемахиваешь через коня, подтягиваешься двенадцать раз, шесть раз делаешь подъем переворотом и пробегаешь в солдатских сапогах километр за три-тридцать, а три километра — за двенадцать минут. Ну и десятикилометровый марш-бросок — само собой. За красный значок нужно было сдавать нормативы так, что язык вывешивался на плечо на манер шарфа, а из жопы пышным шлейфом сыпался песок.

Шансов получить синий у меня не было.

Через несколько дней после того, как мы в мае гражданской кодлой прибыли в доблестную учебку связи, иначе — в/ч 96 699, командир роты построил наш взвод и объявил:

— Товарищи курсанты! Осенью ожидается проверка из Министерства Обороны. Понятно, что из самой Москвы дяди с большими погонами поедут за четыре тысячи километров не для того, чтобы нас награждать. Поэтому, наша задача — не ударить лицом в грязь на предстоящей проверке. В ваш пятый взвод мы собрали наиболее физически подготовленных курсантов. Отбирали по вашим личным делам. Короче, мужики, — подвел он итог, — через полгода из вашего взвода — шесть мастеров спорта, остальные — кэмээс. Вопросы?

— Товарищ старший лейтенант, а как же мы готовиться будем?

— Мне по уху. Выбирайте себе вид спорта и готовьтесь в личное время. Спортгородок, — он показал рукой, — там.

С этого дня началась наша задрочка по полной программе под командой командира взвода лейтенанта Микильченко. Нужно оговориться, что во взводе было уже два мастера спорта — по боксу и дзю-до. Было еще человек пятнадцать кэмээсников. Но остальные, увы, ничем не блистали. Мои спортивные достижения были скромные: второй разряд по легкой атлетике, полученный еще в школе. Но, второй — не первый и уж тем более не кэмээс! Да и бегал я на гражданке в шиповках, а не в тяжелых юфтевых ботинках! За полгода я — хоть обосрусь, а на кэмээсника не сдам!

Я ошибался. Сдал. Сдал как миленький, никуда не делся. И шансов не было не сдать. Микила натаскал.

«Орбита» — беговая дорожка спортгородка — была длиной ровно четыреста метров. Соответственно один километр, который надлежало сдавать по нормативу, состоял из двух с половиной кругов. Во взводе — тридцать человек. Микилу не устраивал результат в три-тридцать. Поэтому, после двух с половиной кругов, первые пять курсантов, которые, выпучив глаза от напряжения и загоняя перекошенными ртами воздух в легкие, финишировали, обогнав остальных, на подгибающихся ногах отползали отдыхать. Остальные же двадцать пять продолжали свое движение по «орбите». Сразу же после финиша первой пятерки, скорость бенетона падала для того, чтобы метров через двести возрасти до прежней. Парни, озираясь друг на друга, чтобы не дать себя обогнать, бежали сначала трусцой, затем задние наддавали, передние, чтоб их не опередили, тоже ускорялись и последнюю стометровку взвод пробегал как стадо бешеных бизонов, отталкивая друг друга локтями. Снова повторялась та же картина: выпученные глаза, перекошенные рты, клокочущие от недостатка кислорода легкие, локти, направленные в бок соседа — и пятерка новых счастливчиков, держась за печень, шла в тенек наблюдать, как уже двадцать человек продолжают свой бег по «орбите». Нетрудно посчитать, что самые плохие бегуны пробегали не один, а целых три километра в то время, как их быстроногие товарищи отдыхали в тени. Мне повезло: второй разряд я получил именно за бег на километр, пробегая его меньше, чем за три минуты. Но, повторюсь, в шиповках, а не в солдатских ботинках с негнущейся подошвой. Нечего даже было думать о том, что таким макаром можно выполнить норматив кэмээсника.

Помог все тот же Микила. Он посоветовал мне выбрать военно-прикладной спорт. А это всего-навсего прохождение на время общевойсковой полосы препятствий и разворачивание КШМ в боевую позицию.

Через полгода на проверке я эту полосу прошел шагом на кандидатский норматив. Даже генералы не поверили ни своим глазам, ни секундомерам. Пришлось пробегать ее снова. Микила, действительно, знал свое дело. Он объяснил мне, что каждый снаряд на стодвадцатиметровой полосе имеет свой секрет и ни к чему тратить силы и время, пытаясь преодолеть полосу, надеясь только на свою дурь. Так, крохотное окошечко, в которое и проползти-то непросто, будет удобнее и быстрее пройти, если, согнув голову, просунуть туда одновременно правую руку и правую ногу. Миг — и ты уже на другой стороне. А лабиринт вообще — проходится по прямой. Не надо по нему бегать и вилять — достаточно ставить ногу вплотную к опорам лабиринта. Ноги ставятся прямо, только корпус вихляется, но получается преодолеть лабиринт раза в четыре быстрее. И так в течение полугода отрабатывается каждый снаряд — по тысяче подходов. Зато эффект — оглушительный. Так проходить полосу препятствий кроме меня в Советском Союзе могли только цирковые эквилибристы.

Норматив развертывания КШМ был четыре минуты для экипажа из четырех человек. После двух тысяч тренировок мы с Микилой на глазах у обалдевших генералов вдвоем развернули ее чуть больше, чем за две минуты. Тут у Микилы тоже были свои «фенечки» и «примочки», позволявшие экономить секунды. И снова генералы не поверили, что можно развернуть машину вдвоем и вдвое быстрее, чем то отводилось для четверых. Но не скажешь же генералу: «Товарищ генерал, дело в том, что в этой машине места нет такого, которого бы я не обтер несколько сотен раз своей хэбэшкой, оттачивая навыки. Если я за секунду поднимаюсь с земли на крышу КУНГа, то это потому, что Микила показал мне как это делать. Если я за тридцать секунд разворачиваю шесть антенн, то это потому, что телескопические трубки мы предварительно смазали маслом, и они выходят одна из другой ровно и гладко. Если мне удается быстро подключить ТА-57, проще говоря — допотопный телефонный аппарат и вынести его на пятьдесят метров от нашей замечательной машины, то это из-за того, что Микила заранее особым образом сплел концы провода, чтоб они сами ложились под клеммы, а я не поленился смазать катушку и она разматывается без усилий. Что даже веревки, которыми расчаливаются антенны, у нас сложены «восьмеркой» для того, чтобы можно их было выбрасывать с крыши на всю длину и они не запутаются, а Микиле останется только вогнать в землю колышки. И вообще, товарищ генерал, сегодня я разворачиваю машину ровно в три тыщи первый раз».

Значков было не жалко. Не значки — главное. Главное, что завтра мы вольемся в боевой воинский коллектив. Как там нас примут?

— А это уже Афган? — спросил я аборигенов.

— Афган, — подтвердили аборигены, переглянувшись.

— А почему тогда не стреляют? — удивился я.

Аборигены снова переглянулись и заржали в голос: