Хобо - Зоран Чирич

Новые посетители все прибывали, они прямо запрыгивали в дверь. Лезли как тараканы: родители тащили за собой детей, парни — девчонок, мужики — баб, настоящий поток выжатых как лимон существ, которые даже не замечали хронического недостатка воздуха в переполненном «Атлантике». Хм, пожалуй, это подходящее имя для места, где молодые и молодящиеся лечат страх одиночества среднего возраста. Терапевтически-расслабленный шум голосов становился все более музыкальным и раскрепощенным. Я чувствовал себя библиотекарем в читальном зале. Хранителем музея на ярмарке. Над входной дверью следовало бы поместить табличку «Выход обязателен» с изображенной на ней схемой движения. Те, кто нашел нужным обратиться ко мне, спрашивали «это что?», и никто не спрашивал «сколько стоит?». Не возникало никаких недоразумений или попыток торговаться, хотя один тип пялился на музыкальные центры и плейеры, решив, что они тоже продаются, и добивался от меня цены за «в комплекте» и за «компоненты». Твою мать, ни они не были покупателями, ни я не был продавцом. Мне захотелось предложить им кофе, но я опасался, что после этого кто-нибудь из них начнет интересоваться, свободен ли туалет. Но они были терпеливы и заняты болтовней в неизвестном им раньше интимном уголке, декорированном дисками, постерами с портретами супер-звезд и концертными афишами. В конце концов, мне не осталось ничего другого, кроме как выключить музыку. Пора им, наконец, придти в себя и вспомнить о своих бумажниках. Тех, кто не понял брейк, я начал преследовать навязчивым вопросом: «Вы что-то ищете?». Тут и наиболее социализированные отщепенцы постепенно стали переходить к стратегии отступления, стараясь избежать моего зоркого взгляда «телохранителя».

Попозже, когда воздух немного расчистился, мое внимание привлекли три типа, которые принялись описывать мне клип песни, которая их интересует — полностью вся хореография и сценография, сколько чернокожих и сколько белых, сколько мужчин и сколько женщин, раздеваются ли они пока поднимают руки, раскачивают ли бедрами и потирают ли ляжки, подпрыгивают ли они на крыше здания или на капоте «кадиллака», курят они или выпивают, у скольких обритые головы, а у скольких хиппи-афро-дред прически, украшают ли их лица розовые очки в роговой оправе или серебряный мейк-ап, открывают ли они рты, когда поют, поют они или рэпуют, что написано на их майках, какого цвета у них шорты, появляются ли в небе над ними вертолеты или полная луна, а за спиной — дорога в прериях или мокрые городские улицы, валяются ли музыканты на кроватях или на пляжах, имеют ли место поцелуи, петинг или романтические объятия, сколько раз показывают гитару, а сколько пупок гитариста. Они запомнили каждую идиотскую деталь клипа и только одного не могли вспомнить — как называется песня и кто ее исполняет. От меня они хотели получить судьбоносный ответ, который позволит им дышать и жить дальше. Я сказал им, что продаю не знание, а диски и кассеты, а им самое лучшее было бы записаться для участия в каком-нибудь музыкальном квизе. Они смотрели на меня смущенными глазами до тех пор, пока я сам не смутился и не начал перед ними извиняться: «Мне ужас как жалко, что это не я снимался в том клипе, но сами понимаете, везде не поспеешь». Только после этого они удалились, торжествующе приплясывая.

Все мы разные, и никто ни в ком не ошибается. Энди Уорхол давно сказал, что в будущем каждый станет на пятнадцать минут звездой, однако в «Атлантике» хронометраж был более продолжительным. Под конец моей смены откуда-то на меня свалилась молодая толстуха, которая целый час пела мне песни, которые она хотела записать. «Мне нужна пати-кассета на любой случай», объяснила она приглушенным тоном, аранжированным запахом пива. Пела она кошмарно, ее английский был такого же уровня. У нее то ли уже была, то ли задерживалась менструация. «А эту узнаешь?», спрашивала она перед тем, как пропищать следующую. «Сестренка, не обязательно всю, можешь только рефрен», я пытался облегчить жизнь и себе и ей. «Я не могу прямо так начать с рефрена, я тебе не джукбокс, еб твою мать», прохрипела она, демонстрируя максимальные возможности своего голоса, который любой ценой стремился быть вокалом. «Я тоже», защищался я с ручкой и блокнотом в руках. «Но у тебя есть жетон», она раздирала мой слух каждым фальшивым звуком. «Сконцентрируйся, мать твою. Это же твоя работа». Она была права. Я неожиданно почувствовал благодарность к этой нахальной безбашенной толстухе. Она поставила меня на один уровень с выключателем и подсоединила к сети. Я присоединялся к ней, когда он запевала. Я был ее басом, ее терцией и ее секретаршей. Я записал все названия, и ее и мои. Они и так теперь стали нашими общими песнями. В конце сеанса я пообещал ей бонусную кассету. «Идет», сказала она запыхавшись, «только пусть будет микс». И еще я сказал, чтобы она не переживала и попросил придти завтра в первой половине дня, именно в первой половине, когда здесь не бывает хозяина. «Он не одобряет бесплатные услуги, понимаешь?». Она поняла. У Милана будет шанс показать себя, подумал я, пока, на всякий случай, провожал ее к выходу. Я постарался сделать ей уникальную универсальную кассету: музыка к порнофильмам, микшированная с музыкой к компьютерным играм. Это был образец продукции «Диджей Хобо продакт». Должно быть, он подействовал, потому что больше я ее не видел.

По вечерам, обычно в выходные, я ставил музыку в «Лимбе», первопрестольном клубе Нишвила. Идею подал мне Йоби, хозяином «Лимба» был его дальний родственник, знаменитый Аца Барон, известный и сам по себе, и по рассказам о нем. Барон был своего рода городским султаном — он был знаком с законом, а закон был знаком с ним. Я согласился на предложение, из-за денег и со скуки. Я не особо тащился от диджеинга, хотя мне нравилось сидеть одному в кабине, которая отделяет меня от городских отбросов, воображающих себя сливками. Даже всемогущему стробо я был неподвластен. Я был парнем со стороны, тем, кто микширует грув и драйв без малейшего желания микшироваться с клубным племенем. Я не прицеплялся к их электронному поезду. Кроме того, в таких местах обычно пускают музыку для мордобоя, а не музыку для танцев. Клуб не клуб, если он не место встречи, где самовыражаются чокнутые одеревеневшие нарциссы. Для его посетителей он стал своего рода зависимостью. Никто не приходил сюда один, всегда плечом к плечу разные команды, разные группировки, все старались произвести друг на друга впечатление. Атмосфера была напряженная, коллективное упражнение в трансе.

Я не был участником представления, несмотря на то, что в такие вечера Зокс превращался в Диджея Хобо. Нет, я вовсе не вел двойную жизнь. Я думаю, пока ты с родителями, вести двойную жизнь невозможно. Потому что с родителями ты не живешь, хотя ты у них проживаешь. Бывает ли бóльшая иллюзия? А ни одна иллюзия не уживется с шизофренией. Или ты в ней, или подвешен в стеклянном диско-шаре, который подвергается действию дымовой машины и лазерного зубила. Мне больше нравился второй вариант: кружишь над сексуальной лихорадкой, и от тебя отражается каждый луч. Любимым моим развлечением было наблюдать за медленно вращающимся шаром наверху, пытаясь вообразить, насколько холоден и пуст мрак в этом отражателе света. Эта сладкая загадка щекотала меня примерно так же, как самые сексуальные фанк-синкопы из какого-то другого времени, где бас обладал личностью.

«Эй, Хобо, сегодня у меня день рождения», заявил Краса, пока я проверял аппаратуру и наушники.

«Ты еще слишком молод, чтобы праздновать такие события», сказал я, удивляясь тому, что он вообще помнит дату. Краса пританцовывал на месте, типичные движения для парня, который зарабатывает себе на жизнь за стойкой. В «Лимбе» он был одним из «винтиков».

«Можно сделать музыкальную заявку в честь виновника торжества?» спросил он в эйфории.

«Краса, сегодня вечером все дансы и ремиксы — твои», сказал я, чтобы отделаться. «Дай только список». Я подвигал вверх-вниз потенциометры. Пич-контроль фыркал безукоризненно. Ничего не скажешь, «Лимбо» действительно самый престижный клуб в городе. Он продекламировал мне кучу имен с движущейся ленты однократного применения.

«Принято». Я поднял указательный палец в знак того, что хватит меня давить.

Итак, в тот вечер Краса прислал мне столько виски, что мои руки окоченели от скретча. Возможно, потому что это было в первый раз. Я весь превратился в черный винил. Живьем его ел. О пластинках даже не думал — в основном они были не мои, а взяты на время.

«Сегодня вечером ты отрывался даже больше, чем народ», резюмировал Титус. «Прямо душу из них вырвал».

Титус заботился о «народе». Он был «часовым у ворот». Кривоногий, со слишком широкими плечами и слишком широкими бедрами, тяжелой нижней челюстью и птичьими пальцами, стиснутыми в маленькие подвижные кулаки, такой неудачно неуклюжий тип, как будто его мать трахалась с Кинг-Конгом. Он отвечал за безопасность. У него на голове были от природы упругие, шерстяные завитки волос, красная шея, как у индюка, и он важно стоял на входе в «часы пик». «Надо знать, кого запускать», говорил он, щуря свиные глазки. Вход здесь бесплатный, но за выпивку надо платить. «Хаммер», «Блу Эйнджел», «Элефант», «Плейбой» трехцветный. Меню постоянно пополнялось новыми названиями, каждое из которых имело свою фишку. Чтобы распознать, какая из этих фишек твоя требовалось время. Торговля шла как в студенческой столовой. Современная молодежь ждала в очереди. Без очереди нет арифметики. А без арифметики нет организации. Бывали и трипы, я видел сопляков, которые делили «бумажки» на четвертушки, некоторые их глотали, некоторые сосали. В клубе не хватало темных углов, в которых они могли бы скрыть свою безумную жажду как можно более драматичного безумия. Разные лица, разные характеры, разный товар — Титус заботился о том, чтобы все они были гармонично приняты и обслужены в защищенной капсуле Барона. Я имею в виду, защищенной законом. Все в соответствии с принципом хозяина: «Лучше иметь, чем не иметь».