Контрреволюция и реставрация в СССР - Василий Колташов

История доказала правоту левой оппозиции. В стране, где недостигнутым оставался более высокий, чем в передовых капиталистических странах уровень производительности труда нельзя было объявлять социализм построенным, иначе как обманывая трудящихся. Даже в 1970-е годы уровень жизни рабочих в капиталистической Европе оставался более высоким, чем в СССР и других странах «реального социализма». Объявляя о построении «основ социализма» при Сталине, «социализма в основном» при Хрущеве и «развитого социализма» при Брежневе партийно-государственная бюрократия стремилась выдать строй своего господства за социализм, о котором говорили Маркс, Энгельс, Ленин и за который боролся русский пролетариат. Такой обман подрывал авторитет нового общества в глазах рабочего класса во всем мире.

Желание сталинской фракции строить социализм «в одной, отдельно взятой стране» было вызвано не объективной возможностью его построить, а изоляционистским стремлением бюрократии. Мировая революция, чем дальше, тем больше становилась неудобным, лишним лозунгом для управленческого слоя СССР.

Со временем из курса на строительство социализма в отдельной стране был сделан вывод: дело революции - есть дело рабочего класса каждой отдельной страны, а не всего международного пролетариата. Мировая революция объявлялась ультрареволюционным, мелкобуржуазным и чуждым коммунистической идеологии лозунгом. Марксистское понимание классовой борьбы во всемирном масштабе, где рабочий класс противопоставлен и буржуазия, отвергалось.

Революции, являясь торжеством угнетенных классов, вызывали у бюрократии большую тревогу. Они могли всколыхнуть массы советских трудящихся, приведя в обществе к левому повороту, а значит к концу всевластия аппаратчиков. Поэтому уже в 1920-е годы советская бюрократия с помощью Коминтерна стремилась поставить под контроль мировое коммунистическое движение, очистив партии Интернационала от самостоятельных революционных кадров. Даже там, где отковался революционный процесс - он должен был контролироваться советской бюрократией.

В международной революционной политике в 1920-е годы сталинская фракция взяла курс на травлю социал-демократии, особенно ее левого крыла. На первый план выдвигалась теорию социалфашизма, согласно которой социал-демократические партии являлись прямыми пособниками фашизма. Резолюция V Конгресса Коминтерна гласила: «при всё прогрессирующем распаде буржуазного общества все буржуазные партии и особенно социал-демократия принимают более или менее фашистский характер, прибегая к фашистским методам борьбы с пролетариатом… Фашизм и социал-демократия составляют два острия одного и того же оружия диктатуры крупного капитала. Социал-демократия поэтому никогда не может быть надёжной союзницей в борьбе пролетариата с фашизмом» [13]. Последствиями левацкого курса Коминтерна стали укрепление режима Муссолини в Италии и приход к власти Гитлера. В Германии после многолетней вражды коммунисты и социал-демократы так и не смогли объединить усилия, чтобы остановить нацистов. Призывы Троцкого создать рабочий фронт и остановить «немецкого Корнилова» небыли услышаны.

После краха борьбы с социалфашизмом, Коминтерн сделал резкий поворот вправо, отказавшись от революционной агитации и подчинив компартии буржуазным демократам и социал-демократии. Новой стратегией Интернационала стал курс на создание Народных фронтов. Однако, несмотря на все примирительные усилия компартий в условиях революционного подъема 1936-1938 годов (особенно во Франции и Испании) партии буржуазной демократии видели в рабочем классе и Коминтерне непреходящую угрозу.

Уступкам трудящимся, которых добивались Народные фронты, буржуазия предпочитала «торжество порядка». «Лучше фашизм, чем Народный фронт!» - таким был лозунг «демократического» капитала. Политика Народных фронтов обернулась новыми поражениями: буржуазные круги предали идею пресловутого народного единства против фашизма. Политики Франции и республиканской Испании капитулировали перед Гитлера и Франко.

В 1920-е годы произошла «большевизация» компартий. Сложившийся в РКП (б) режим был перенесен во все секции Коминтерна. В партиях III Интернационала установился жесточайший централизм, проводилась линия на полное подчинение Коминтерну, целиком контролируемому вначале триумвирами, а затем сталинской фракцией. Прошли чистки партий и их руководства, нередко в нарушении всех установленных норм назначавшегося из Москвы. Именно благодаря установлению режима полного подчинения зарубежных компартий советской бюрократии, вычищению из них всех самостоятельно мыслящих коммунистов и оказались возможны многочисленные неудачи в политике III Интернационала, а затем его ликвидация в 1943 году.

Захватившая власть советская бюрократия не была особым классом. Она представляла собой определенный общественный слой, в силу отсталости страны сумевший узурпировать всю власть. В руках партийного аппараты находили Советы, профсоюзы и все рычаги исполнительной власти. Бюрократии было свойственно понимание собственных интересов: победив оппозицию, она получила в свои руки многочисленные привилегии. Был отменен партмаксимум, ограничивавший материальное вознаграждение членов РКП (б) занимавших ответственные посты.

Зарплата коммуниста согласно партмаксимуму существенно уступала оплате не состоявшего в партии специалиста. Для человека интересующегося своим материальным выигрышем вступление в РКП (б) не оборачивалось повышением доходов. Наоборот - означало сокращение зарплаты. Директор завода не состоявший в партии мог получать значительно больше, чем руководитель предприятия коммунист. Сталинская бюрократия устранила эту неудобную для нее норму.

Однако в среде расправившихся с троцкизмом партийных аппаратчиков были живы традиции большевизма. Даже отправляя своих недавних товарищей в ссылки, политические изоляторы и лагеря, сторонники Сталина продолжали оставаться идейно и исторически связанными с великим октябрем 1917 года, подпольной борьбой и духом революционного марксизма. Противоречие между одержавшим верх бюрократическим путем «построения социализма» и носителями традиций большевизма должно было разрешиться. Устранение «старых большевиков» оказывалось неминуемо в процессе развития контрреволюции, финальным актом которой явился 1991 год.

Оценивая совершившийся переворот, Троцкий впоследствии писал: «Бюрократия победила не только левую оппозицию. Она победила большевистскую партию. Она победила программу Ленина, который главную опасность видел в превращении органов государства «из слуг общества в господ над обществом». Она победила всех этих врагов - оппозицию, партию и Ленина - не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции. Такова разгадка советского Термидора» [14].

Триумф политики Бухарина оказался коротким. В 1927-1928 году разразился новый кризис - кризис хлебозаготовок. Одной из его причин были все те же «ножницы» (разница цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами). Политика административного снижения цен на промышленные изделия привела к их дефициту. Накапливая денежные средства, крестьяне не могла их потратить. В 1927 году заплатив государству маленький налог, деревня решила подождать с продажей зерна до весны, пока цены не подрастут. Возникли трудности со снабжением городов.

В ответ на «кулацкую хлебную стачку» руководство СССР подняло налог и снизило цены на зерно. По всей стране началось изъятие излишков хлеба. Крестьян отказывавшихся сдавать зерно по государственным ценам преследовали в уголовном порядке как спекулянтов. ВКП(б) в экстренном порядке взяла курс на сплошную коллективизацию. По сути это означало признание краха бухаринско-сталинской линии в деревне, усиливавшей кулака и не развившей коллективные хозяйства.

Блок бюрократии и кулака - оказавшегося одним из победителей революции - виделся в 1920-е годы убедительной перспективой. Однако ее решительно разрушил мировой экономический кризис, обостривший хозяйственные противоречия в СССР. Бюрократия, сельская, а с ней и городская буржуазия оказались противопоставлены друг другу. Кулак и середняк не нуждались в термидорианской администрации мешавшей свободному использованию земли, а бюрократия видела, что не может дальше рассчитывать на мелкого буржуа. В силу своей революционной природы, а также материальных интересов она не могла капитулировать перед возрождающейся буржуазией, сойдя затем с исторической сцены. Поэтому столкновение оказалось неизбежно.