Сказание о морде небритой - П Шуваев

Оказывается, и с этим существом (или демоном, но, в конце концов, демоны ведь тоже существуют... или нет?) можно поладить, решил небрит. Он подошел к брату Аврелию и что-то прошептал ему на ухо. Брат Аврелий расплылся в улыбке.

- Не угодно ли эпигастрия? - спросил он, набравшись смелости.

- Угодно! Жить без него не могу!

Вместо эпигастрия существо в конце концов получило эпиграф, и эпиграф пришелся ему по вкусу. Затем последовали эпифания, эпиллий, эпиграмма, эпиталамма, под конец же - эпитафия.

Брат Аврелий говорил много и долго, и самой длинной оказалась эпитафия, сочиненная экспромтом. Было там, наверное, страницы на полторы гекзаметром на нескольких языках. У небрита мороз пробежал по коже, а неосторожно выросшие поблизости уши тут же увяли. Существо через некоторое время последовало их примеру. Оно стало совсем крохотным, сморщенным, и теперь уже никак нельзя было бы углядеть на нем особые приметы, даже если бы таковые были. Потом и существо стало неразличимо для глаз, а на то место, где оно только что находилось, упала с неба огромная каменная плита - наша троица едва успела от нее увернуться. На плите было написано: "Здесь никого нет".

- Плита не могильная и тем более не надгробная, - задумчиво констатировал небрит.

- Так ему и надо: нечего гоняться за всем заграничным, - сказал Кварк.

Брат Аврелий только перекрестился и молвил, что аминь, мол.

- Ну да, - согласился небрит, - именно аминь. Пошли отсюда.

- Айда! - возгласил Кварк.

- Истинно говорите: надлежит нам покинуть сию пустынь во имя Господа.

Но покинуть пустынь оказалось не так-то легко - в первую очередь потому, что как раз пустыни никакой и не осталось. Однако даже и то, что осталось, вело себя странно, еретично, пожалуй, себя вело: когда странники повернули назад, чтобы укрыться от устрашающего дыхания маразма под сенью клюкв, - зарослей не оказалось и в помине. Вместо них поперек дороги торчал высокий серо-бурый забор.

На заборе было написано: "Посторонним вход запрещен". А чуть пониже: "Предъявляй пропуск только в развернутом виде".

Что такое пропуск, небрит не знал, то есть, пожалуй, даже и знал, но, во-первых, предпочитал такие досадные погрешности именовать лакунами, во-вторых же, как ни старался, не мог представить себе, каким это образом лакуну можно не только развернуть, но еще и предъявить. Поэтому небрит начал теряться в догадках, и терялся бы он, надо полагать, долго, если бы машинально не нацепил на нос очки.

Это помогло: он увидел, что справа забор загибается, что там стоит маленькая будочка и, самое главное, что возле будочки в заборе проделаны ворота.

Будочка тоже была серо-бурого цвета, маленькая и обшарпанная, какая-то вся из себя перекосившаяся. До такой степени перекосившаяся и полуразвалившаяся, что плотно закрытая дверь стояла отдельно от нее, и внутрь можно было пролезть, а не то что заглянуть.

Изнутри будочка являла собой зрелище не более привлекательное, нежели снаружи:

было там сумрачно, на полу стояла лужа чего-то, издали похожего на чернила, а по потолку вилась паутина. Как-то сбоку стоял убогий стол, на столе дырявый чайник, а на стуле рядом - существо, каких небрит раньше никогда не видывал.

Было оно маленького роста, но при этом очень жирное, короткорукое и коротконогое, с жиденькой бороденкой на шее. Одето существо было в нечто серо-бурое с проплешинами, а в руке держало арбалет. Арбалет тоже был старый, с порванной тетивой, но приклад у него был еще цел. Существо сидело и строго смотрело на чайник. Потом достало откуда-то лист ветхой бумаги с большой кляксой внизу, что-то там нацарапало и показало чайнику. Тот немедленно закипел - даром что пустой и дырявый. Существо налило в стакан жидкость невнятного цвета - как показалось небриту, тоже серо-бурого.

- Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.

Существо воззрилось в щель.

- Почему?!

Голос был такой, что небрит ощутил, как волосы его встают дыбом.

- Предъяви пропуск, - продолжало существо.

- Простите, пожалуйста, - сказал небрит, - но что такое пропуск?

- Ты того, - сказало существо, взяв арбалет наизготовку, - не нарушай, а то получишь...

- Извините, - вступил в разговор брат Аврелий, - что именно он получит?

- Известно что, - сказало существо, улыбнувшись. - Заряд соли он получит, по филейным частям.

- Ну что же, - сказал небрит, - мы, разумеется, не будем нарушать. Мы, конечно, сразу уйдем, только покажите, пожалуйста, какой он, этот пропуск. У вас ведь, наверное, есть...

Небрит поинтересовался из чистого любопытства, в известных пределах свойственного всем небритам, однако существо повело себя странно и неожиданно.

Оно переменилось в лице, стало суетиться, бегать по будочке, охлопывая свое неопрятное одеяние, а потом вылезло наружу, село на землю и горько заплакало.

- Ну вот, - сказал Кварк, - то он угрожал, теперь разревелся. Кто же нам объяснит, что такое пропуск?

А существо сидело и рыдало, заслонив дверь своим могучим задом. Арбалет остался на столе; приглядевшись, небрит увидел, что не только тетивы на нем не было, но и самого арбалета, в сущности, не было тоже: арбалет оказался призраком, как и существо в серо-буром.

- Так вы, стало быть, дух, - с облегчением сказал небрит.

- Да, - простонало существо, не прерывая рыданий, - я дух, всего лишь дух.

- А чей вы дух, позвольте полюбопытствовать?

- Я не просто дух, - горделиво проплакало существо, - я последний из духов-хранителей древнего и мудрого племени ухров.

История падения племени диких ухров, пересказанная небритом Что это за племя, откуда взялось и почему так называется - этого, кажется, не знает никто. Ясно, что дикими они были всегда, а вот самоназвание, как утверждают некоторые, приобрели одновременно с начатками грамотности. Кто именно обучил их писать хотя бы пропуска, неизвестно по сей день. Автору представляется наиболее вероятным, что племя это, уже и в ту отдаленную эпоху людоедское, было посещено каким-то странствующим миссионером. Он успел выучить грамоте нескольких туземцев, после чего был съеден как впоследствии выяснилось, преждевременно:

читать туземцы еще не могли, зато писать очень полюбили. Какой национальности был почивший слуга Господа, сказать мудрено, поскольку во всех памятниках письменности ухров нет ни одного осмысленного слова.

Несомненно, однако, что в смысле племя и не нуждалось: некий колдун сумел непонятным автору способом связать письменность с магией. Когда ему это удалось, и началась эпоха ухров.

О раннем периоде ничего определенного сказать нельзя. Известно лишь, что в ходу был алфавит не то латинский, не то арабский, а печать не была еще изобретена. В эту же эпоху племя в целях решения продовольственной проблемы начало взимание штрафов с шедших на водопой животных, для каковой цели был воздвигнут забор с примыкающей живодерней.