Три версии - Леонид Сапожников

— А остальные ребята что же, не видели.

— Видели, — пожал он плечами. — Ну и что? Терех же не к ним приставал, чего же им-то лезть?

— Ясно. Значит, один Никита решил вмешаться, так?

— Он мне давно говорил, чтобы я с Терехом бороться начал. А когда узнал, что я решил в другую школу податься, сказал мне: “Не надо переходить, Мишка. Завтра я этого дебила человеком буду делать, но если ты и после этого снова станешь ему подчиняться, помощи от меня больше не жди!”

— И что же произошла между Тереховым и Гладышевым? — заинтересовался я. Ромашина утверждала, что Гладышев и Терехов в отношениях между собой соблюдали “воинственный нейтралитет”. Кажется она далеко не все знала об их отношениях.

— Что произошло? — переспросил Миша. — Да ничего такого особенного. Никита подошел к Тереху после уроков и сказал ему: “Отстань от Мишки Торопова. Иначе я могу тебя по стенке размазать”. Тот сначала обалдел, а потом полез на Никиту. Тут Никита, конечно, ему и двинул. Он ведь самбо занимался. Только об этом никто, кроме меня не знал. Никита вообще не любил о своих делах рассказывать. Вот Терех и покатился. А потом вскочил и снова на Гладышева, а тот его на болевой прием поймал. Терех даже закатился от “радости”…

— Когда это было? — перебил я. Миша рассказывал мне очень интересные вещи, очень!

— Двадцать первого апреля. У меня как раз день рождения был. Никита и сказал мне: “Это тебе мой подарок. А теперь все от тебя зависит!” Вот с того дня я больше не трус.

— А Гладышев и Терехов потом помирились, выяснив отношения? — уточнил я.

— Нет, — уверенно ответил Миша. — Терех, конечно, затаился. Только, как оказалось, ему против Ннкитиного самбо делать нечего. Хотя он и трепался, что еще посчитается с Никитой, не забудет ему.

— Кому он это говорил? — быстро спросил я.

— Много ребят вокруг стояло…

— Миша, а что ты лично думаешь по поводу гибели Никиты?

— Обидно очень… И чего ему на этом причале надо было, чего он там забыл? Он ведь плавать не умел.

— Это мне известно, Миша. Кстати, как ребята ваши относились к тому, что Никита не умел плавать? Не подшучивали над ним? Мол, на Черном море живет, а плавать не научился.

— Кто же станет подшучивать? — изумленно поднял он брови. — Мы знали, что у Никиты ноги судорогой сводит. Чего ж тут подшучивать! Ну, естественно, когда узнали, что он утонул…

— Когда вы узнали о случившемся?

— В понедельник, после уроков, Никита хотел у мена взять на несколько дней лобзик, что-то вырезать ему нужно было. Я принес лобзик в школу, а Никита не пришел. После уроков я к нему сам потопал. А во дворе-то уже разговоры. Я, конечно, некоторым нашим ребятам позвонил, сообщил. В общем, я думаю, что вечером в понедельник, то есть вчера, все уже знали. А сегодня только и были разговоры вокруг этого.

— Какие же разговоры? Можешь вспомнить?

— Да разные. Кто-то сказал, что Никита, наверное, бросился кого-нибудь спасать во время шторма, это в его характере, а так как плавать не умел, то, может, и спасти-то не спас, а сам утонул. Правда, мы это мнение сразу отмели. Нереальное оно. Потом кто-то сказал, что Никита случайно упал в воду, а его волной и накрыло. В общем много версий накрутили.

— А никто из вас не высказывал предположения, что Гладышева могли сознательно столкнуть в воду, зная, что он не умеет плавать? — осторожно спросил я.

— Как это сознательно? — уставился он на меня. — Убить что ли?

— Допустим.

— А за что его было убивать? Да нет, таких разговоров вроде не велось.

— Вот ты с ним дружил… А кто еще был его другом или близким приятелем? Может, у него какая-ни­будь компания имелась?

— Нет, — возразил Миша. — Я только и был его другом. А так он занимался много, рисовал. Тут еще занятия самбо… Где на все время взять, чтобы еще и в компании?

— Скажи, Миша, а не было ли таких разговоров, что Никита сам бросился в воду? По какой-либо причине? Кстати, он не дружил с какой-нибудь девушкой? Не обязательно из вашего класса или школы…

— Никого у него не было! — перебил он уверенно. — Уж это я точно знаю. А вот насчет того, что Никита покончил жизнь самоубийством, вас ведь это интересует? — Его глаза доверчиво смотрели на меня. — Правильно, такое мнение у нас существует.

— Да? Почему?

— Так ведь никто не знает. Ну, просто мнение такое, понимаете?

— Не очень, Миша. Мнение должно на чем-то основываться!

— Невеселый он в последнее время был. А почему, я не знаю.

— Но вы же с ним были друзьями, Миша! — укоризненно заметил я. — Неужели тебя не интересовало, отчего твой друг ходит грустный?

— Почему же не интересовало? — обиделся парнишка. — Я у него два раза спрашивал: “Чего у тебя стряслось, старик?” А он в ответ: “Ничего. Отстань. Сам разберусь!” Я и отстал. У нас не принято приставать, если тебя не просят. Зачем лезть в душу человека? Может у него в голове какие-нибудь мысли. Захочет — сам скажет, а не захочет — пускай не говорит. А если вот так каждый будет приставать — это ведь садизм получается.

— И в школе у него тоже все было в порядке… — задумчиво проговорил я.

— Естественно! — кивнул Миша. — У него в школе всегда все в порядке, не то что у меня.

— А дома?

— Этого я не знаю. У него отец уехал в Москву. Никита почти месяц вдвоем с матерью жил.

— Никита был дружен со своим отцом?

— Еще как! Он все ждал, когда отец вернется, тот обещал ему привезти какие-то книги о театре. Никита театр любил, мечтал после школы в театральный вуз поступать. Или во ВГИК. Только об этом тоже никто из наших не знал. Никита даже в самодеятельности не участвовал. Правда, декорации оформлял, если попросят… Нет, с отцом он крепко дружил, как и я со своим. Тут у нас все нормально. С женщинами, конечно, посложнее…

— С какими женщинами? — не понял я.

— Ну с матерями, — ответил Миша. — Они нас, понятно, любят, но все равно полный антагонизм. Все суетятся. А зачем суетиться, когда и так все ясно?

— Миша, ты у Никиты никогда не видел при себе денег, крупной суммы? Двести рублей?

— Нет, — захлопал он глазами. — А зачем они ему?

— И очки он тебе тоже не показывал? — не отвечая на вопрос, спросил я.

— Какие очки? — вскинулся Миша. — Такие… ну… с “толстыми” стеклами?

— Да-да! — поспешно произнес я.

— Видел! — ответил Миша. — Еще поинтересовался у него, зачем они ему. А он положил их в футляр и говорит: “Не мои. Передать нужно”. Я и говорю: “Жаль. У них линзы в порядке”. Он на меня посмотрел и говорит: “Дурак ты, Мишка!” А почему я дурак? Я подводную лодку хочу делать, так эти линзы очень для перископа подойти могли.

— Кому Никита хотел передать очки, этого ты, разумеется, не знаешь? Или знаешь?

— Нет.

— Миша, а какие отношения были у Никиты с учителями?

— Обычные, — пожал плечами Торопов.

— И с Елизаветой Павловной тоже?

— Нет, на нее Никита за что-то взъелся. Может, потому что она ему в начале второго полугодия четверку за сочинение домашнее поставила. А он считал, что надо было пятерку. Никита самолюбивый человек был.

— Ты сказал, что в последнее время он ходил невеселый…

— Ну да, испортилось у него настроение. Это все заметили.

— Но когда именно оно испортилось? Не припомнишь?

— Недели две назад. Я как раз заболел. В школу не ходил. Ну, Никита как-то пришел ко мне домой. Мрачный весь. Я у него спрашиваю: “Чего у тебя стряслось старик?..”. А-а, я же вам уже говорил, кажется!

Верно, это он уже говорил мне. И судя по всему, больше ничего нового не скажет. Я поднялся, протянул ему руку. Уже у дверей спросил:

— Миша, можно задать тебе не совсем скромный вопрос? Если хочешь, не отвечай на него. Чем ты объяснишь, что из всех ребят Никита решил стать твоим другом?

Торопов вдруг покраснел и тихо ответил:

— Он говорил, что я талант раз умею так вырезать из дерева. А талант, говорит, надо охранять, потому что он чаще всего беззащитен и за себя постоять не может.

Было немного спешно услышать такое “признание”. Но услышав его. я тем не менее подумал, что какой-то раунд классный руководитель 9 “Б” проиграл своему учащемуся Никите Гладышеву. Она считала, что ему нравилось выглядеть эффектно на “среднем плане” Михаила Торопова. А вот Никита увидел в нем талантливого человека, нуждающегося в поддержке. Талантливого человека, которого не сумела разглядеть Елизавета Павловна Ромашина…

…Вечером мне домой позвонил инспектор Самсонов и сообщил, что днем вернулся Федор Борисович Гладышев и что завтра состоятся похороны Никиты. В 15 часов.

Я поинтересовался у Самсонова, удалось ли ему что-нибудь сделать за прошедший день. Оказалось, он кое-что узнал. Мы договорились встретиться завтра в прокуратуре в 17 часов.

17 мая 1978 года, среда, 16 часов 30 минут

…Люди — знакомые, учителя, одноклассники — уходили с кладбища, негромко переговариваясь между собой.